До Маршака в азбуках для детей доминировали визуальные образы: слова «прилагались» к рисованным изображениям букв. А в стихотворении «Про все на свете» главным становится фонематический образ. С этой точки зрения, Маршак предвосхитил появление новых методов обучения грамоте в советской школе. А его поэтическая азбука положила начало отдельному жанру отечественной поэзии.

Теперь азбуки в стихах исчисляются десятками. В прошлом веке каждый известный поэт считал своим долгом создать произведение в этом жанре. А сегодня и каждый еще неизвестный поэт первым делом стремится «в игровой форме познакомить детей с буквами».

Такое стремительное приращение азбук, безусловно, отражает родительский спрос: современные родители считают обучение чтению чуть ли не главной своей воспитательной задачей и стремятся как можно раньше «выучить» с ребенком буквы. В этом они гораздо активнее родителей двадцатого столетия.

Но именно поэтому ‒ в силу разработанности жанра ‒ над создателем очередной азбуки реет злобный демон вторичности. А вторичность – как жвачка. Ее эстетическая питательность стремится к нулю.

И Маршак, надо сказать, с самого начала так поднял планку, что взять эту высоту и «в начале начал» было сложно: его лаконичные двустишья сюжетные и выглядят мини рассказиками. Поэтические фразы практически лишены инверсий, неприятно поражающих искусственностью. Рифмы, что называется, «легкие». Нужный звук выскакивает из стиха, как кролик из шляпы фокусника. И запоминаются маршаковские двустишья с первого прочтения.

Тем не менее новые азбуки все равно нужны ‒ по принципу: «Новым детям – новая азбука!» Или: «Новым детям – новая игра!»

В этом и кроется секрет.

Игровой характер поэзии Маршака в целом (а также его современников – обэриутов и их предшественника Чуковского) был для своего времени абсолютным новаторством.

Как и отношение к детским играм в целом. В это же время детские игры «открыли» для себя психологи и педагоги. Из этого открытия выросло много спорного – в частности, убеждение, что игра – это инструмент, который открывает доступ к ребенку…

Оказалось, однако, что такой инструмент требует виртуозности. И возникает из понимания социально-психологического феномена игры. Не все, что мы называем игрой, действительно ею является. Не всякую игру, придуманную взрослыми, можно навязать детям. А в детской субкультуре игры сами собой рождаются и умирают, сменяя друг друга. И то, во что играли бабушки и дедушки, у современных детей, как правило, если и вызывает интерес, то скорее лишь «исторический», сродни интересу к экспонатам этнографического музея.

Видимо, чтобы создать «актуальную» поэтическую азбуку, требуется уловить живое дыхание детской игровой субкультуры, которая распространяется, в том числе, и на старших дошкольников.

…И тут на книжном рынке появляется «Кошмарный алфавит» Нила Геймана и Гриза Гримли.

Я даже не знаю, какими словами правильно «приветствовать» эту книгу, потому что она нарушает все представления российских бабушек о «правильной детской азбуке».

«Кошмарный алфавит» переведен с английского! Неслыханное дело. Ведь фонематической игре гораздо естественнее рождаться в недрах родного языка…

Но тут груз ответственности целиком ложится на переводчика. (И будем считать, что Александра Берлина искала поддержку и опору у духов предков – возможно, у того же Маршака – Маршака-переводчика.)

Как и полагается в поэтической азбуке, на каждой странице «Кошмарного алфавита» представлена буква и названы слова, которые начинаются на эту букву (и на этот звук). Но что это за слова! Никаких привычных «баранов с барабанами», никаких тебе «дятлов» и «аистов».

Ж – это жизнью рискует герой.

З значит: зло побеждает порой…

И – иллюстратор: он скрючен и стар.

К – это клетка, коварство, кошмар.

Л – лодка любви между скал.

М – это магия злобных зеркал…

Если тут названы предметы, то необычные или с необычными характеристиками. А кроме предметов – еще и сложные чувства, понятия, эмоции. И все они вплетены в целостное рифмованное повествование, «ужастик» со сквозным сюжетом: двое детей (мальчик и девочка) отправляются в опасное путешествие – в царство кошмаров. Им приходится сталкиваться с разного рода нечестью, злодеями и чудовищами. Дети сражаются с врагами, попадают в плен, их куда-то везут (в рабство?). Правда, заканчивается все хорошо – спасением и встречей с Автором, который на последней странице признается, что вся эта история – плод его воображения. Говорит он о себе, используя местоимение Я, или последнюю букву русского алфавита…

Иными словами, сюжет Нила Геймана можно смело назвать «нетипичным» для поэтической азбуки.

Или прямо скажем: новаторским?

Но этим особенности «Кошмарного алфавита» не ограничиваются. Важно еще и то, что это книжка-картинка – то есть такая книжка, в которой текст (даже текст такого известного писателя, создателя многочисленных бестселлеров как Нил Гейман) не обладает автономией и крепко-накрепко привязан к визуальному ряду.

А визуальный ряд Гриза Гримли, в первую очередь, и делает книгу привлекательной для ребенка. Все эти сочные, яркие, неожиданные монстры (еще мгновение – и они начнут двигаться, протягивать свои щупальца, вращать глазами, скрипеть зубами – ну прямо как в мультфильме) завораживают мгновенно, гипнотизируют, не дают отвести от картинки глаз. А в этот момент ребенку как раз и можно нашептать в ухо:

Т – тишина.

Грузят груз.

То есть нас.

У – это Ужас.

Не смотрим назад!

Нашептать: «У, Ф, Х…» ‒ в полной уверенности, что эти буквы и эти звуки застрянут в детской голове…

«Мама, хочу бояться!» ‒ как говорил герой одного стихотворения (из другой книжки).

Конечно, не каждый родитель идет навстречу таким «особым потребностям» ребенка. У некоторых родителей (в особенности, у людей «предшествующих поколений») даже Груффало вызывал (и продолжает вызывать) возмущение: «Покупать ребенку книгу с чудовищем на обложке? Увольте!» А Груффало, как и чудовища Сендака, по сравнению с монстрами Гриза Гримли – просто милашки. К тому же в книге про Груффало есть вполне безобидные, даже пасторальные пейзажи. А тут на каждой странице тесно от монстров!

Возможно, примириться с ними, с их изобилием поможет мысль, что «Кошмарный алфавит» ‒ книжка не для маленьких детей. Точно не для четырехлеток. Может, и ребенку пяти лет предлагать ее рановато. А вот шестилетке и тем, кто постарше, такой «алфавит» в самый раз. Все-таки образы тут непростые, а графика слишком богата деталями и «побочными» сюжетами. Это такой детский Босх. Чтобы его воспринимать, требуется определенная насмотренность и визуальная искушенность…

Правда, такой искушенный «смотрящий», скорее всего, уже знает буквы, и «Кошмарный алфавит» будет играть в его жизни совсем не ту роль, которая отводится «поэтической азбуке».

Вот ведь какая незадача!..

Но, может, это как раз хорошо. Есть от чего оттолкнуться. Понятно, где и как искать новые идеи и решения для новой поэтической азбуки.

Такой, которая будет и традицию продолжать, и отвечать интересам и потребностям современных детей, и подходить для начальных «встреч» с буквами.

Марина Аромштам

Здесь вы найдете список азбук в стихах

Азбуки в стихах, которые не вошли в список:

Рабочая Азбука »

Иосиф Бродский

Азбука превращений »

Дарья Герасимова

Весёлая азбука. Страна Медведия »

Андрей Усачев

Папашина азбука »

Эдвард Лир

Азбука в стихах и картинках »

Самуил Маршак

Новая лесная азбука »

Михаил Яснов