‒ Алекс, я читала вашу книгу «Дом напротив», она потрясающая. Благодарю вас.

‒ О, спасибо огромное.

‒ При чтении у меня возникла мысль, что история главного героя, 13-летнего Джоэля, пожалуй, могла происходить где угодно, – кажется, будто место действия оторвано от остального мира. А вот когда угодно эти события разворачиваться не могли – в основном, как мне кажется, из-за музыки: то, на чем ее играют (какие устройства используются), относится к вполне определенной эпохе.

– Сначала я думал, что эта история будет происходить в прошлом, в 1980-х. Но, когда начал писать, ничего не выходило: я не мог найти подходящую песню, передать ощущение того времени. Потом я кое-что понял. Поскольку книга про то, каково это, быть тринадцатилетним, я перенес действие линии Джонатана в то время, когда сам был в таком возрасте, – в 1992-й, и использовал ту музыку, которую слушали в моем отрочестве. И я поймал это ощущение, вспомнил, как чувствует себя подросток. Так что описать знакомое время оказалось гораздо легче. Но в связи с этим случилось и «страшное осознание»: пишешь про подростка и его несколько надоедливую маму, с которой у него возникает столько проблем, а потом начинаешь думать: «Если ему было 13 в 1992 году, когда и мне было 13, значит, сейчас я в том же возрасте, что его мама тогда?!»

– Важное место в повести занимает линия Калле, лучшего друга Джоэля и почти его антипода.

– Я хотел написать книгу о взрослении, поэтому постарался включить туда все проблемы, с которыми человеку приходится сталкиваться в 13 лет. Конечно, книга не автобиографична, но многие персонажи списаны с людей, которых я знаю, и прообразом для Калле послужил мой друг. Вспоминая то время, я понимаю, как много он для меня значил. Читатели часто говорят, что им понравилась история Калле. Возможно, так проявляются мои дружеские чувства.

– Смысл названия повести ‒ «Дом напротив» ‒ раскрывается читателю постепенно, оно становится понятным только к середине книги. А название появилось до завершения книги или уже после?

– Да, где-то в процессе, не с самого начала, до него было множество вариантов. В определенный момент название «Дом напротив» просто пришло мне в голову, я ходил и спрашивал своих знакомых: «Если бы вы увидели в магазине книгу с таким названием, что бы вы подумали про ее содержание?» Примерно половина людей предположили бы, что это страшная история с привидениями, а другая – что книга про взросление. Я понял, что мне нравится такая реакция: на самом деле в повести есть элементы и того и другого. Так что я решил, что название прекрасно подходит.

– Я знаю, что вы еще пишете сценарии к фильмам и сериалам. Есть ли темы, которые удобнее воплощать именно в такой форме, а не в другой?

– Конечно. Формат книги подойдет, если значительное место занимают мысли героев, а в фильмах и сериалах удобнее показывать разные общества, системы, взаимодействие большого числа людей. В литературе это может смотреться несколько скучно, потому что обычно текст лишен тех нюансов, которые на экране добавляет актерское мастерство.

«Дом напротив» – моя первая книга, до этого были сценарии. Когда я только начал работать над этой историей, я думал, что это будет фильм, но потом понял, насколько важно то, что происходит у Джоэля в голове, – на экране это неизбежно было бы упущено. Наверное, из истории Джоэля можно было сделать фильм, потому что взаимоотношения персонажей, их разговоры тоже имеют большое значение, но тогда зритель не узнал бы о внутренних размышлениях персонажа. Поэтому формат книги все же оказался более подходящим.

– Современная шведская литература довольно популярна среди российских подростков – Ульф Старк, Мони Нильсон, Стефан Каста… Как бы вы определили ее главные тенденции? Я знаю, что многие авторы говорят о различных формах дискриминации и борьбе с ней (что прекрасно!). Что еще стоит отметить?

– Действительно, сейчас многие авторы пишут о расизме, сексуальной идентичности. Еще, наверное, можно сказать, что в последнее время упал интерес к фэнтези, реализм более популярен. Но вообще за трендами сложно уследить и почти невозможно предсказать их.

– А что с хоррором или «почти хоррором»? Любят ли шведские авторы пугать читателей-подростков?

– Думаю, еще недавно была мода на хоррор, но в своей книге я хотел поработать с жанром несколько иначе. Я пытался скорее создать атмосферу, ощущение хоррора, чем собственно хоррор.

Когда я писал «Дом напротив», мой дедушка с маминой стороны, живущий в доме престарелых, начал все забывать. Его деменция сопровождалась постоянным страхом: он не узнавал меня и мою сестру, пугался, плакал. Вот о чем я думал во время работы над книгой – как страшно не понимать. Джоэль находится в таком возрасте, когда человек только начинает открывать для себя ужасные вещи вроде того, что люди убивают себя, что существуют психические заболевания, что дружба не длится вечно. В мире оказывается столько непонятного, поэтому герою (и читателю) должно быть немного страшно. Можно сказать, что в моей истории есть не сами монстры, а ощущение их присутствия, потому что реальная жизнь тоже может быть пугающей.

– А ведь в таком состоянии Калле и Джоэль находят время и силы, чтобы подтрунивать друг над другом, болтать о том, что взрослым кажется ерундой…

– Это моя и моих друзей манера общения в этом возрасте. Мы не обнимались, не говорили «люблю тебя», но использовали такой особенный тон, что собеседник понимал, что мы говорим это заботливо, по-доброму, хотя сам смысл фразы был далек от того, что показывают в мелодрамах, порой даже почти обиден.

– Я читала книги и других шведских авторов, где описывалась школа. Мне показалось, что у вас ситуация выглядит несколько иначе: с одной стороны, учителя и библиотекари как отдельные люди – прогрессивные, понимающие, стремящиеся услышать настоящее мнение учеников по разным вопросам, с другой – есть система, не терпящая особенных детей. Что вы думаете о школах в Швеции?

– Мне кажется, в целом у нас довольно прогрессивный подход в образовании. Но иногда взрослые действительно хотят услышать мнение ребенка, при этом не будучи готовыми дальше действовать, жить с этой информацией. Учительница, возможно, и хочет узнать, что думает Джоэль, но, столкнувшись с его тяжелыми, темными мыслями, оказывается не в состоянии с этим справиться.

– Вы в России первый раз, но уже успели побывать на книжных ярмарках в Красноярске и Новосибирске. Заметили ли вы отличия в том, как вашу книгу читают шведские и российские подростки, какие вопросы они задают, что привлекает их внимание?

– На самом деле они довольно похожи. Небольшое отличие, наверное, в том, что российским детям больше хочется говорить об идеях книги, что мне тоже очень нравится, в то время как шведские ребята как будто жаждут услышать от меня, какое прочтение книги правильное. Они подходят ко мне почти как к учителю и спрашивают: «Правильно ли я читаю книгу? Правда ли случилось вот это? Верно ли я понял то?» Я отвечаю: «Не знаю. Важно то, что по этому поводу думаешь ты». Шведским читателям интересно говорить о финале повести, они хотят услышать от меня, как правильно его интерпретировать. А мне этого совсем не хочется! Как хорошо, что российским детям интереснее дискутировать об идеях в книге. У меня создалось впечатление, что они знают, что нет верного или неверного понимания книги.

– Мне-то как раз казалось, что наши читатели хотят однозначного ответа, единственного верного мнения. Хорошо, что у вас другое наблюдение. Я слышала, что некоторые люди были шокированы книгой – приняли упоминающийся в ней суицид за его пропаганду.

– Мне кажется, книга скорее не о самом суициде, а о его романтизации, поэтому то, как Джоэль воспринимает Джонатана, оказывается важнее того, что с ним случилось на самом деле. Но Джоэлю надо пройти этот путь. Вначале он действительно хочет узнать тайну, а потом главным оказывается нечто другое.

История «Дома напротив» началась с того, что я был на кладбище и заметил могилу тринадцатилетнего мальчика, совершившего суицид. Когда я увидел возраст на надгробном камне, я был шокирован. Хотелось сказать ему: «Неужели ты не знаешь, жизнь еще могла стать лучше, тебе не нужно было этого делать». Я хотел узнать ответ на вопрос «зачем он это сделал», и когда начал писать, надеялся выяснить то, что волновало меня самого.

– Но потом Джоэля уносит в другую крайность, он сам перевоплощается в Джонатана, но к нему реальному ближе так и не становится.

– Да. Джоэль только думает, что хочет узнать Джонатана, но то, что ему нужно на самом деле, это решение собственных проблем, так что стремление разгадать тайну оказывается желанием убежать от вещей, которые не нравятся ему в собственной жизни. Его отношения с мамой, сестрой, лучшим другом влияют на него и оказываются настоящей задачей, в отличие от той, которую он пытается решить.

– Как вы думаете, менялась и меняется ли тенденция к романтизации смерти?

– Нет. Мне кажется, это то, что молодые люди делали всегда. Она прослеживается и в книгах, написанных сотни лет назад. Но я в своей книге хотел не романтизировать смерть, а рассказать об этом явлении. Джоэль восхищается смертью, однако это лишь его мнение, не авторское. Это чувство и станет причиной, по которой он отправится в путешествие, где многому научится, сделает открытия, выяснит, кто он на самом деле.

Есть люди, которые говорят, что такие книги, как моя, не должны существовать, просто потому что они о романтизации смерти. Я думаю, что все наоборот: если человек хочет деромантизировать смерть, он должен говорить об этом явлении. Если о нем не разговаривают, не пишут, не читают, ситуация становится только хуже. На теме суицида и психических заболеваний до сих пор стигма, к сожалению. Но чтобы их победить, нужно прекратить их замалчивать. Разговор должен быть свободен от табу, а не выстроен в назидательном тоне, говорящем, что правильно, что неправильно, как все обязано быть.

– Решить проблему можно только сперва придав огласке факт ее наличия.

– Именно так.

Беседу вела Варвара Петрова
Перевод с английского Варвары Петровой
Фото: Wikimedia Commons (Astrid Eriksson Tropp)

_______________________________________

Алекс Хариди
«Дом напротив»
Перевод со шведского Евгении Савиной
Издательство «КомпасГид», 2018