‒ У вас вышло два спектакля подряд по современным подростковым книгам – «Мучные младенцы» и «Умник». Вам интересна тема подростков?

‒ Мой интерес к подростковой литературе возник, когда мой старший сын пошел в первый класс и я столкнулась с современной школой. Возможно, когда мы учились, проблемы были те же самые, но изнутри ты воспринимаешь все не так, как с позиции родителя. Мне кажется, современным детям сложнее. Раньше все были социально примерно одинаковые, а теперь есть много внешних факторов – успешность или неуспешность родителей, то, как ты выглядишь, какой у тебя телефон. Конфликты разгораются из-за какой-то ерунды.

Сейчас скажу страшную вещь, но нынешняя система образования, как мне кажется, направлена на то, чтобы убить в человеке мысль. Всех загоняют под одну гребенку. Один раз мой ребенок принес двойку по литературе за то, что неправильно озаглавил рассказ. Был какой-то рассказ про стройку, и он назвал его «Веселая стройка». И получил за это двойку. Оказалось, там в задании стояло три черточки, и это означало, что заголовок должен состоять из трех слов. Мне-то всегда казалось, что чем более емкое название, тем точнее оно отражает суть. Я стала расспрашивать сына, как они вообще озаглавливают тексты, и он сказал, что пока все 25 человек не выдадут одно название, дальше урок не двигается. И это катастрофа. В гуманитарных предметах обязательно должна быть свобода для думанья, творчества. А шаблоны очень пагубны. И это у нас еще приличная школа.

Ребенок растет в странной системе координат, и я подумала, что надо с ним что-то читать «про сейчас», объяснять, как устроен современный мир. Пришлось по-новой взрослеть вместе с сыном. В наше время было мало литературы, которая так глубоко затрагивала бы серьезные проблемы, так хорошо анализировала характер и мотивы героев. Здорово, что сейчас такие истории можно читать и даже смотреть в театре.

‒ Да, сейчас выходит очень большое количество подростковой литературы – и отечественной и переводной. Почему среди всего многообразия вы остановились именно на «Умнике» и «Мучных младенцах»?

‒ «Умника» я прочитала в «самокатовской» серии «Недетские книжки». Она у меня есть вся. Не все в ней мне нравится, но «Умник» в меня попал. Возможно, тут сыграли личные мотивы. В моей семье случилась трагедия – у моего брата младший сын с ДЦП. Пока ты не столкнешься с этим лично, ты не можешь прочувствовать глубину проблемы. Да, ты можешь помогать, сочувствовать, но это все равно находится не на твоей орбите.

У меня есть спектакль для незрячих детей «Ежик в тумане». Я его сделала, когда сестра моего лучшего друга полностью ослепла к двенадцати годам. И социум ее просто вышвырнул. Девочку с абсолютным слухом выгнали из музыкальной школы с комментарием «нам уроды не нужны».

Когда таких личных историй накопилось много, я поняла, что могу об этом говорить, потому что знаю и понимаю проблему изнутри, мое сострадание не абстрактно. И появился «Умник». То, как обращаются с особенными людьми в нашем обществе, это страшно. У нас была конференция, посвященная инклюзивному театру. Приходил психолог, который работает с детьми с синдромом Дауна. И он рассказал, что если в Европе родители не стесняются таких детей, они изначально социально защищены, то у нас, когда случается такая беда, человек сразу замыкается в кокон, и выйти оттуда ему очень сложно. Мы настолько не верим, что нам кто-то поможет, поддержит, что заранее готовы защищаться. Как-то на «Ежика» пришла мама с особенным ребенком. Он был незрячий, и у него был синдром Дауна. И половину спектакля мама следила, как на нее смотрят как на маму. Это страшно, это неправильно. Но ведь никто не застрахован от такой беды. Мой племянник должен был родиться здоровым, но из-за медицинской ошибки получил диагноз детский церебральный паралич. И когда такое случается, ты остаешься один со своей бедой, сам ищешь деньги, чтобы помочь своему ребенку, государство не делает ничего. Вернее, делает, но ничтожно мало, и для этого маме с особенным ребенком надо оббить сотни порогов и выслушать массу неприятных вещей, которые ей, в ее ситуации слушать совершенно не нужно. В поликлинике могут заявить: «Сдайте его, родите себе здорового!» Серьезно! Это жене моего брата так сказали, маме, которая и должна была родить здорового ребенка, но не сделала этого по вине врачей. И ей в глаза говорят такое. Для меня очень странно отсутствие включенности друг в друга. Все подключены к социальным сетям, но людей вокруг не замечают.

А что касается «Мучных младенцев», мне очень понравилось название. И как раз была лаборатория «Золотой маски», посвященная современной подростковой литературе. И очень круто все сошлось: мне попались «Мучные младенцы», в тексте которых сразу были заложены куклы – мешки с мукой. Мы же представляли театр кукол. И куклы изначально в этой истории присутствовали, их не надо было специально выдумывать. Проблемы, которые затрагиваются в книге, тоже срезонировали. У нас в школе тоже есть деление на умных и не очень – есть лицейский класс, а есть обычный. Вроде такое деление происходит из лучших побуждений, но сразу формируется неравенство и соответствующее отношение детей друг к другу.

Сейчас я нашла и другие замечательные книги: «Берлинский боксерский клуб» Роберта Шареноу, «Просто космос» Фрэнка Коттрелла Бойса, «Ямы» Луиса Сашара, «Революция» Дженнифер Доннелли. «Революцию» я бы с удовольствием поставила. Там очень классный замес: девочка из сложной семьи, Французская революция, Radiohead… Здорово, что есть такие книги, которые интересны не только детям, но и взрослым. Мне в детстве таких не хватало.

‒ Театр вслед за литературой наконец-то заметил подростков, и стали появляться спектакли по актуальным для них книгам. Мне кажется, что театру кукол в этом плане сложнее, чем драматическому, потому что очень сильнό убеждение, что кукольный театр – это для малышей. Сложно завлечь подростков на спектакли?

‒ У нас, как ни странно, с подростковыми спектаклями проблем нет. Часто ставим дополнительные показы, и билеты раскупаются очень быстро. Но стереотип действительно существует. На самом деле, психологи не рекомендуют водить ребенка в театр кукол до семи лет. Почему дети часто плачут, когда гаснет свет и появляются куклы? Когда ребенок играет сам, он сам оживляет игрушки. Он понимает, как он это делает, и понимает, что это игра. А когда он попадает в театр и видит, что кукла двигается самостоятельно, для него это стресс. Конечно, у всех по-разному, единой рекомендации, в каком возрасте приводить ребенка в театр, быть не может. Но не стоит забывать, что изначально театр кукол был для взрослых и зародился из обрядовых ритуальных масок.

Сегодня почти у каждого театра сформировался свой зритель, существует система взаимопроникновения. Мы выпустили «Мучных младенцев», PR-директор издательства «Самокат» Маша Орлова написала в группе «Самоката» пост, и люди пришли. К тому же, у нас очень молодая труппа, средний возраст артистов 28‒30 лет, у них от этих подростковых тем глаза горят, им это все близко, они хотят об этом говорить. Мне кажется, говорить с подростками вживую со сцены лучше, чем если они будут сидеть в соцсетях.

‒ Но ведь они все равно будут там сидеть?

‒ Надо начинать с себя. Мои дети ограждены от этого. У ребенка есть телефон, но он им практически не пользуется, потому что есть куча других развлечений – мы играем в настольные игры, он занимается спортом, собирает лего, мы гуляем, ходим на экскурсии. На компьютер, телевизор, всякие игровые консоли у него есть час в день. Это все можно организовать, если ты готов посвящать ребенку время. Я когда-то увлекалась тайм менеджментом, и в одной из книг говорилось, что нужно как минимум два часа в день посвящать ребенку. И никто в это время не имеет права тебя отвлекать, ты должен выключить телефон и идти к детям. Это очень организует и сближает. Я понимаю, что сложно найти такое время, но надо себя заставлять. Потому что если уж наши дети живут, уткнувшись в телефоны, то что будет с их детьми?

‒ У «Самоката» как раз вышла новая книжка – «Отключай» Ребеки Уны. Такая антиутопия о будущем, когда люди полностью живут в гаджетах, подчинены системе и даже не прикасаются друг к другу, все общение происходит виртуально. Может, это неизбежно?

‒ Мне кажется, что большая часть проблем происходит именно из-за того, что мы теряем человеческое общение. У нас куча друзей в социальных сетях, люди постоянно добавляются, но что они привносят в твою жизнь? Ничего! Ты даже можешь никогда не увидеть их лично. У меня есть друг-одноклассник, с которым мы каждый раз долго собираемся встретиться, но постоянно откладываем – то работа, то дети, всегда что-то мешает. И вот он стабильно раз в год звонит и говорит: «Мне не важно, чем ты сейчас занята, я сейчас приеду, и мы будем общаться». И мне кажется, что без этих посиделок, без настоящих человеческих переживаний, не виртуальных, нет настоящей жизни.

‒ По поводу детей и гаджетов есть мнение, что не нужно, к примеру, запрещать телефон и заставлять читать или идти в театр ‒ эффекта все равно не будет. Но книги и спектакли должны быть достойной конкуренцией гаджетам. Чтобы ребенок сам делал выбор в пользу чтения и театра. Но для этого нужны по-настоящему качественные и захватывающие произведения.

‒ Это сложно. Я сама очень трепетно отслеживаю спектакли, на которые вожу своих детей, но я могу это делать, потому что имею отношение к театру. Я могу позвонить друзьям ‒ актерам, режиссерам, критикам ‒ и узнать, как спектакль, могу сама сходить на прогон и посмотреть. Обычный родитель этого сделать не может. Он может отталкиваться только от отзывов других родителей, а этого недостаточно. У нас на «Младенцах» как-то была женщина, которой была очень неприятна сама эта тема: ей не хотелось смотреть про неполные семьи, ей не нравилось, как подросток разговаривает с мамой. Ее прямо всю корежило. Она была не готова, это было видно. Некоторые зрители не готовы в принципе к сложным вещам в театре кукол и в театре, ориентированном на детей и подростков.

Поэтому создать конкуренцию довольно сложно. Понятно, что если нас самих не цепляет материал, мы за него не беремся. Но даже если он нас трогает, нет никакой гарантии, что все наши старания попадут в зрителя. Кроме того, театр сегодня – это очень недешево для родителя.

Я не знаю, как закладывается любовь к театру. Мне кажется, что все равно все начинается с книг. Нельзя начать с театра. Ты сначала читаешь ребенку, а потом возникает потребность сходить посмотреть, как это выглядит не в твоем воображении.

‒ Тем, кто не смотрел и не читал «Мучных младенцев» и «Умника», вы бы советовали сначала прочитать, а потом смотреть спектакль, или порядок не важен?

‒ Я сторонник того, чтобы знать, на что ты идешь. Кроме того, я советую прочитать эти книги не только детям, но и родителям. Возможно, окажется, что кто-то не готов смотреть историю про человека с отставанием в развитии. А кому-то это, наоборот, окажется нужно. Если я хочу поговорить с ребенком о таких вещах, но не знаю как, то можно это сделать посредством театра.

Одного зрителя очень смутило слово «идиот», которое в «Умнике» употребляется много раз. Но это не ругательное слово, и если бы человек прочитал книгу, он бы это понимал и, возможно, не пошел бы на спектакль.

‒ В «Мучных младенцах» исполнители выходят с картонными коробками на головах. Почему вы пришли именно к такому решению?

‒ Мы и зрителям предлагаем надеть такие коробки. Это к той теме, с которой мы начали – в школе всех подгоняют под одно клише. Детей пока формуют, поэтому у них коробки только на голове, а учителя уже отформованы, поэтому они в больших коробах, в броне с ног до головы. Зрителям тоже проще переживать эмоции в этих коробках, можно и поплакать, когда никто тебя не видит. Были зрители, у которых подкатывали слезы, они надевали коробки и внутри переживали свои эмоции.

‒ Ничего себе! Подростки плакали?

‒ Подростки гораздо ранимее, чем мы о них думаем. Мы как-то возили «Мучных младенцев» в школу, и когда Саймон рассказывал о своих проблемах, один мальчик лет тринадцати сказал себе под нос: «Ну бывает, чувак». То есть, артист его не слышал, он говорил это для себя, в нем что-то отозвалось. Подростки очень отзывчивые. Они в силу возраста много понтуются друг перед другом, а моментов проявления слабости, когда можно поплакать, погрустить, им не хватает. Зрителя надо воспитывать, а воспитывается зритель только тогда, когда мы воспитываем себя.

‒ Может, стоить сделать какие-то зрительские клубы, обсуждать с ребятами спектакли?

‒ Мы обсуждаем спектакли, когда приходит класс, и учитель просит потом провести дискуссию. Но далеко не всегда зритель готов прямо сразу рассказать, что он чувствует. Возникает неловкая ситуация, человек начинает говорить дежурные фразы о том, как все понравилось и какие все молодцы. Это очень тонкий момент. В рамках лаборатории мы обсуждали эскизы, и зрители говорили, что бы они хотели увидеть в спектакле.

Мы сейчас подружились с книжным магазином «Маршак», и есть идея делать у них читки. Начать с книги, с того, что служит поводом для спектакля, будет проще и правильнее, как мне кажется.

‒ Расскажите про «Умника». Как появились эти футуристические куклы? Сама история вроде бы не предполагает каких-то фантастических решений.

‒ Я бы не сказала, что они фантастические. Они просто не антропоморфные. Умник ведь воспринимается зрителями как единственный искренний персонаж. Поэтому он даже в кукле антропоморфен, с широко раскрытыми на мир глазами. У него нет ограничений, установок, как надо вести себя в социуме. И именно своей непосредственностью он меняет закостенелый мир. Для того чтобы показать ограниченный мир вокруг Умника, мы сделали студентов такими угловатыми, «геометричными» существами, причем актеры держат эти большие куклы перед собой, так что их собственные лица остаются закрыты. Раскрываются, сбрасывают маски в итоге только Клебер и Арья. По идее, должен раскрыться еще Карантен, но, как сказала наша художница, нельзя вместить всё в один спектакль, потому что у каждого этот процесс происходит в своем темпе, и такого яркого момента «очеловечивания» Карантена в спектакле нет.

‒ А я этого ждала. Из-за этого спектакль показался мне немного незавершенным.

‒ Карантен же изначально относится к Умнику хорошо. Поэтому как кукла он мягкий, а не жесткий, в отличие от остальных, такой пухлячок. Другие персонажи – мадам из соцзащиты и Видибог – это просто артисты в костюмах, и их лица открыты, потому что они чуть ближе Умнику, чем студенты. Хотя они подчиняются принятым в обществе правилам и следуют разного рода клише, в силу возраста и опыта они понимают Умника лучше, чем его ровесники-студенты, которые, казалось бы, должны быть более свободными.

‒ Как вы считаете, такие книги и спектакли как «Умник» могут со временем изменить отношение общества к людям с ограниченными возможностями?

‒ Театр не может ничему научить. Но если мы дадим повод лишний раз о чем-то задуматься, это уже хорошо. Если я посмотрел спектакль о человеке с ограниченными возможностями и задумался о том, как непросто ему живется, это уже огромный шаг на пути к состраданию. Театр помогает сделать шаг навстречу.

Беседу вела Мария Третьякова
Фото из архива театра