– Александр, расскажите, как и почему вы начали писать познавательные книжки.

– Если честно, мне всегда хотелось писать для детей. Я, когда еще только пробовал себя в публицистике, думал: если что и писать, то – детское. Осталась в душе такое вот, светлое воспоминание о том, что сам читал, когда был маленьким. И хотелось самому попробовать написать что-то подобное. Ну, а на ловца, как известно, и зверь бежит: издательский дом «Фома», в котором я к тому времени работал обозревателем журнала, начал выпуск детской серии «Настя и Никита». И я вдруг понял, что мечты сбываются не только у акционеров «Газпрома». И начал писать для серии. Изначально там было несколько направлений: художественная проза, стихи, познавательные книжки, биографии, путешествия… Да еще выходить книжки должны были как периодическое издание: по две книжки в месяц. Идея, конечно, авантюрная была, до крайности. У издательства ведь никакого опыта не было на этом рынке. И потом, детские книжки сегодня, прямо скажем, не самый ходовой и прибыльный товар. Но самое главное ‒ авторы. Откуда издательству, которое только-только выходит на рынок детской литературы, взять авторов, которые бы писали для детей? Это сейчас «Настя и Никита» проводит конкурсы через интернет, благодаря которым с нами сотрудничают ну просто потрясающие детские писатели и поэты. А поначалу с авторами было трудно. И порой приходилось просто садиться и самому писать.

– Как можно сделать биографическую книгу интересной для ребенка?

– Для меня тут есть один принцип, главный и определяющий: сделать из большой и сложной истории о чем-либо взрослом и серьезном такой, знаете… анекдот. Не в смысле «что-то смешное», а в изначальном значении этого слова. Анекдот – как короткая законченная история, забавная и поучительная.

– Например, про верблюда, который возил на своих горбах будущий словарь Даля?

– Да, вот, кстати, хороший пример. В биографиях великих людей я тоже стараюсь выискивать как раз такие вот анекдотики. У меня четверо детей. И я хорошо знаю, чтό маленьким детям интересно. Им не нужны даты, не интересны великие имена сами по себе, им не важны оценки исторических событий. Такие вещи просто еще не сообразны их детскому опыту. Они этого не воспринимают. А вот про верблюда им понятно. Представляете – оказывается, Даль составлял свой знаменитый словарь на войне! Беседовал с солдатами, призванными на службу из разных районов России, и собирал всякие слова, которые употребляются только в их местности. Насобирал столько, что для перевозки его записок командование выделило ему… верблюда! И вот этого верблюда однажды украли турки. Решили, что в тюках что-то ценное. Даль так горевал, что казаки не выдержали, отправились в тыл врага и отбили верблюда у турок. Так был спасен будущий словарь русского языка. Вот такие истории детям интересны, они их запоминают навсегда. Для ребенка ведь любой скучно поданный материал – это «школьная программа», не в обиду школе будет сказано. А всё, что напоминает школьную подачу, вызывает у детей отторжение. Скучно то, что слишком серьезно. Поэтому интересное обязательно должно содержать в себе и смешное. Ведь что такое смех? Это реакция радости от открытия нового.

Мне иногда приходится беседовать с каким-нибудь экспертом, специалистом по биографии того или иного великого человека. И я всегда прошу: не нужно мне рассказывать, в каком году кто-то закончил консерваторию, а в каком изобрел реактивный двигатель. Расскажите лучше об этих людях что-нибудь смешное или неожиданное. Потому что такие анекдоты иной раз характеризуют человека более емко, чем какой-нибудь многостраничный рассказ. Во всяком случае, дети такие вещи воспринимают куда более живо.

– А если вы пишете не биографию? Если это, например, рассказ про северного оленя?

– И про оленя точно так же. Ребенку может быть не очень интересно, сколько детенышей в сезон рождается у оленихи. А вот то, что рога, которые сбрасывают северные олени, поедаются мышами, очень даже интересно.

– Это и взрослому интересно.

– Конечно. Я вообще для книжек подбираю тот материал, который мне самому интересен. Чем взрослый отличается от ребенка? Тем, что у него больше опыта, больше информации в голове. Но принцип «интересно/неинтересно» и по отношению к взрослому работает точно так же. И потом, в каждом взрослом человеке все равно живет ребенок – тот, которым он был когда-то. Давно ведь замечено – хорошо написанную детскую книжку и взрослые читают с удовольствием.

– Мне показалось все-таки, что для детей вы пишете не так, как для взрослых. Словесные конструкции более легкие. И ощущение, что вы постоянно ведете с ребенком диалог.

– Скорее, я ребенку что-то рассказываю. Мои книжные истории – это имитация устного рассказа.

– А на своих детях вы свои тексты опробуете? Может, дети задают вам какие-то вопросы? Ребенок пришел и спросил: папа, куда деваются оленьи рога, когда олень их сбросит?

– Ну, от этого никуда не деться. Хотя никаких специальных усилий по «опробованию текстов» я никогда не прилагал. Просто общение с детьми – это постоянный фон моей жизни на протяжении последних 20 лет. Одни подрастают и выходят из какого-то возраста, другие в этот возраст только входят. Такой конвейер общения с детьми. Я с ними много времени провожу, общаюсь, разговариваю. Есть родители, которые на работе упахиваются так, что вечером уже не до разговоров. А у меня всю жизнь работы такие странные были – очень много времени проводил дома. Вот дети постоянно ко мне и прибегали, рассказывали о чем-то, вопросы задавали всякие. Такое общение потом очень помогло найти правильный язык для написания детских книжек. То, что вы отметили – облегченные словесные конструкции, использование понятных образов и сравнений, – это непременная часть моего бытового общения с собственными детьми.

– Вы выступаете не только как автор. Вы еще и записываете истории за разными знаменитыми людьми. Например, история, рассказанная известными дрессировщиками братьями Запашными, вами записана. Есть ли в этой работе какие-то особые секреты?

– Главное – чтобы человек рассказал именно то, что мне нужно для книжки.

– Анекдот?

– Точно. И если я в беседе со знаменитым человеком слышу такие анекдоты, то уже знаю – книжка получится хорошая. Конечно, она должна еще и самому рассказчику понравиться. Но пока все вроде бы довольны.

– Если вы записываете тексты и придаете им форму, почему вашего имени нет на обложке – там, где указывают автора?

– А зачем? Мое имя и так есть на всех наших книжках. Я – литературный редактор серии. Подразумевается, что я работаю с текстами, придаю им литературную форму.

– Но ведь это очень важно – как именно подан материал, как именно он написан. Это же ваша интерпретация!

–Я тут выступаю как переводчик с взрослого на детский… Может, так и писать: перевод на детский Александра Ткаченко? Надо подумать…

– В серии «Настя и Никита» вышла биография Федора Конюхова. Расскажите, как вы с ним работали.

– Мы встречались и беседовали. Когда я к нему приехал, Конюхов собирался на Эверест, и в его кабинете была целая куча альпинистского снаряжения. Я спрашиваю: можно посмотреть? Взял в руки новенькие альпинистские сапоги и думаю: чуднό! Сапоги Конюхова в руках держу. А потом подумал: вот дурень! Подумаешь, сапоги! Ты ж только что с ним самим чай пил, разговаривал!

Конюхов – человек такого масштаба, что было непонятно сразу, с какого бока за его рассказы взяться. Там главная проблема была вычленить из всего множества его подвигов материал, который бы втиснулся в наш небольшой объем. Слава Богу, у нас это получилось. И Федору Филипповичу, кстати, очень понравилось, что вся его жизнь уместилась на 24 страницах детской книжки.

– В редакции «Папмамбука» сначала прочитали книгу Конюхова. И все отметили, как замечательно она написана – какой там стиль, устройство текста, его энергетика. На обложке вашей фамилии нет, вы в книге значитесь как редактор. Потом мы открыли вашу собственную книгу и думаем: что-то стиль очень похож на ту, конюховскую книжку. Очень нам захотелось понять, как такое получилось.

– Решили, что Конюхов под псевдонимом «Ткаченко» пишет книги для «Насти и Никиты»?

– Ну, что-то вроде того… Хотя нам довольно быстро объяснили, что дело в редакторском мастерстве Ткаченко.

– Конюхов и сам пишет хорошо. У него есть книги о его путешествиях. Но это книги для взрослых. А писать для детей – отдельная история. Он и так столько всего сделал и продолжает делать в своей жизни важного и нужного – дай Бог каждому из нас.

– А что для вас является самым важным в книгах «Насти и Никиты»? Что вы хотите донести до родителей и детей?

– Знаете, я таким вопросом не задавался. Хотел ли я что-то до кого-то донести?.. Ну вот, мы собираемся, думаем, о чем можно и нужно написать. Придумали. Потом я прикидываю, смогу ли я написать на ту или иную тему, начинаю в книжках копаться, в интернете...

– Ищете анекдот.

– Бывает, не нахожу. Вот бывает – прозевал, не увидел, что за каким-то фактом скрывается забавная история. Например, я не взялся писать про Менделеева. А недавно нам на конкурс прислали текст. Новый для нас автор, Ирина Никитина. Там в ее тексте Менделеев полкнижки летает на воздушном шаре. Менделеев на воздушном шаре – это яркий образ, гораздо более впечатляющий ребенка, чем образ Менделеева, выстраивающего периодическую систему химических элементов.

– Во сне.

– Пусть во сне. Но невозможно объяснить детям – что же именно Менделеев сделал. Даже взрослому человеку трудно это объяснить. Я и сам не понимаю до конца, что это за система такая и в чем суть открытия. Поэтому и отказался писать: считал, что эта задача не имела решения – пока не пришел замечательный текст с воздушным шаром.

– Неужели про Баха было легче написать?

– Так я ж не про фуги его писал. Бах был очень даже шустрым юношей. У него в жизни было много разного. Как-то раз он даже с оркестрантами своими подрался, когда те его побить хотели после репетиции. Вот такие истории и позволяют рассказать о Бахе как о живом человеке, а не о застывшем портрете в напудренном парике.

– Расскажите, как создаются иллюстрации к вашим книгам? Они будто от руки нарисованы. И вроде бы там изображены какие-то понятные обычные люди: не гений-Бах, а маленький мальчик по фамилии Бах, потом этот мальчик вырастает во взрослого Баха, но и в нем угадывается прежний мальчишка…

– Это Наталия Кондратова, замечательный художник. У нас изначально было очень требовательное отношение к иллюстративному ряду. И постепенно подобрался целый ряд прекрасных художников, с которыми мы сотрудничаем. Все они мне ужасно нравятся. С Ольгой Громовой (она иллюстратор уже нескольких моих книжек) у нас получился настоящий творческий тандем. Она по специальности карикатурист, и очень точно улавливает ироническую интонацию, если такая встречается в тексте. А я, когда пишу, уже заранее знаю, что Громова будет отрисовывать именно потешные сценки. И стараюсь специально какие-то места в тексте написать так, чтобы ей было удобнее рисовать. Стараюсь угадать, за какой эпизод она ухватится. Иногда это получается ну просто в десятку – живо, весело. Детям очень нравится, да и взрослым тоже.

– Вы следите за тем, как ваши книги воспринимаются?

– Самую первую мою книжку, изданную в «Насте и Никите», ругали со страшной силой. Это была книжка про тайгу. И ее на каком-то сайте один критик просто разгромил в хлам. Написал что-то вроде: после прочтения остается ощущение, что единственным деревом, которое в своей жизни видел автор, является ДСП.
Дальше было по-разному: кому-то нравилось, кому-то – нет. Но я не очень слежу за критическими высказываниями в свой адрес. Не роюсь специально, чтобы узнать, кто что про меня сказал.

– Это по части критики. А по части общения с читателями-детьми?

– Книжки покупаются. Наверное, их читают.

– Вы приносите своим детям вышедшие книжки? Они их читают?

– Знаете, нет пророка в своем отечестве. Это для других детей существуют какие-то большие загадочные люди – писатели, которые пишут книжки на большом столе с зеленой лампой. А для моих собственных детей папины книжки – не событие. У них просто есть папа, который им расскажет все что требуется. Папа и его книжки – это в их понимании какие-то непересекающиеся плоскости. Ну, записал папа какие-то из своих баек. Хотя, конечно, когда я рассказываю, как встречался с Запашным или Конюховым, мой рейтинг у них резко поднимается. Но вообще они меня всерьез, как писателя, не воспринимают. И наверное, это к лучшему. Так проще жить.

Беседу вела Юлия Шевелкина

Фото Виктора Аромштама