На что, взяв в руки детскую книжку, мы обращаем внимание в первую очередь? Ответ очевиден и банален: на картинки. Они должны впечатлить нас своей яркостью, динамичностью, разнообразием красок ‒ отсюда и желание прочитать книгу. И еще они должны соответствовать нашим личным представлениям о детской иллюстрации.

В книгах Нанкити Ниими «Лисенок Гон» и «За рукавичками» иллюстрации выходят за рамки представлений о детскости, они полны тумана и таинственной белесости, а контуры предметов немного размыты. Зато из труб вырывается – и мы это явственно видим – быстрый белый дым, зимний горизонт слегка подрагивает, а на занавеске в окне просвечивает чей-то легкий силуэт. Туманность обманчива, и от внимания иллюстратора не ускользают даже самые крохотные детали. В первую очередь – свет.

В историях Нанкити Ниими очень много света. Но он всегда разный. Если «Лисенок Гон» – белая книга, то «За рукавичками» – серебристая. Ослепительным металлическим блеском сияет свежевыпавший снег. Сверкает на солнце снежная пыль. Тускло блестят две серебряные монетки – плата за теплые рукавички.

«Она кинулась ему навстречу, обняла его крепко-крепко и чуть не заплакала от радости, что он вернулся. Вдвоем они пошли обратно в лес. Взошла луна, лисьи шубки серебрились в лунном свете, и густые синие тени наполняли лисьи следы».

Иллюстрации Кена Курои, полные тумана и неяркого благородного блеска – это отражение текста Нанкити Ниими.

«Был тихий лунный вечер. Гон вышел из норы прогуляться. Пробегая мимо замка господина Накаямы, он увидел, что по тропинке кто-то идет. Слышались голоса. Где-то стрекотали сверчки – тин-ти-ро-рин, тин-ти-ро-рин».

Англоязычный сверчок «звучит» так: «Chirp-chirp-chirp». Русскоязычный то скрипит, то стрекочет, то трещит, но сами звуки обычно не описывают. Японские сверчки поют, как маленький оркестр: «Тин-ти-ро-рин». И сам сверчок в Японии – скромный, но очень важный элемент природы. Внимание к самым крохотным деталям – особенность японского взгляда на окружающий мир. Поэтому пейзаж, написанный по-японски, невозможно перенести ни в какую другую страну. Как и детали быта.

Заглянув во двор к знакомому человеку, лисенок Гон замечает, что одна из женщин чернит себе зубы, то есть, по японским обычаям, прихорашивается. Видимо, в этом доме праздник? Но тут же выясняется, что в доме Хёдзю, которому так симпатизирует Гон, похороны. В этом одновременно проявляется и японское, и андерсеновское: у печали нет табу, нет границы, проведенной ради того чтобы пощадить чьи-то чувства. И если правда этой сказки требует описания похорон, оно обязательно будет сделано во всех подробностях.

Обычно детская сказка говорит: «Не плачь». Сказка Ниими, наоборот, дает возможность поплакать над непоправимостью судьбы героев.

Но даже похоронная процессия становится в его сказке частью пейзажа. Причем, настроение создается не мрачное, а довольно праздничное, приподнятое: «Стоял хороший день, на крыше замка вдали в солнечных лучах блестела черепица. На кладбище всюду цвел ликорис – казалось, что это красная ткань. И тут со стороны деревни донеслось кан-кан, это звонил колокол. Значит, похороны начались. Наконец, показалась вереница людей в белых кимоно».

Для японцев траурный цвет ‒ белый. Но для читателя сочетание седого тумана, красных цветов и белых кимоно – прежде всего, красочная картинка, и в описании похорон не будет ничего страшного или зловещего.

И лисенок Гон у Ниими – герой не положительный и не отрицательный. Ему симпатичен Хёдзю. Во всяком случае, он его понимает. И перенимает от него человеческие чувства, которые никогда не испытал бы, если бы не приблизился к человеку.

Он испытывает муки совести. Чувствует себя виноватым и пытается исправить ситуацию, но делает только хуже. А когда лисенку это все же удается, когда он начинает понимать людскую логику, он уже настолько близко подходит к человеку и человеческому жилью, что сам (а не автор!) придумывает финал сказки.

Разве человек не может подружиться с лисицей? Но в сказках Ниими не будет отчетливого, безоговорочного хеппи-энда. Для него, как и для Андерсена, торжество добра – не финал, а только временная передышка. Поэтому на вопрос о том, победило добро или зло, он отвечает уклончиво. Последние слова сказки «За рукавичками»: «Может, люди и правда хорошие? Может быть, может быть…»

В «Лисенке Гоне» финал трагичен. Но, читая эту часть текста, мы представляем себе такую же красивую картинку, как и предыдущие. Хотя она, в отличие от них, и лишена красочности.

Наталья Вишнякова