Читатель знакомится с девочкой Моной Оляля (попробуйте произнести это «по-французски»). На вид ей 8‒10 лет, она живет в городе и ходит в школу. И повсюду замечает буквы, которые сами собой складываются в слова: «голубь», «шоколад», «Оляля»…

Мона Оляля «без конца лебедирижирует звуками, медвежонглирует буквами и тиграет словами». И это особое чувство языка органично связано у нее с наблюдательностью, любопытством к жизни и хорошей фантазией.

На прогулке Мона заприметила льва на фасаде здания, фонтан в виде мальчика с рыбой, памятник какому-то королю верхом на лошади… А потом лев, мальчик с рыбой, лошадь без короля, да еще дюжина овец (сосчитать бы их перед сном) оказались в ее комнате.

По словам Варвары Помидор, Мона отчасти похожа на ее племянницу, которая может пригласить в свою комнату так: «Проходите, проходите, здесь всем хватит места. А ты, мама, немного подвинься», ‒ имея в виду табун лошадей, как будто следующий за ней. Вот и Мона, совершенно счастливая, выдумывает свой мир, свесив голову с кровати, и буквы «о-л-я-л-я» высыпались у нее из карманов.

Отношения Моны Оляля с родителями показаны в сцене семейного ужина: папа молча читает газету, мама на противоположном конце стола кхекает, чтобы хоть что-нибудь сказать, а девочка возит ложкой в тарелке с супом ‒ она его терпеть не может.

Однажды Мона вылавливала из ненавистного супа вермишель в форме букв. Но на это обращали внимание разве что ее воображаемые друзья (привет, малиновая лошадь!). Пока она случайно не стряхнула «лишнюю» букву «Я» на папину газету…

Варвара многое переосмыслила в истории Элен. Например, в книге появились маски, которые надевают на себя люди в той или иной социальной роли. Кто-то катается на велосипеде по городу в маске петуха, кто-то ведет уроки в школе в маске крокодила. Интересно, можно ли без масок обойтись?

Мама Моны носит эффектную маску вороны и не менее эффектное платье с розами. Как только папа девочки в ярости бросил газету и уничтожил пылесосом все разбросанные по дому буквы, мы вместе с Моной увидели, что папа ‒ огромный «слон»…

Кажется, выступая в определенной социальной роли, люди не только надевают маску, но и подстраивают под нее свою речь. «Ворона» говорит, что дети должны есть суп, чтобы расти, а «крокодил» ‒ что если злоупотреблять игрой словами, все они закончатся.

Слов действительно больше нет. И вообще ничего нет. Мона Оляля одна в пустой комнате: она ходила в школу, ела суп и легла спать, спрятавшись под одеяло. В маске.

Это белая маска с прорезями только для глаз ‒ маска человека, переставшего быть счастливым…

На следующее утро папа нашел желтую букву «П», которая единственная уцелела, и отдал ее Моне (та оказалась с приятной кислинкой). В финале авторы оставляют читателю надежду, что девочка вместе с родителями лебедирижирует, медвежонглирует и тиграет…

«Самое удивительное произошло в конце работы над книгой, ‒ рассказывает Варвара. ‒ Я рисовала с подстрочником, спустя некоторое время текст мне уже был не нужен: он был внутри меня. А верстку я выполняла с французским текстом. И когда Михаил Хачатуров сделал литературный перевод, я вдруг услышала всю нашу историю так, как она и должна звучать. Как будто до этого момента я понимала ее интуитивно, а потом она проявилась и зазвучала по-настоящему».

Я размышляла о том, что история, которая изначально рассказывалась актером в театре, могла бы вернуться на сцену совсем без слов. Придуманные Варварой маски обладают театральной выразительностью. Представьте: вот актер-мим «в сцене раскаяния» изображает, что папа находится внутри «слона», а внутри папы ‒ сжавшаяся в комок девочка…

И в голове привычно крутились строчки: «Я научился вам, блаженные слова…», «Я слово позабыл, что я хотел сказать…», «Какая боль ‒ искать потерянное слово…» и немного невпопад «Придымленных горечью ‒ нет, с муравьиной кислинкой…» (привет, воображаемый друг).

Ксения Зернина