– Кристоф, вы режиссер и главный исполнитель спектакля по книге Амели Фрид «А дедушка в костюме?». Расскажите, как у вас возникла идея поставить спектакль по такой сложной книге? Да еще и перенеся текст на сцену полностью, ничего не меняя?

– Сейчас в Германии очень популярен театр слова, когда актеры на сцене не столько играют в привычном смысле слова, сколько рассказывают. Для таких спектаклей особенно важно выбрать тему, которая задевает зрителей. И я постоянно такие темы ищу. Постоянно хожу в детский книжный магазин, читаю много детских книг.
Иногда я беру книгу в руки – и меня осеняет. Так получилось и с книгой «А дедушка в костюме?». Прекрасные иллюстрации Джеки Гляйха, потрясающий текст Амели Фрид. Я прочитал эту книгу – и сразу понял, как можно превратить ее в спектакль, как этот текст поставить. Эта история нарративная, рассказываемая, и я точно так же пытаюсь ее подать на сцене. Здесь непременно нужно создать дистанцию между зрителем и сценическим действом – то есть рассказывать отстраненно. А если бы я начал разыгрывать сцену смерти как в ролевом театре, это выглядело бы, с одной стороны, неправдоподобно, а с другой – очень страшно.

– А что в этой истории важно лично для вас?

– Я думаю, здесь затронуты важнейшие темы. Жизнь – это и любовь, и смерть. Взрослые в этой книге знают о смерти так же мало, как и дети, и мне кажется, это очень верно отмечено писателем. У взрослых, может быть, больше опыта в таких делах, чем у детей, ведь они, как правило, уже сталкивались со смертью; но о том, что это такое, они знают примерно столько же, сколько и дети. И никто – ни один из нас – не знает больше: ведь никто из нас, живущих, еще не умирал. Для меня очень важно, что этот спектакль – для детей и взрослых одновременно. Все зрители оказываются в равной ситуации.

– В спектакле вместе с вами участвует кукла. Она изображает главного героя книги мальчика Бруно. Вы сами сделали эту куклу?

– Да. И в какой-то момент мне не понравилось, как я ее сделал, поэтому кукла оказалась в мусорном ведре. Но через какое-то время я вынул ее оттуда, и вдруг понял, что все не так уж и плохо. Мне кажется, это важно, что я в процессе работы над спектаклем пережил отталкивание от куклы и ее приятие. Ведь она для меня не просто кукла, а нечто большее. Это мой главный партнер, мой главный друг на сцене. И зритель прекрасно видит, как я к ней отношусь. Мы с Бруно очень серьезно разговариваем друг с другом.

– Что оказалось для вас самым сложным в работе над спектаклем?

– Не играть «дядюшку», который рассказывает волшебную сказку, а оставаться реалистичным и серьезным, самим собой. Не создавать иллюзию, будто я знаю какую-то важную истину и хочу рассказать о ней детям. Тема, которую поднимают и книга, и спектакль, занимает, прежде всего, меня самого. Но, конечно, мне бы хотелось, чтобы она захватила и зрителей.

– А дети никогда не говорили вам после спектакля: «Что ты так расстраиваешься? Это же выдуманный герой»?

– Все люди разные и по-разному реагируют на вещи. Иногда собственных детей не очень понимаешь. Иногда дети родителей не понимают. Это нормально. На мой взгляд, это обычная ситуация: тебя что-то захватывает, заставляет страдать, а дети говорят: «Ну и что такого? Это просто история». Но мне очень важно, чтобы дети именно эту историю восприняли всерьез. Важно, чтобы зрители внутренне, на уровне чувств воспринимали то, что происходит в тексте.

– В спектакле очень верно сказано: когда близкий человек умирает, внутри образуется дыра. Но постепенно эта дыра зарастает. Не предательство ли это?

– Может, кто-то и рассматривает это как предательство. Но я не думаю, что жизнь была бы лучше, если бы мы бесконечно переживали об ушедшем человеке. И совсем ужасно было бы, если мы жили бы вечно. Боль, которую мы испытываем, когда кто-то умирает, – это та боль, которой умерший уже не чувствует. И тема потери, с которой каждый впервые сталкивается еще будучи ребенком, для нас всегда остается больной. Но потеря переживается не один раз. Мы возвращаемся к этому переживанию в течение всей своей жизни – только на разных уровнях. И, в конце концов, именно первая пережитая нами боль учит нас встречаться с потерей и принимать печаль как часть жизни.

– А ваши собственные дети видели этот спектакль?

– Моему сыну семь лет, а дочке – пять. И оба видели этот спектакль. Сын все время смеялся во время просмотра, а потом сказал, что спектакль очень грустный.

– Вы когда-нибудь говорили со своими детьми о смерти ‒ до того, как они посмотрели спектакль?

– Да, много раз. Иногда мы обсуждаем неприятные вещи. Например, мы с ними обсуждали, что родители очень боятся умереть раньше своих детей. И когда мы переходим дорогу, я всегда очень строг. Я не раз говорил: «Стоп. Послушайте меня. Вы не идете дальше. Вы не переходите на красный свет, потому что я не хочу, чтобы кто-то из вас умер раньше меня».
А иногда мои дети вдруг говорят: «Когда ты умрешь, будет то-то и то-то». И меня как отца это очень смущает, я внутренне содрогаюсь. Но вообще для детей это очень естественно – так думать и говорить.

– То есть для вас эта тема никогда не была слишком сложной или запретной?

– Нет, не была.

– А насколько отличается реакция зрителей на ваш спектакль в разных странах, где вы его играете? Есть ли, к примеру, разница в том, как принимают спектакль российские зрители и зрители в Германии?

– Нет. В России, в Иране, в Хорватии, в Боснии, в Германии – везде реакция одинаковая. Хотя в Иране совершенно другой ритуал погребения, но смыслы основных традиций в разных культурах очень близки: к примеру, после погребения все едят.

Если у зрителей и возникают проблемы с восприятием этой темы, то это проблемы взрослых, а не детей. Это для взрослых тема смерти трагична, неприятна и неудобна. Особенно, если взрослые – учителя, педагоги. Иной раз они подходят ко мне после спектакля и говорят: «Спасибо! Это, оказывается, не так уж и страшно!». А некоторые даже говорят, что это было прекрасно.
Что бы мы ни чувствовали по отношению к смерти, важно об этом думать и искать ответы на свои непростые вопросы, а не говорить о том, что это опасно и страшно.

Беседовали Дарья Крылова и Марина Александровская

_______________________________________________ 

После спектакля мы поговорили со зрителями. Нашими собеседниками стали Настя, Катя и Лера, ученицы шестого класса московской школы.

– Девочки, вы часто ходите в театр?

– Да, часто.

– Этот спектакль отличается от других спектаклей, которые вы раньше смотрели?

– Да.

– Трудно было смотреть?

– Достаточно трудно.

– Почему, как вам кажется?

– Потому что там со смыслом. И как-то все быстро происходит. Очень быстро надо усваивать. Но хорошо, что потом спектакль обсуждали. Тогда уже легче было.

– Обычно в спектаклях выдумка, а здесь чисто жизненная ситуация рассказана. Это необычно... Здесь нет костюмов. Здесь вместо декораций картины. И еще эта кукла. Она вроде бы живой человек, эта кукла.

– Автор воспринимает куклу как живого человека.

– А не было ли у вас поначалу ощущения: «Ой, неинтересно»?

– Нет. Наоборот, было интересно, что будет дальше. Как будет себя вести этот Бруно.

– Было непонятно, как он будет себя вести.

– А вот ваши одноклассники (они вон там сидели) смеялись. Как вы думаете, почему?

– Они были на своей волне, и мне кажется, это было не про театр.

– Вначале они все-таки смотрели, что происходит на сцене. А потом им, может быть, показалось неинтересно, и они решили не смотреть, а просто друг с другом разговаривать.

– Это все-таки очень сложная тема. Особенно для мальчиков наших. Им это неинтересно. А когда ты в компании мальчиков…

– Они так и сказали, что им было неинтересно?

– Нет. Но мы их очень хорошо знаем. По ним это видно.

– Я думаю, им интересно было, просто они не всегда могут сконцентрироваться.

– Им интересны сценки с глубоким смыслом? Да что они там поймут!

– Вижу, ваши мнения по поводу мальчиков разделились. Катя и Лера считают, что мальчикам было неинтересно. А Настя говорит, что им было интересно. Может, мальчики просто стеснялись это показать?

– Да, они стеснялись. И они всегда шутят, когда не могут...

– То есть мальчики стесняются, что их заподозрят в серьезных чувствах?

– Да. С нашими мальчиками вполне может быть такое.

– А то вдруг им скажут: «Вы такие серьезные!» – и начнут как-то по-другому к ним относиться.

– А они не привыкли к другому отношению.

– Значит, девочки, которые рядом с ними сидели, реагировали на мальчиков, и из-за этого у них произошел…

– Сбой.

– К спектаклю не имеет отношения.

– Мы поэтому не стали рядом с мальчиками садиться, мы поближе к учителю сели.

– Ну, так, наверное, должны поступать девочки-отличницы. Хорошие девочки. Хотя, знаете, я ведь не считаю, что мальчики из вашего класса плохие. Мне показалось, что они тоже хорошие.

– Но стеснительные.

– А иногда наоборот – нестеснительные.

– То есть по-всякому бывает. И я, знаете, что подумала, когда они стали смеяться? Я подумала, что, может, в спектакле все так сложно и так напряженно, что возникает желание это напряжение сбросить. Поэтому мальчики и смеялись. Может такое быть?

– Да, может.

– У мальчиков, наверное, такое есть.

– У девочек тоже бывает.

– Мне кажется даже, что у девочек такого больше бывает, потому что мальчики улавливают основную суть, а все остальное им неважно. А для девочек важны детали.

– Но вот здесь сидели девочки с мамами, которые вполне напряжение выдерживали.

– Потому что они при мамах сели.

– А девочки без мам сразу более стеснительными становятся?

– Да.

– Хочется хорошее впечатление проявить для мамы.

– Да и вообще для всех.

– А вы бы сказали своим одноклассникам: «Я советую сходить на этот спектакль»? Или кому-то посоветовали бы, а кому-то – нет?

– Ну да. Смотря какой человек, какой характер у него.

– Я бы даже больше родителям посоветовала...

– То есть вы считаете, что этот спектакль больше для взрослых? Почему?

– В каких-то частях – да. Вон там женщина сидела. Так она, когда обсуждение было, так рассуждала, так сильно углублялась, прямо вообще...

– То есть вы думаете, что взрослые смотрят спектакль иначе, чем дети?

– Да, конечно иначе.

– А в чем разница?

– Ну, они просто углубляются, уходят уже в другие темы.

– Пытаются ставить себя на эту роль.

– А вы? Не пытаетесь?

– Мы пытаемся, но не очень получается.

– То есть вам в спектакле рассказали о чем-то новом? О чем вы раньше не думали?

– Да.

– Спасибо вам большое за этот разговор.

О книге Фрид Амели «А дедушка в костюме?» также можно прочитать в статье «Нужны ли детям книги о смерти»