Но что делать с мальчиками-подростками? Они любят путешествовать. Много читают. Правда, книги из школьной программы, пресловутая «русская классика», их совершенно не интересуют. Старший сын закончил 7 класс со стойкой нелюбовью к урокам литературы и непониманием, зачем ему нужны все эти Дубровские, Тарасы Бульбы и прочие «русские женщины». Конечно, я (по базовому образованию как раз учитель русского языка и литературы) никак не могла смириться с этой ситуацией. Я решила хотя бы попробовать что-то исправить. И вспомнила, как много лет назад мой вузовский преподаватель, профессор СПбГУ, филолог-толстовед, рассказывала, что она сама прочла своему сыну-десятикласснику вслух «Войну и мир» ‒ для того, чтобы «школа не убила» текст, которому она посвятила всю свою жизнь.

Я воспользовалась этой идеей. Всё лето каждый день по полчаса я читала вслух своим старшим сыновьям классические тексты из школьной программы. Медленно, внимательно, с комментариями, с обсуждениями. О чем это? Зачем это? Что это нам дает, здесь и сейчас? Почти весь Гоголь (кроме «Мертвых душ»), Салтыков-Щедрин, вся проза Пушкина. И, конечно, поэзия. Все это постепенно открывалось детям совсем с другой, «нешкольной» стороны. Многие тексты мальчики дочитывали сами – им становилось интересно, чем кончится «Капитанская дочка». Но мне все равно не хватало телесности, тактильности, ощущения живой, а не только книжной реальности. Может быть, путешествие? Поможет ли оно решить нашу проблему?

Я давно пришла к выводу, что для того, чтобы понять человека, надо увидеть его «место». Возможно, чтобы понять русских классиков, надо побывать в их «местах»? Размышляя об этом, я вспомнила свои впечатления от школьных экскурсий в литературные музеи-усадьбы. Они исчерпывающе и очень точно зафиксированы Давидом Самойловым в стихотворении «Дом-музей»:

Заходите, пожалуйста. Это
Стол поэта. Кушетка поэта.
Книжный шкаф. Умывальник. Кровать.
Это штора – окно прикрывать.
Вот любимое кресло. Покойный
Был ценителем жизни спокойной.
<…>
Здесь он умер. На том канапе,
Перед тем прошептал изреченье
Непонятное: «Хочется пе…»
То ли песен. А то ли печенья?
Кто узнает, чего он хотел?
Этот старый поэт перед гробом!
Смерть поэта – последний раздел.
Не толпитесь перед гардеробом.

Нет. Очевидно, что самих музеев недостаточно. Нужны какие-то сильные образы, «архетипы», которые воздействуют на нас больше и глубже, чем антикварная мебель. Я долго думала об этом. И мне показалось, что для русской литературы (и культуры в целом) одним из таких «архетипов» является река – а именно Волга. И мы отправились в большое волжское путешествие. На автобусах, пароходах, пешком.

Издалека долго течет река Волга,
Течет река Волга, конца и края нет.
Среди хлебов спелых, среди снегов белых
Течет моя Волга, а мне шестнадцать лет…

У многих людей именно эти строчки являются первой ассоциацией к слову «Волга». Еще в Петербурге я поставила мальчикам «каноническую» запись этого знаменитого волжского гимна в исполнении Людмилы Зыкиной. Лично мне эта песня всегда казалась очень «женской», и по ритму, и по словам, и по музыке. Но на самом деле это не так. Оказавшись в Рыбинске, мы увидели на главной набережной памятник автору этих строк – Льву Ошанину. Он, коренной волжанин, писал о самом себе. Первым исполнителем песни был Марк Бернес, и ничего «женского» в этих стихах нет.

До нашего путешествия знания старшего сына о Волге ограничивались школьным курсом географии: Волга ‒ самая длинная река России. Средний сын не смог вспомнить ничего. Чтобы дать им более или менее систематические знания, мы прочли небольшую книжку «Волга. От арбуза до мамонта» Наталии Соломко. Но, конечно, это было лишь «вступление» к теме. Потому что главные тексты о Волге принадлежат трем классикам – Пушкину, Некрасову и Островскому.

Ой ты гой еси, Волга, мать родная!
С глупых лет меня ты вспоила,
В долгу ночь баюкала, качала,
В волновую погоду выносила…

Пушкинская «Песнь о Стеньке Разине» ‒ квитэссенция древнего, буквально языческого отношения к реке. Река – божество, которое дает жизнь и требует за это равноценную плату, жизнь несчастной персидской царевны. Странная эта история очень запомнилась мальчикам. А мы продолжали читать.

Приехав в Ярославль, мы остановились в гостинице на улице Некрасова. Рядом был памятник Некрасову и гимназия, где он учился. Мы съездили в Карабиху, где поэт проводил каждое лето, отдыхал, работал, гулял. Это типичный музей-усадьба из стихотворения Самойлова, барский дом второй половины XIX века. Нельзя сказать, что моих мальчиков очень увлекла экскурсия по залам. Но вот окрестности Карабихи действительно запомнились надолго.

«Здесь русский дух, здесь Русью пахнет», ‒ это как раз про окрестности Ярославля. Заброшенные пустыри на месте полей. Заросли крапивы выше человеческого роста. Придорожные деревушки и помещичьи усадьбы. Все это казалось живой иллюстрацией к поэме «Кому на Руси жить хорошо», которую мы как раз и читали.

Широкая дороженька,
Березками обставлена,
Далёко протянулася,
Песчана и глуха.
По сторонам дороженьки
Идут холмы пологие
С полями, с сенокосами,
А чаще с неудобною,
Заброшенной землей;
Стоят деревни старые,
Стоят деревни новые,
У речек, у прудов…

Я отлично помню, как читала в свои школьные годы эту поэму. В советском Ленинграде все это казалось какой-то невероятной архаикой: ну какие сейчас попы и помещики, крестьяне-лапотники? Кризисным летом 2020 года на фоне «политической повестки», которая неслась из каждого утюга в такси и магазине, некрасовские строки оказались суперактуальными:

‒ А счастье наше – в хлебушке:
Я дома в Белоруссии
С мякиною, с кострикою
Ячменный хлеб жевал;
Бывало, вопишь голосом,
Как роженица корчишься,
Как схватит животы.
А ныне, милость божия! –
Досыта у Губонина
Дают ржаного хлебушка.
Жую – не нажуюсь!

Читая вслух мальчикам Пушкина, Некрасова, Гоголя, Салтыкова-Щедрина, честно и открыто обсуждая с ними эти тексты, я все время думала о том, что вот они – вечные русские вопросы, вечные типы воров, лгунов, взяточников (а ведь все школы увешаны плакатами «Нет коррупции!»).

Вечные русские пейзажи и просторы каждый день открывались перед нами.

Краса и гордость русская,
Белели церкви божии
По горкам, по холмам,
И с ними в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками…

После Ярославля мы оказались в Костроме. Там со всех сторон нас окружало имя Островского. На берегу Волги стоит беседка Островского, на главной площади ‒ фигурка Снегурочки, а сам город гордо называют «родиной Снегурочки». Я хотела свозить мальчиков в усадьбу Щелыково, почитать с ними Островского и поговорить про «темное царство» и Россию Островского. Но потом решила отложить этот разговор. Еще успеем. И съездить, и поговорить. Русская классика – она ведь навсегда, как выясняется.

Анна Рапопорт
Фото автора

__________________________________________________

Читайте другие статьи Анны Рапопорт из цикла «Путешествуем с детьми»: 
«Карелия "Калевалы"»
«Грузия Лермонтова и аргонавтов»
«Германия из старых сказок»
«Бельгия Тинтина»
«Париж Гавроша и Камо»
Финляндия муми-троллей
«Дания Андерсена»
«Русь былинная»
«Эстония поков»
«Ясная Поляна – Поленово – Тула» 
«Урал Бажова»
«Швеция Астрид Линдгрен»