Анастасия Наумова

1. Новый год я очень любила, ‒ наверное, больше всех остальных праздников. В отличие от дня рожденья, не надо было находиться в центре внимания, готовилось много вкусной еды, и мы всей семьей непременно ходили смотреть на елку на главной площади.

2. Это было собрание сочинений Артура Конан Дойла. У бабушки с дедушкой дома была комната-библиотека, в ней можно было валяться на диване и читать. Под Новый год ‒ почему-то именно Конан Дойла.

3. Детскую повесть норвежской писательницы Майи Лунде «Через границу». Это история о том, как во время Второй мировой войны двое норвежских детей пытаются помочь двум еврейским детям, брату и сестре, добраться до границы со Швецией.

Ася Петрова

1. В детстве я любила Новый год так же сильно, как сейчас. Это был мой любимый праздник. Я обожала покупать вместе с папой елку. Я доставала все игрушки (они хранились под телевизором в маленьком шкафчике) и наряжала елку, слушая старые французские песни ‒ Гинзбура, Джо Дассена, Сушона... Это был целый ритуал. Потом я помогала маме накрывать на стол и, затаив дыхание ждала подарков. Кстати, упаковывать и дарить подарки я любила и тогда, и сейчас не меньше, чем получать. Да, Новый год ассоциировался с волшебством. Я до сих пор верю в это волшебство и каждый год загадываю желание под бой курантов. Как всё банально. Наверное, это и есть простое человеческое счастье. Кажется ‒ просто, но на самом деле, это... сложно.

2. Нет, не книга ‒ кино: «Ирония судьбы», «Служебный роман», «Реальная любовь»... И до сих пор кино, а не книги. Вот с днем рождения книги ассоциируются, а с Новым годом нет. Хотя недавно я сама написала книгу, где всё завершается во время празднования Нового года. И я жду выхода этой книги почти как сам Новый год.

3. Я переводила пару книжек-картинок Бернара Фрио про Новый год/Рождество. А если отвлечься от самого праздника и воспринять Новый год просто как волшебство, то, наверное, самая волшебная из переведенных мною книг‒ «Книга Джошуа Перла» Тимоте Де Фомбеля.

Вера Комарова

1. Новый год в детстве – без сомнений и преувеличений волшебное время. Одно из первых детских воспоминаний (мне 3,5 года): 31 декабря, уже поздний вечер, я в родительской кровати, стараюсь как можно дольше не заснуть, а папа читает мне при свете лампочек на елке. Что он тогда читал, не помню.

2. Каких-то «специальных новогодних» книжек у меня никогда не было. Волшебство было и дома (из-за него елку очень долго не разбирали – жалко было прощаться), и на улице – зима! Время радости и всяческих забав. Никогда не испытывала чего-то похожего на тоску в темное время года, хотя со снегом оно не такое уж и темное. Наоборот, любила и люблю его всеми фибрами души и тела – глазами, носом, ушами, руками и ногами. А вот в последние годы стала тосковать: в Германии, где я живу, с зимами стало совсем непредсказуемо.

3. Про Новый год (точнее, про Рождество) мне довелось перевести всего одну книжечку, из «Рассказов про Франца» Кристине Нёстлингер. Этот рассказ я воспринимаю как мини-повесть, столько там сюжетных поворотов и разных чувств! И типичный нёстлингеровский хэппи-энд ‒ и счастливый, и совершенно не сиропный. Это мой любимый рассказ из всей серии. Всем рекомендую как отличный подарок ‒ книга, кажется, до сих пор есть в продаже.

Ольга Дробот

1. В детстве я очень любила Новый год. Мы жили тогда всей большой семьей вместе в самом центре Москвы, в старом дореволюционном доме с четырехметровыми потолками. Как вообще папа с моим прадедом затаскивали елку в квартиру, я не знаю, но хорошо помню драматический момент установки елки, когда папа залезал на специальную новогоднюю стремянку и привязывал к верхушке толстые веревки, чтобы потом завязать их на крюки, именно для этой цели вбитые в стену. Помните, как дядюшка Поджер вешал картину в «Трое в лодке, не считая собаки» Джерома К. Джерома? Это было оно.

Среди игрушек у нас было много самодельных. Помню дворника, балерину и младенца в конверте, сделанных из бумаги и ваты, но я любила рыжего стеклянного щенка.

Прабабушка начинала готовку дня за два, но мне казалось ‒ за неделю, весь дом благоухал, а она колдовала над своим фирменным новогодним тортом, который пекла только раз в год.

2. В детстве никакой специальной новогодней книги у меня не было, а вот пьеса была ‒ в Новый год меня всегда водили на «Синюю птицу» во МХАТ (потом я этот трюк проделывала со своими и с дружескими детьми, для меня это традиция). Но когда я подросла, я сама собрала себе небольшую подборку: я люблю «Святую ночь» Лагерлёф, «Адвент» Гуннара Гуннарссона, «Рождество в домике Петсона», «Сказку на Рождество» Джованнино Гуарески и «Маленькую повесть о любви» Ульфа Старка.

3. Да, неожиданно выясняется, что я перевела довольно много новогодних книг. Во-первых, уютный утешительный «Простодурсен», с его Большим марципановым пиром. Затем, две смешные книжки Рёрвика, «Свитер на Рождество» и «Дед-Надзор», который к тому же довольно глубокий, хотя и тоже ужасно смешной. В-третьих, книги Анне-Катрине Вестли о Щепкине и об Уле-Александре ‒ в обеих есть Рождество, а Уле-Александр еще и умудряется купить всей семье подарки на мелочь из копилки. Это сложный процесс, хорошо, дедушка вовремя приходит на помощь. А в-четвертых, я только что перевела красивую и грустную книгу Ингвилд Рисёй «Звезда. Рождественская история», это современный вариант «Девочки со спичками», прекрасно написанная и вообще прекрасная.

Михаил Визель

1-2. Я рос в обычный советской инженерской семье, никаких, условно говоря, муми-троллей мне в детстве не читали, и никаких даже подспудных религиозных традиций у нас в доме не было. Так что Новый год у меня если с чем и ассоциируется, так только с селедкой под шубой и «Советским шампанским». Ну, может быть, еще с золотыми шоколадными медальками из подарочных наборов.

3. А вот на третий вопрос отвечу с удовольствием – с таким же, с которым вспоминаю сказку Джанни Родари «Гондола Призрак». Она действительно новогодняя. Прямо с первой фразы: «Шёл год тысяча пятисотый, да шёл так быстро, что почти весь вышел». Цитирую по памяти, но такое начало не забудешь.

Ольга Мяэотс

1. Нового года, конечно, ждала, как все дети. Я жила у бабушки, и там елка была со старыми игрушками, в том числе картонными, и старой растрепанной мишурой. Каждый год мне разрешалось купить одну новую игрушку (иногда, конечно, покупали и больше, но одна ‒ моя была). До сих пор очень хорошо помню те два магазина, где их покупали. И те игрушки помню. Они еще целы. Подготовка к Новому году, ожидание его ‒ радость, но сам вечер накануне часто бывал грустным ‒ видимо, не все мечты сбывались. Помню, что лежу на диване, грустно уткнувшись в жесткую его спинку…

2. Особой новогодней книги не было, поскольку я читала очень много. Но в школьные годы я почти всегда на зимних каникулах болела. И стопку книг у дивана и себя одну в пустой квартире, где еще стоит елка, помню хорошо.

3. Я люблю рассказ Кристине Нестлингер «Страшная несправедливость», он как раз про Рождество. Но его лишь раз напечатали в журнале. Новый год справляют на Сальткроке, и под Новый год начинается книга Ульфа Старка «Пусть танцуют белые медведи». Но и в других книгах Новый год и Рождество тоже присутствуют. А еще я перевела «Легенду о рождественской розе» Сельмы Лагерлеф.

Галина Гимон

1. Я очень любила Новый год, и не только в детстве. Главный праздник. У нас всегда была живая елка, которая долго потом стояла и пахла. А вот Деда Мороза, кроме игрушечного под елкой, совершенно не помню, ‒ наверно, я в него не верила. И подарков особенных не помню, Новый год сливался с днями рождения – у мамы сразу до, у меня сразу после.

2. Книги – Джанни Родари «Путешествие “Голубой стрелы”», С. Маршак «Двенадцать месяцев». У детей – К. С. Льюис «Лев, колдунья и платяной шкаф» (еще советское издание, с Новым годом вместо Рождества).

3. В наших с Ольгой Бухиной переводах собственно новогодних книг нет, могу вспомнить те, где присутствует Новый год: Жаклин Келли «Эволюция Кэлпурнии Тейт» ‒ наступление нового года и нового века; Лоис Лоури «Исчисляя звезды» ‒ еврейский Новый год в оккупированной Дании; Джин Литтл «Неуклюжая Анна» (это переводила одна Ольга, но на всякий случай упоминаю, хотя она могла бы вспомнить что-нибудь еще) – немецкие беженцы празднуют Рождество в Канаде.

Анна Ковалева

1. Честно говоря, даже сейчас я все еще воспринимаю Новый год как некий волшебный, зачарованный момент счастья, переход из одного времени в другое, сулящий больше, чем может пообещать настоящее, момент, когда любая, даже умирающая надежда, удержать которую нет никаких сил, все же возвращается. Новый год был тем странным временем, когда темно-синее пространство за окном, в остальные дни года довольно унылое и никак не радующее, становилось волшебным плащом звездочета, ‒ плащ развевался, а мигающие звезды, полумесяцы и снежинки казались живыми. Новый год был временем, когда каждый, пусть самый простенький шар, который ты вешаешь на елку, мерцал не менее волшебным светом и преображал пространство, а игрушки явно начинали болтать друг с другом, стоило мне отвернуться. Я провела немало часов, пытаясь застать их в движении и болтовне, но они замирали всякий раз, когда я поворачивалась к ним. В моем детстве было не так много света и красок, но Новый год возвращал их, пусть даже ненадолго, ведь главное ‒ знать, что они существуют.

Я очень быстро перестала верить в Деда Мороза ‒ в то утро, когда в качестве подарка от него нашла доску для нарезания овощей, сделанную то ли в Хохломе, то ли мастерами какого-то другого народного производства, к которым я с тех пор испытываю некоторую нелюбовь. Но я не перестала верить в Новый год и ждать этого странного и необъяснимого волшебства. И сделала все, чтобы для моего ребенка и сам Новый год, и вся его атмосфера и мифология были живыми, полными чудес и радости. Мы с мужем даже однажды притащили в квартиру снега и протоптали в нем следы, чтобы не оставалось никаких сомнений, что Дед Мороз здесь был, ‒ и мой ребенок довольно долго был твердо убежден в его существовании.

2. «Щелкунчик и Мышиный король», конечно. Я читала его (и читаю до сих пор) всякий раз, когда хочу вернуть его новогоднюю магию. И «12 месяцев». И переделанное в сказку либретто «Волшебной флейты», которая не совсем новогодняя, но в каком-то смысле, по шкале наличия волшебства «Щелкунчика» в другом тексте держится на уровне самого «Щелкунчика». В моей книжке про Щелкунчика почти не было картинок, лишь немного элегантной – и чудовищно скучной ‒ черно-белой графики. Но это было неважно: каждая фраза этой истории настолько красочна, настолько зримо разворачивает весь мир перед глазами, что дополнительных иллюстраций не требовалось: в моем воображении слышны были и песни феи, и шелест лимонадных струй в Марципановой роще, а сама фея, и жители волшебной страны, и Мышильда, и все ее воинство представали вполне живо. И нежную любовь к этим историям я тоже сохраняю до сих пор. Мультфильм 1979 года «Золушка», конечно, не книга, но снятый по сказке и затянувший в свою орбиту и этот праздник, он неизменно добавляет новогоднего настроения.

3. Из детских ‒ конечно, «Леопарда за стеклом» Алки Зеи и «Одинокое дерево» Марии Папаянни. В обеих этих книгах чудеса не просто возможны, они происходят. И Алки Зеи, и Мария Папаянни создают в настоящем – настоящем на первый, рациональный, взрослый взгляд ‒ мире мир волшебный. В месте темном, временами заполненном мраком отчаяния, несправедливости и ужаса, они открывают свет даже тогда, когда, казалось бы, этот мрак искажает само время, пространство и людей вокруг. Леопард оживает, люди, которых никто не любил, из ужасных призраков оказываются просто давно исчезнувшими несчастными людьми, несшими на своих плечах всю тяжесть кораблей, а путь во тьме пещеры неизменно выводит к солнцу и его отблескам в морских волнах. Но главное – и герои, и те, кто их окружает, обретают то, без чего не только Новый год, но и вся наша жизнь, лишена, как мне кажется, всякого смысла. Счастье можно найти даже в темные времена, если не забывать обращаться к свету, говорил Дамблдор Гарри Поттеру, а как мы знаем из истории Одиссея, в минуту отчаяния и начинает дуть попутный ветер. Нет, мне кажется, ничего более новогоднего, чем осознание этого, ожидание и совершение своего маленького чуда.

А из «взрослых» историй – рассказ «Мария» Христоса Хоменидиса, который разворачивает еще одну версию Рождества, создавая совершенно потрясающую, нежную, печальную, изумительную историю любви и света. И эти книги, и этот рассказ показывают, что чем мрак сильней, тем «верней, неизбежнее чудо». И Новый год в конечном итоге для меня как раз про это.

Елена Леенсон

1. Новый год в детстве был праздником, который наступал постепенно. Это теперь он приходит внезапно, с бухты барахты, так что ты едва успеваешь сделать самое необходимое, а в блаженном детстве к нему обязательно надо было готовиться ‒ елку наряжать, дни отсчитывать... И в этой тягомотине было свое очарование.

2. Не могу припомнить, чтобы Новый год у меня ассоциировался с какой-нибудь книжкой. Может, забыла?

3. По-настоящему новогодняя история ‒ «Последняя овца» Ульриха Хуба, которую я переводила совсем недавно. Эдакое Рождество глазами овцы. Впрочем, новогоднее настроение, по-моему, есть у еще одной моей любимой работы, «Мальчик и девочка из спичечной коробки» Э. Кестнера. Не только потому, что Новый год там тоже есть, а потому что все самое прекрасное, веселое и по-хорошему хулиганское мы с детства привыкли связывать с Новым годом. А книжка Кестнера именно такая.

Анастасия Строкина

1. В детстве к Новому году я была равнодушна. Зато теперь вся моя нерастраченная вера в чудо в полной мере овладела мной. И, признаюсь, мне это нравится. Это как будто растешь наоборот, и вместе с опытом приходит не только усталость, но и вера в чудесное.

2. Перед Новым годом родители долгое время готовили для меня спектакли по сказкам Чуковского. Его стихи сделались предчувствием Нового года, пусть даже в них было про Африку, а вовсе не про снежинки, мандарины и ёлки с игрушками.

3. Среди своих книг я бы назвала «Совиного волка». И хотя эта книга не совсем про Новый год, но в ней много снега, много ожидания чего-то нового и, конечно, выход в весну. Потому что Новый год для меня ‒ это всегда предчувствие весны.

А из того, что я переводила, новогодней книгой можно считать чудесную рождественскую историю Кэтрин Ранделл «Если веришь в чудо». Лично я ‒ верю!

Ира Филиппова

1. В детстве я всерьез верила в волшебство. Очень долго. И Новый год был для меня таким жизненно необходимым праздником, когда верить в волшебство было не зазорно, и когда почти все в него немного начинали верить. Я просто упивалась новогодней атмосферой, была в ней в своей стихии, волшебным было все ‒ от каждой стеклянной игрушки и змейки мишуры на елке до ожидания подарков утром под елкой. О-бо-жа-ла все это. И до сих пор с большим трепетом отношусь.

2. Интересно: несмотря на то, что в детстве я постоянно читала, с Новым годом ассоциируются, скорее, фильмы и мультфильмы ‒ наверное, потому что книги были делом насущным, ежедневным, а в новогодние каникулы показывали то, что не увидишь больше никогда (в моем детстве не было интернета). Но если все-таки нужно вспомнить книгу, то новогодней была «Путешествие “Голубой стрелы”» Джанни Родари, только я относилась к этой книге с опаской ‒ она, хоть и новогодняя, но ужасно грустная.

3. Иногда я перевожу прямо настоящие новогодние книжки ‒ например, у меня есть очень смешная история «Тролли пекут пирог», есть новая книга для малышей «Медвежонок из магазина подарков», похожая на большую красивую рождественскую открытку, но самая близкая мне новогодняя атмосфера, наверное, в книге французского писателя Мима «Новогодняя история о леснике и белом волке». Там все очень сказочно и загадочно, но при этом очень правдиво.

 

С наступающим! Пусть волшебство обязательно случится.

Подготовили Марина Аромштам и Елизавета Прудовская