«– Лучший в мире канатоходец Теодор Юлиус Штрохольм!
И он выходит. Идет по канату, легкий, как горсточка нута. Тонкий и гибкий, как мальчишка. Он совсем не выглядит взрослым.
Я перестаю моргать. Мне кажется, закрой я глаза хоть на миг – и он… В общем, я держу его взглядом, помогаю…
Я смотрю на него, и мне кажется, что это я. Что это я иду, раскинув руки, и не вижу всей этой толпы – только свой путь, тонкий трос, натянутый высоко над ареной. И мне не страшно. Совсем.
Толпа ахает, замирает. У меня останавливается сердце. Нет, опять стучит, нормально. Идет, просто пошатнулся. Чертов канатоходец…»

Я: Как ты думаешь, почему мальчик боится?

Федор: Это страшно – быть канатоходцем.

Я: Но ведь он не боится, когда представляет себя канатоходцем?

Федор: Бояться за другого намного страшнее.

Теодор Юлиус – отец Доминика. В тексте это обнаруживается неожиданно, но Федор как будто сам сразу догадался.

В цирке канатоходец разыгрывает сценку: просыпается (попробуй-ка лежать на проволоке без движения!), кипятит чайник, гладит кошку, ловит такси… Он – мим, нет ни слов, ни предметов, действие происходит в воображении зрителя.

А четырнадцать лет назад его трюк не был цирковым.

«В День города он шел по этому тросу. От того дома с башенкой до колокольни. Шел над толпой, раскинув руки. Безо всякой страховки. И когда он проходил трос до конца, звонарь ударял в колокол. И толпа выдыхала. Это было очень страшно.
– А сейчас?.. Почему он не ходит сейчас?
– Из-за меня, – отвечаю я. – У него же есть я. А у меня, кроме него, никого нет. И он не может теперь так просто пройти над площадью без страховки. Не может».

Я суетливо рассказываю Федору, что и сейчас так бывает, предъявляю фотографии Андреа Лорени в Пеннабилли, пытаюсь пошутить про бородачей (кажется, я имею к ним слабость). Но чувствую, что только отвлекаю сына от важных размышлений.

«– Зачем?.. Зачем тебе это надо? Неужели ты просто хочешь, чтобы люди считали тебя самым смелым?.. Я знаю это и так.
– Очень просто, Доминик. Я даю им надежду. Они смотрят на меня и думают: если он не боится – там, наверху – не боится!.. А у него только и есть, что узкая проволока под ногами. Значит, и нам не нужно. Не нужно ничего бояться. Понимаешь?..»

Федор: Выходит, Теодор и Андреа спасают всех людей от страха…

Я: А чего боятся все люди?

Федор: Может быть, остаться без опоры?

Я: Это страх неизвестности или… одиночества?

Федор: …Тогда это вовсе не трюк, если для надежды.

Я понимаю, что надо оставить Федора одного, но я по-прежнему взволнована. И тогда мы с Ниной Дашевской в переписке вспоминаем рассказ Юрия Олеши «В цирке» (в старинном цирке канатоходец – Арлекин в черно-желтом трико, а в современном для автора – нелепый городской персонаж, разыгрывающий бытовые сценки).

Но успокоиться все равно не могу: «Знаешь, Доминик, иногда там, на проволоке, самое безопасное место в мире…»

Ксения Зернина