Тетя занята овсом,
и пшеницею, и льном.
Тетя помнит обо всем.
Эта тетя АГРОНОМ.

Это четверостишие на букву «А» мне активно не понравилось. Ни рифмы, ни слово «тетя», ни то, что она «занята овсом». Мне казалось, что эта фраза для ребенка будет совершенно бессмысленной.

Я не могла отделаться от мысли, что Бродский в принципе не любил «труд», устроенный по-советски. И если ему и пришлось ради заработка написать для какого-нибудь журнала «Костер» «Рабочую азбуку», то не почувствовать в этих стихах плохо скрытой издевки невозможно. Взрослому – невозможно.

Но в этом году издательство «Акварель» выпустило эту самую «Рабочую азбуку» с иллюстрациями Игоря Олейникова – и в моем восприятии произошел полный переворот.

Возможно, это из области волшебного влияния иллюстрации.

Благодаря работе художника книжка, безусловно, обрела новое качество. То, что на уровне текста воспринималось как издевка, внутри картинки обернулось легкой иронией, шуткой, защищающей взрослого, который в сотый раз читает малышу про тетю агронома, от скуки. Рисунки Игоря Олейникова загадочны и ироничны одновременно. И совершенно неожиданны. То есть предсказать, чем в воображении художника обернется то или иное четверостишье, абсолютно невозможно.

Каким визуальным рядом можно сопроводить стихотворение на букву «Ж»:

«Друг заполненных вагонов,
враг пустопорожних,
проживает на перронах
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНИК»?

Нарисовать вокзал с перроном? Состав? Железнодорожника?

Вокзала нет. Есть некоторая «бесконечность» – и железнодорожник с сигнальным жезлом, который не то чтобы дает команду поезду двигаться, а скорее с нежным чувством приветствует «пассажиров».

Кто пассажиры? ЖИРАФЫ. Длинношеии, в характерных темно-коричневых пятнах, с головами, вознесенными к небу.

А с неба падают ЖЕЛУДИ. Никаких дубов нет – просто падают желуди, как капли дождя или снежинки.

Поэма…

А вот четверостишие на букву «Д», в котором «прославляется» труд дворника:

Подворотни и углы,
усмехаясь веско,
ДВОРНИК с помощью метлы
доведет до блеска.

Дворник на картинке крохотный, похожий на божью коровку. А дома (ДОМА) огромные – такие огромные, что мы видим лишь их нижние этажи. Остальное где-то за границами рисунка. И еще зима, все заснеженное, подернутое туманной дымкой. А в глубине пейзажа – огромный преогромный – выходит из-за дома диплодок.

Это уже не просто «проза жизни в стихах», даже не просто поэма, это какая-то фантасмагория. Совмещение реальностей. И божья коровка-дворник вызывает у нас невольное уважение: мало того, что ему нет никакого дела до гуляющих по городу динозавров (его дело мести до блеска), он ведь при этом еще и умудряется «усмехаться веско». Очевидно, что дворник – человек укорененный, он выше нелепых случайностей.

Но ведь изначально этого не было в тексте. Этот смысл рождается из «союза» картинки со словами. Этот тот случай, когда картинка задает тексту совершенно новый объем.

Я думаю, что изначально «методическая» идея «рабочей азбуки» звучала примерно так: любое обучающее действие, адресованное ребенку, должно быть преисполнено воспитательного смысла. Раз мы должны учить его буквам, воспользуемся этой ситуацией: напомним о великом значении труда, которой явлен нам в разнообразии профессий. Если кто забыл, Советский Союз был государством трудящихся. И «кто не работает, то не ест».

Я очень живо представляю себе редактора, который дает идеологическое задание поэту – лишний раз прославить труд. А тот, будучи Бродским, разводит руки:

Жадность букв ужасна, дети!
Я проехал страны все,
но на свете, ах, на свете
нет профессии на Е.

Нету должностей на Щ.
Весь вспотеешь, их ища.

К сожалению, увы,
нет профессий и на Ы.

Эти шутки уже сильно попахивают диссидентством. Но адресованы они, повторюсь, не детям. То есть были адресованы не детям до появления рисунков Олейникова. У него эти поэтические сетования превращаются в карнавальную ситуацию, в ряженье. А это ребенку как раз очень понятно.

Поскольку главное в «Рабочей азбуке» – «прославление» труда, то ее изначальная задача – познакомить детей с буквами – несколько ослаблена. Привязка текста к букве очень условная. И некоторые буквы, как мы видели («Нету должностей на Щ»), вообще лишены предметной «опоры» (изображенный на картинке персонаж в маске щегла не в счет; надо еще догадаться, что это маска щегла). То есть «Рабочая азбука» как текст не очень годится для того, чтобы знакомить детей с буквами.

И художник здесь с поэтом солидарен. Но он все-таки умудряется нагрузить книгу дополнительным интеллектуальным смыслом. Его картинки наполнены «предметами и явлениями», которые пишутся с указанной буквы. В тексте о них ни слова – как о жирафах и желудях в стихотворении про железнодорожника.Но они живут в иллюстрациях.

И это переводит «Рабочую азбуку» в разряд произведений, которые задают работу уму – в том числе, детскому.

Я хочу сказать, что меня эта книжка просто потрясла – способностью художника преобразовывать и раскрывать текст.

Марина Аромштам