Недавно в шкафу в детской появился «Дневник Блюмки» Ивоны Хмелевской. История Дома сирот Януша Корчака, рассказанная маленькой девочкой, – коротенькие истории о детях, которых воспитывал «пан Доктор». Мальчишки и девчонки с переломанной судьбой, отогретые в Доме.

Доктор Корчак был тем человеком, который привел меня в 19 лет к детям. Его книга «Как любить ребенка» стала тогда моим манифестом и окном в мир. История его жизни и смерти была как глава из Священного Писания. Напитавшись его идеями, мы с друзьями строили свободную и человечную школу. Поначалу все получалось легко, мы радовались радостью неофитов. Потом, за долгие годы общения с детьми, я опытно узнала, как это трудно и часто почти невозможно – любить ребенка. И все-таки мы продолжали. И продолжаем.

Конечно, я не могла пройти мимо такой книжки. Никак не могла. И Феде понравилась шершавая обложка с необычным оформлением и плотные, почти картонные листы. Он взялся ее прочесть. И тут я совершила ошибку – стала рассказывать историю гибели Корчака, которая когда-то меня так поразила. Я думала, получится мостик от нас, сегодняшних, к ним.

А ребенок сказал: нет, я не буду это читать.

Резко так, с металлом в голосе. «Взрослые это называют – уперся», – сказал бы Корчак. Кажется, именно такая фраза есть в одной из его повестей для детей.

Книжка Ивоны Хмелевской, автора и художника, действительно великолепная. Иллюстрированная так, словно мы заглядываем в школьный фотоальбом и во двор Дома сирот одновременно. Со страниц веет жизнью, а не смертью – разбросанные игрушки, стоптанные ботинки, тетрадные листочки в линейку, маечки сушатся на солнце, открытка с мостом через Вислу. Но перед глазами моего впечатлительного ребенка был поезд в Треблинку, зеленый флаг с клевером, гербом Дома сирот, и дети – парами, следом за Доктором, входят в вагон.

А ведь историю короля Матиуша Первого сын слушал с таким интересом, и я думала…

Что теперь делать – непонятно.

Открыла книжку на первой странице. Там была чернильница и перышко, точно такими же Федя пользуется на занятиях каллиграфией. Сын придвинулся ближе. Улыбнулся знакомому миру вещей, уютному и безопасному. Заглянул в текст. Крупные буквы, короткие рассказики девочки Блюмки о себе и других ребятах, их проделках и достижениях. Интересно. Пристроился рядом и стал читать. Оказывается, какая необычная жизнь была в этом доме на Крохмальной улице! Праздник первого снега и Праздник кухни – просто отличные идеи, надо осуществить, решил сын. О детском суде сказал – жалко, что у нас такого нет, взрослые не всегда правы. Но больше всего он радовался тому, что Корчак никого не наказывал, не кричал, не унижал. В жизни моего мальчика, увы, есть и такой школьный опыт. «Пан Доктор такой добрый!» Он и сам не заметил, как через несколько страниц начал называть Корчака точно так же, как звали его воспитанники.

А я изо всех сил воздерживалась от комментариев к книжке. Хватит одной неудачной попытки. Сын сам, осторожно и медленно, выстраивал свой мостик к Корчаку. Причем не к истории его героической смерти, к которой он боялся опять прикоснуться, а к истории его не менее героической жизни, наполненной неподдельной и трезвой любовью к детям.

«Знаешь, мам, это он правильно разрешал мальчишкам иногда подраться. Выпустишь энергию, и все в порядке, уже не хочется никого колотить».

«Как повезло детям, что пан Доктор не заставлял их есть! А нас заставляют! Разве мы сами не лучше знаем, сколько в нас помещается?»

Эти его фразы словно сошли со страниц дневника Блюмки.

Детская газета, свой способ разговаривать с Богом, летний лагерь, где все живут как семья, а не ходят строем, – все это отзывалось в Фединой душе. Он читал все быстрее и быстрее.

А на предпоследней странице все-таки был вагон.

«…пан Доктор гасит свет. Остальное расскажу завтра». У этих детей будет страшное завтра. Но Феде уже не так страшно, как вначале, он прожил день своей жизни с ребятами и Доктором.

Очень может быть, что скоро мы достанем с полки его «Лето в Михалувке».

А я в очередной раз подумала – как приходится взрослым взвешивать каждое слово.

Все имеет значение.

Елена Литвяк