Сегодняшнее чтение в библиотеке обещает быть тихим и задумчивым, особенно по контрасту с несколькими предыдущими, очень шумными. Такая уж нам предстоит книжка: необычная и трогательная.
Прежде чем начать читать сказку Марджери Уильямс «Плюшевый заяц, или Как игрушки становятся настоящими», я спрашиваю детей, что происходит со старыми игрушками. «Теряются, на помойку выкидывают…» А что дальше? Дети пожимают плечами. Во что играли их родители, они не знают, хотя некоторые мамы, не выдержав, громко шепчут: «Ну помнишь, я же тебе показывала!..»
Вместе с Плюшевым зайцем мы начинаем расследование.
На первых страницах всем все вроде бы понятно: плюшевый – значит мягкий, «нашли под елкой» – это Новый год, ситуация с кучей подарков и заброшенных игрушек – детям явно хорошо знакома.
Доходим до вопроса главного героя: «Настоящий – это который всегда новый и никогда не ломается?» В самом деле, настоящий – это какой? Адресую вопрос слушателям. Кто-то отвечает: «Одушевленный». Тут подает голос моя младшая дочка (ей скоро шесть): «Я думаю, все игрушки живые! Они же ночью оживают! Ну, я так верю!» Выясняется, что вместе с ней в это верят шестеро (4-7 лет). И только моя старшая дочка (ей уже девять) колеблется.
Читаем дальше. Плюшевый заяц становится любимцем у своего хозяина, Мальчика – они вместе и днем, и ночью. Опять все привычно: игрушки, которые берут в кровать, есть у всех моих слушателей. У кого-то это мягкие собратья Плюшевого зайца, у кого-то Барби. У сидящих напротив меня брата с сестрой есть маленький тюлень, с которым они спят по очереди. Правда, в отличие от Мальчика из книжки, днем с «ночными друзьями» играют далеко не все.
Доходим до эпизода, где главный герой, Плюшевый заяц, встречается с живыми лесными зайцами. Момент непростой: ведь только что Плюшевый заяц убедился, что он настоящий – так сказал ему сам Мальчик. «Настоящий» в этой сказке – означает любимый, и все герои, в том числе и другие – еще не «настоящие» – игрушки, по умолчанию считаются одушевленными. Теперь же это толкование слова «настоящий» будет оспариваться. Но дети не вдаются в такие тонкости, легко используя слово в ситуативно нужном значении. Про живых зайцев, которых мы сначала видим глазами Плюшевого героя («Их, наверное, сшил самый лучший мастер, потому что на шубках у них не было видно швов»), они сразу выдыхают: «Это настоящие!»
Следующий драматичный момент дети предчувствуют заранее: уже само появление Доктора явно не сулит Зайцу ничего хорошего. Слушатели напрягаются, с беспокойством спрашивают: «У Мальчика что, аллергия окажется на пух?» – должно быть, и с этим они уже сталкивались.
Мне жаль, что я не вижу глаза ребят, когда читаю, – только когда отвлекаюсь от страницы, чтобы показать картинку или задать вопрос. Но я чувствую, как они задерживают дыхание, когда Плюшевого зайца как «рассадника микробов» выбрасывают в дальний угол сада. Вспомнив вместе с героем про Старую лошадку («Старая мудрая лошадка говорила правду – вот только не сказала, чем все это кончается. Сначала тебя любят, а потом ты больше не нужен...»), дети взволнованно вымещают тревогу и недовольство сюжетом на ней: «Почему Лошадка его не предупредила?!»
Появление феи игрушек очень неожиданно. Перед этим сказка казалась совершенно не волшебной (с точки зрения детей, думающие и говорящие игрушки – вполне бытовое явление), и ничто не предвещало таких чудес. Вмешательство избавительницы, с одной стороны, обрадовало, но с другой – немного смутило слушателей. Некоторые начинают тут же придираться к другим неясностям сюжета: «А почему сама Лошадка не стала живой?», «А где Заяц встречался с Феей? Почему ему показалось, что они уже виделись?»
Дело неумолимо движется к финалу, но у детей нет ощущения, что сказка вырулит к чему-то однозначно хорошему. Они насторожены, вытянулись на краешках стульев, некоторые хмурятся. На предпоследней странице звучит риторический вопрос моей младшей дочки (она, как и все, слушает эту сказку впервые): «Но ведь должен быть хороший конец?!»
Дочитав, начинаем обсуждать, можно ли считать завершение истории хорошим. Дети в некотором недоумении, замешательстве. Вроде, заяц получил новую жизнь, став лесным зверьком, и даже пришел к бывшему хозяину, – это хорошо. «Но ведь теперь они не смогут так много играть вместе с Мальчиком, как раньше! Его же (зайца) нельзя брать в дом!» – возмущается моя дочка. «Мальчик так и не узнал своего зайца!» – разочарованы другие. «Грустноватая книжка... Странная книжка...» Сзади задумчиво улыбаются родители.
Спрашиваю детей, каким лучше быть – игрушечным или живым? Мнения разделились. Кто-то уверен: живым лучше! Брат с сестрой были бы не против живого тюленя. Бывшая обладательница живого кролика больше не хочет заводить домашних питомцев: «За ним ухаживать никому не хочется», игрушечный удобнее – но ей, в отличие от Мальчика, наверняка не разрешили бы брать его на улицу, только играть дома. Дети сидят, явно озадаченные и историей, и самой проблемой: кем же лучше быть?
Продолжаем тему игрой. Я называю разные объекты, если они живые, дети идут направо, если неживые – налево. Кит – живой, мертвый кит – неживой. Яйцо – направо («Из него же может вылупиться птенчик!»), вареное яйцо – налево («Из него уже не может никто вылупиться!»). Орех – живой, дерево – тоже. Мультики, роботы без колебаний оказываются неживыми, а вот кукла... Сначала дети дергаются влево... Потом вправо... После чего бывшая хозяйка кролика встает посередине, широко расставив руки: «И такая, и такая!»
После этого мы с детьми и родителями рисуем каждый свою любимую игрушку. Всем интересно: у брата с сестрой белый игрушечный тюлень изображен коричневым (все-таки живым?); мамы и папы вспоминают своих мишек: «Он был вот такой!..»
Только все-таки до конца не ясно, что же с ними стало?
Мария Климова