Киприан тоже был замотивирован к чтению – не только поиском ответа на вопрос о шарфике, но и моей радостной репликой:

– Эту книжку написала та самая тётя, которая придумала кричалку про бегемота!

– И про компот! – с энтузиазмом подтвердил Киприан.

Дело в том, что мы с ним смотрели на YouTube веселый мультик «Бегемот и компот» по стихотворению Наталии Волковой. Оно как раз и открывает сборник «Шарф для поезда», но с нашим «старым знакомым» мы встретились не сразу. Киприан забрал книгу у меня из рук и выбрал не совсем обычный для нас способ чтения. Как правило, я либо читаю ему стихи подряд, либо на свой вкус выбираю и стихи, и очередность для них. Но сейчас сын искал загадочный поезд в шарфике, поэтому листал книгу сам. На иллюстрациях попадалось много интересного: и яйцо в красной кепке, и соломенное пугало с попугаем на шляпе, и булочки на веревочках, и божья коровка с огромной авоськой… Кипрюша подолгу рассматривал каждую новую иллюстрацию и, позабыв про тайну обмотанного шарфиком паровоза, повелительно показывал мне на очередную картинку:

– Про это читай! Про батон с флажком!

– Давай про крылатый дом!

Я читала все стихи вслух с большим удовольствием, потому что в них в полной мере отразились две ключевые особенности, присущие автору: задорные языковые эксперименты и ненавязчивая, нежная бережность ко всему вокруг. Схожую мысль выразил Михаил Яснов, написавший в предисловии: «Каждое стихотворение книги “Шарф для поезда” – знакомство с тайными механизмами нашей родной речи, а еще с такими чувствами, как доброта и сострадание».

Особенно трогательно получается, когда эти чувства направлены на тех, кто традиционно считается большим, сильным, не нуждающимся в заботе. Вот какая масштабная картина разворачивается, например, в начале стихотворения «Великан»:

На землю смотрю из окна самолёта.
Как будто разлёгся на ней великан.
Глазищи зелёные – это болота.
Усищи белёсые – это туман.

Брови великана – тучи, нос – высокая скала, волосы – густые сосны, в которых гуляет ветер… Получается монументальный, могучий образ. Но даже такому несокрушимому гиганту, оказывается, важно порой ощущать безопасность, уют, защищенность:

Укрыт великан одеялом лоскутным,
Застёжкою поезд бежит не спеша…
И видно мне сверху, как дышит уютно
Его великанья, большая душа.

Нечто огромное, внушительное предстает одновременно маленьким, уязвимым. Казалось бы, угрожают ли железнодорожному составу темнота, ветер, холод и голод? Да он ведь железный! Но две старушки решили о нем позаботиться:

Длинный-
Длинный
Шарф
Связали,
Строго
Поезду сказали:
– Надевай его
При ветре
На двадцатом
Километре.
– Осторожнее
В пути,
Очень быстро
Не лети!
– На перроне
Встретим в среду,
Не опаздывай
К обеду.
(«Шарф для поезда»)

А хозяйка и ее восемь собак, не слушая недоуменные комментарии прохожих, каждое утро спешат на пристань – встретить речной кораблик:

Ведь он так печально
Кормою качает,
Когда его лаем
Никто не встречает.
(«Важное дело»)

И вправду, что может быть важнее, чем подумать о ком-то другом, лишний раз не обидеть его или даже порадовать! Читая с ребенком такие стихи, мы как бы настраиваемся, подобно музыкальному инструменту, чтобы тихо и точно откликнуться на потребности или чувства другого… Эта добрая поэзия, – но без «переслащенности» и сюсюканья, и уж точно без всяких назиданий, – развивает у читателя способность к эмпатии.

– Ой, мама, смотри! Трамвай! – прервал мои размышления Киприан, открыв разворот с новой иллюстрацией.

– Где? – сначала даже не поняла я.

Главным героем и на рисунке, и в стихах был вовсе не трамвай (но свой любимейший вид транспорта Кипрюша везде разглядит). Дорогу всем машинам, а заодно и трамваю, перегородила бетономешалка, большая и шумная, и упорно «мешала»:

Она постоянно шумела, пыхтела
И жалобы слушать совсем не хотела.
Не выдержал даже спокойный трамвай,
Сказал ей сердито:
– А ну, не мешай!
(«Бетономешалка»)

Первое, на что обращаешь внимание и чему улыбаешься, – языковая игра, основанная на паре омонимов «мешать» («служить помехой») и «мешать» («переворачивать, взбалтывать»). Но важна и сама ситуация, и сопутствующие ей ощущения, эмоции героев. Машинам в пробке приходится тяжело: «все очень устали, и душно, и жарко», – а тут еще и бетономешалка пыхтит! Даже у «спокойного трамвая» нервы сдают. Но бетономешалка не раздражается в ответ, не спорит с ним и не возмущается (хотя, в самом деле, она-то что может поделать, если должна мешать, чтобы бетонная смесь не испортилась?!). Возможно, она и сама от себя устала, да еще и страдает вместе с другими «в пробке… как в тесной коробке», но находит спокойные искренние слова, чтобы снизить общее напряжение:

– Простите, – она отвечала, вздыхая, –
Мешать – это просто работа такая.

И пускай языковая игра «мешать бетон» – «мешать движению» сама по себе замечательна, для меня «Бетономешалка» в первую очередь стихотворение о том, что кроткий ответ гасит гнев.

Пока я раздумывала, не обсудить ли это с Кипрюшей, он снова прервал мои размышления самым неожиданным образом:

– Мама! Где у нее рот?!

– У кого?

– У бетономешалки! И у трамвая где рот? Где?!

– А почему у них должны быть рты? – опешила я, разглядывая иллюстрацию, на которой ничего подобного предсказуемо не обнаружилось.

– Ну они же говорят! – воскликнул Киприан с абсолютным сознанием своей правоты. – Где у них рты?!

Я вздохнула, совсем как бетономешалка, и принялась рассказывать что-то о том, что машинам для разговора на их языке, состоящего из бибикания и мигания фарами, рот не нужен. Хотя и вправду вот же, в тексте: трамвай «сказал», бетономешалка «отвечала»… По логике Киприана, должен быть рот!

С этой особой логикой трехлетнего ребенка, одновременно удивительной и безупречной, я столкнулась еще не раз, пока мы читали «Шарф для поезда».

Мне очень хотелось разделить с Кипрюшей свое удовольствие от того, как перетекают друг в друга значения слов, как одно и то же слово оборачивается разными смыслами. Ну в самом деле, чудесно же, когда тучи гремят в громкоговорители («Последнее предупреждение»), а поезд должен не просто стучать колесами, как ему и полагается, но и «отстучать телеграмму», чтобы за него не волновались старушки. «Не приставайте ко мне!» – кричит кораблям уставший причал («Корабли и причал»), а у бедной Школы от вечного шума и гама учеников «потрескались стены, поехала крыша» («Несчастная Школа»). «Генерал Дырявый Зонт отправляется на фронт», только не в расположение войск, а на фронт атмосферный («Генерал Дырявый Зонт»). «Ты – крутое!» – восхищаются сваренным вкрутую яйцом, дольше всех продержавшимся в кипятке, его товарищи всмятку и в мешочек («Водные процедуры»).

Многозначные слова и омонимы щедрым веселым потоком лились на нас со страниц книги. Кипрюше явно нравились стихи, но он так и не откликнулся на мои робкие попытки из разряда: «Вот мы с тобой прочитали, что солнце село и батарейка села, ‒ здорово, да?!» («Кто куда сел»). И наконец меня осенило, в чем дело. Я вспомнила недавний наш диалог:

– Сметана легкая! – заметил Кипрюша, отправляя в рот ложечку сметаны и, кажется, повторяя слово из увиденной накануне рекламы то ли йогурта, то ли творожка, «легкого и воздушного».

– А тяжелое – что бывает? – спросила я.

– Папин портфель!

Вероятно, сын пока еще в единстве воспринимает и прямые значения и переносные, говорящие трамваи и трамваи, которые ездят по улицам, волшебство и действительность. Вот почему он и не радовался вместе со мной каламбурным шуткам. Для него это пока не языковая игра, а языковая реальность. Иными словами, он не играет в перекличку слов и смыслов, а в них живет. И позже, выйдя на новый этап освоения языка, мира и себя в них, наверняка оценит всю забавность и увлекательность того, что «сесть» могут и самолет, и свитер после стирки, и какой-нибудь человек – на стул или на чужую шею.

А вот кто и вправду уже сейчас разделил со мной удовольствие от наблюдения за «тайными механизмами родной речи», так это шестилетняя Катя.

Вдохновившись языковыми экспериментами из «Шарфа для поезда», она тут же атаковала меня всеми известными ей загадками на смекалку в духе: «От_чего утка плавает? – От берега», и ее они по-настоящему забавляли, как и то, «кто куда сел». Мы обсудили, что говорим «дорога идет» или даже «дорога бежит куда нибудь», ‒ а у Наталии Волковой она и вправду «бежит» через лес, мимо реки, в гору, успевает устать, соскучиться по дому – и мчится обратно… («Куда бежала дорога?») А «встретить», например, можно и друга на улице, и родственника на вокзале, и Новый год, и новое время года… Вот и красивое Лето, пакуя чемоданы с подушками из одуванчиков, говорит так:

– В кладовке – соки, и соленья,
И из смородины варенье.
Мой поезд будет ровно в восемь.
И не забудьте встретить
Осень!
(«Лето уезжает»)

– Тут какое-то волшебство… – пробормотала Катя.

А я подумала, что в поэзии Наталии Волковой волшебство грамматическое соединяется с волшебством доброго слова и от этого становится вдвое сильнее.

Дочитав «Шарф для поезда» и узнав наконец, зачем все же поезду так утепляться, я поймала себя на том, что не прочь связать шарфик для Кипрюшиного деревянного паровозика. Я давно не вязала, но простую цепочку воздушных петель точно осилю.

Татьяна Бобрецова

____________________________________

Наталия Волкова
«Шарф для поезда»
Художник Ольга Гребенник
Издательство «Абрикобукс», 2017