Примерно так я в преддверии Нового года «настраивала» моих четвероклассников. Они, на мой взгляд, уже многое умели, и надо было в очередной раз предоставить им возможность продемонстрировать свои умения «широкой публике». И самим себе.

«Я думаю, что на этот раз мы не можем ограничиться тем, что просто нарядим елку. Или поставим общий спектакль. Я думаю, можно нарядить сразу несколько елок – так, чтобы у каждого елочного наряда была какая-то особенная идея. И чтобы вы могли интересно эту идею представить. Это, к примеру, может быть “старинная” елка, или «рождественская», или “мировое древо”».

Иными словами, нужно было произвольно разбиться на группы, придумать «концептуальную» елку и способ ее нарядить, а потом как-то обыграть убранство елки перед публикой, т.е. создать мини-спектакль. От меня же требовалось помочь подобрать тексты, соответствующие задумке, и подтолкнуть в нужном направлении детскую режиссерскую мысль.

На большой перемене все ходили-бродили и пытались думать. Тот, кто сумел породить идею, громко произносил: «О!.. Кто со мной?» И дальше вокруг него сбивалась группа сообщников. В результате в перспективе нарисовались такие елки.

«Космическая». Раз на елке звезда, она связана с небом. Главным елочным украшением будет ракета. А еще разные небесные тела, кометы, метеориты. Ну, и еще знаки зодиака – как символы звездных скоплений.

Идея понятная. В качестве текста для «презентации» был выбран миф о Большой медведице – бывшей красавице, безжалостно обращенной в животное ревнивой женой громовержца Зевса и увековеченной в образе созвездия. Лидером группы стал мальчик, в то время все свободное время проводивший в судомодельном кружке.

«Рождественская». Тут вообще все было понятно. Возвращаем елке ее дореволюционные функции, украшаем свечками и ангелочками, под елкой устанавливаем вертеп, а на макушке крепим звезду о восьми концах. Текст тоже выбрать несложно: «Рождественское чудо» Сельмы Лагерлеф. Замечательная история, выразительная, захватывающая – и подходящая по объему.

Придумала елку девочка, для которой выбора даже не существовало: ее мама и папа пели в церковном хоре.

«Сказочная». Группа из трех человек – «он, она и ее подружка». Сочетание на диво устойчивое, и к нему за несколько лет все привыкли. «Она» все время что-то придумывала. В частности, сочинила текст под названием «Откуда взялся снег?». И милостиво разрешила мне «немножко» сказку отредактировать. Елочные украшения – снежинки возможные и невозможные.

«Мифологическая». Здесь обыгрывалась подсказанная мной идея – рассказать о новогодней елке как о мировом древе. Ухватились за мой собственный текст, который я когда-то написала для этих детей и от которого до сих пор не могу отказаться.

А последняя группа… Туда сбились местные интеллектуалы. Они объявили, что будут наряжать «историческую елку». Их идея была кристально прозрачной: игрушки на елке должны отражать главные исторические события прошедшего века.

Я могла временно торжествовать учительскую победу: вот ведь какой интерес к науке сумела пробудить в подрастающих учениках!

И понеслись дни интенсивной «разработки проектов» – с шумом, сдвинутыми столами, с ежедневными «отдельно лежащими» кучками мусора, превосходившими месячную классную норму, со следами клея и краски на полу, с репетициями («Вы когда к нам придете? Тут “этот” “ту“ уже почти убил! А с “этими” вы вчера репетировали! Ну и что, что у нас уже все понятно?!») В общем – нормальная, убойная творческая жизнь.

Репетировать, правда, начали только те, у кого елка была уже наряжена и тексты выбраны и выучены. То есть все, кроме «исторической группы». «Историки», обложившись детскими энциклопедиями и какими-то старыми журналами, всё продолжали пыхтеть и ругаться. А когда они наконец объявили, что их елка «почти» готова, я почувствовала, что теряю равновесие: елочка была небольшая, примерно полметра. И на ее ветвях болтались вырезанные откуда-то и наклеенные на картонную основу головы Ленина (до боли знакомый профиль), Сталина и Гитлера, красные флажки с буквами «СССР» и силуэт атомной бомбы. А лидер группы – самая умная (как я теперь понимаю) девочка в классе – сказала: «Мы решили, тут будет самое главное, что случилось в столетии… Только мы не знаем, что прикрепить на макушку».

Видимо, я слишком долго молчала.

Я просто не знала, что сказать.

И угрызения совести («Надо было предвидеть… Надо было отговорить!..») еще не успели нахлынуть.

– Вам что, не нравится? – Моя любимая (одна из самых любимых) ученица смотрела с нескрываемым вызовом. – Мы читали энциклопедии! Мы изучали материал.

– Да… Понимаю. (Ведь наверняка я сама и произнесла это роковое словосочетание – «историческая елка»…) Но как можно обыграть эти елочные «украшения»? Хоровод вокруг такой елки точно водить не хочется…

Тут кто-то произнес: «Ну, что я тебе говорил (а)!» – и на корабле истории вспыхнул бунт против капитана. Капитан попробовал огрызнуться: «Это ты придумал голову Гитлера! Я предлагала только Ленина!» И это было совсем нехорошо. Совсем не по-новогоднему. И никак не способствовало формированию командной солидарности.

Я решила, что нужно как-то спасать ситуацию. Может быть, не вывешивать на елку все «основные» события века? А выбрать что-то одно, и чтобы это событие хоть какое-то оптимистическое чувство внушало: мы же все-таки дожили до сегодняшнего дня!

Проблема была в том, что до праздника, до представления елок, оставалось всего десять дней. А у группы, получается, нет ни понятного плана, ни текста, и репетировать мини-спектакль невозможно! Поэтому я попросила только об одном: чтобы группа согласилась принять мою помощь. Я буду думать все выходные. И в понедельник представлю им план спасения.

Историки – хмурые и расстроенные – вяло согласились.

В ночь с четверга на пятницу я спала «вещим сном» – это когда ты «призываешь» идею.

В пятницу днем я позвонила своему настоящему другу, Елене Михайловне Кузьменковой, заведовавшей тогда Центром В. Берестова в РГДБ: «Елена Михайловна! Так и так. Мне нужен текст. Что-нибудь из истории ленинградской блокады. И при этом – новогодний. Такой – чтобы был понятен десятилетним детям. И короткий. Чтение должно укладываться в десять минут». Любому нормальному взрослому человеку наверняка понятно, что мой «социальный заказ» выполнить было невозможно. И я почти не удивилась, когда вечером Елена Михайловна позвонила и сказала, что ничего не сумела найти.

– Но, – сказала Елена Михайловна, – я вспомнила свою встречу с одной старой блокадницей, которая в то время работала в библиотеке.

– Во время войны?

– Да, во время войны. Это было давно, мы встретились с ней в Питере, на каком-то семинаре… Я, к сожалению, не запомнила ее имени. Это ведь было давно… Она говорила, что дети – из тех, что остались зимовать в Ленинграде и жили неподалеку, – приходили к ней в библиотеку. Она читала им книжки. Но она честно призналась, что не может сказать уверенно, почему дети к ней приходили. Возможно, они приходили из-за того, что в библиотеке было теплее, чем у них дома: она там топила «буржуйку». Тоже книжками. Она говорила, что поначалу это было трудно – топить «буржуйку» книжками, и она не могла сдержать слез. Но потом потихоньку привыкла. И вот она что-то детям читала, а что-то горело в печке… А в Новый год к ним пришел Дед Мороз. Пришел прямо с линии фронта. Вот ведь странно: кто-то знал о том, что в библиотеке жизнь «идет своим чередом». В общем, пришел Дед Мороз – в маскировочном халате вместо костюма, с елкой. На елке висели подарки – кусочки черного хлеба. А на макушке – кусочек сала. Эта «звезда» досталась самой маленькой девочке. Дети были так счастливы… С ними случилось новогоднее чудо. А потом библиотекарша заметила, что у детей что-то поблескивает в уголках рта: у одного, второго, третьего. Она сначала, не поняла, что это такое, какие-то капельки. А потом до нее дошло, что дети от счастья, от встречи с Дедом Морозом, заулыбались. А эта мимика… Они ж от нее отвыкли. И уголки рта у них от непривычного напряжения потрескались… Я не знаю, записана ли эта история. Но я ее в опубликованном виде не встречала, – сказала Елена Михайловна.

Я положила трубку и записала эту историю. А в понедельник принесла текст в школу и прочитала детям.

И поняла, что с трудом сдерживаю ком в горле. И что история эта детей поразила.

Я сказала, что теперь их елку очень легко нарядить. Это будут кусочки хлеба. И теперь нам нужно очень быстро начать репетировать. (Я тогда еще ничего не знала про «нарративный» театр – мы просто «открыли» его для себя.)

Следующие выходные мой старший сын, испытывая мое терпение, записывал фонограмму для «хоровода елок» – для общего спектакля, который, как из мозаики, складывался из разных кусочков, подготовленных разными детскими группами. До праздника оставалось три дня.

В понедельник, после вереницы бурных репетиций, когда я уже была без голоса и без пульса, ко мне опять подошли интеллектуалы. Точнее, их представители – самая умная девочка в классе и ее подруга, почти такая же умная. Самая умная смотрела мне прямо в глаза, а другая – в пол:

– Марина Семеновна, мы… Мы отказываемся играть.

Я опять не нашла, что сказать. Это обычная моя реакция – пасовать перед интеллектуалами. Но они и так предугадали единственно возможный вопрос и ответили на него:

– Потому что наш спектакль будет самый плохой.

- …

– Он очень грустный. Зрители будут плакать. А Новый год – веселый праздник.

Я тихонько вдохнула и выдохнула:

– Если зрители будут плакать, считайте, что вы достигли поставленной цели. В этом есть что-то очень правильное по отношению к уходящему веку. И грусть – не самое плохое чувство. Знаете, когда я увидела ту вашу елку, мне не плакать хотелось. Мне хотелось кричать. А тут…

Возможно, я говорила не точно такими словами. Но по смыслу примерно так. Все слова, которые, по моим представлениям, должны были подействовать на десятилетних интеллектуалок. И еще я, конечно же, объясняла что-то про общую композицию, как спектакли будут поддерживать друг друга, и дала обещание, что в конце концов у зрителей будет очень хорошее настроение. У всех нас будет замечательное новогоднее настроение.

Мы сыграли спектакль.

И внутри него «тлела» маленькая картонная «буржуйка», набитая книгами. И девочка-актриса говорила спокойно и буднично: «А… Ну конечно. Эти красные капельки. Это понятно: дети слишком давно не улыбались. И эти их мышцы, которые отвечают за мимику… отвыкли от такого усилия».

И зрители… ну да, плакали. Но недолго. Чуть-чуть. Это ведь был большой елочный хоровод.

И хотя мы не устраивали состязаний между группами, все равно «исторической группе», когда ее участники вышли на поклон, хлопали больше всех.

И наступил новый век…

Марина Аромштам