Маленькая детская книжечка про крота вызвала у посетителей книжных интернет-магазинов бурную дискуссию. Точнее, не дискуссию – это слово плохо подходит для описания происходящего на форумах, – а буквально «вопли души».

Один молодой психолог даже признался, что когда берет эту детскую книжку в руки, сразу чувствует «запах». Как в туалете. И на этом основании психолог посчитал книжку плохой. В развитом воображении ему не откажешь. Но ведь запахи могут преследовать нас по самым разным поводам. И, к примеру, популярные телесериалы «Скорая помощь» и «Доктор Хаус» должны были бы пробуждать в таком чувствительном человеке целую какофонию воображаемых запахов, ничуть не более приятных, чем книжка про маленького крота. Думаю, если внюхаться в классические произведения Диккенса или в Гюго, особенно в некоторые фрагменты, тоже мало не покажется.

Но главной претензией все-таки был не дурной воображаемый запах, а сама «низость темы». Подумать только, о чем стали книжки писать! И дальше – про то, какие чудесные, добрые и милые книги и мультфильмы были в «наше» советское время: «Голубой щенок», «Голубой вагон», «Голубая стрела», «Голубая страна» и «Какое небо голубое». (Ой, мамочка… А это ничего, что все такое голубое? Но у нас ведь издание для взрослых, так?)

Попытки вернуться в ту счастливую эпоху становятся все активнее и ощутимее. Некоторое время назад меня пригласили в одну московскую библиотеку почитать детям. Потом библиотекари повели меня пить чай и, между прочим, спрашивают, не составлю ли я для них список книг, которые надо бы запретить читать детям. И было это задолго до принятия закона «о защите детей от вредной информации». Вообще речь о так называемых «этических фильтрах» по отношению к детской литературе и детской книге заходит постоянно. И, думаю, сейчас самое время обсудить этот вопрос.

Вряд ли кто-то будет спорить с тем, что детская книга – это предмет искусства. И с тем, что в функцию искусства, в частности, входит постоянное изменение границ «культурного» в сторону их расширения. Искусство на своем языке начинает говорить на темы, о которых мы можем стесняться говорить в быту или которые еще не попали в фокус науки (например, психологии).

И, как правило, это темы достаточно важные.

С одной стороны, «какашки» – это область низкого (того, что «ниже пояса») и табуированного. С другой стороны, «приучение к горшку», т.е. внушение ребенку определенного отношения к отправлению своих физиологических нужд, – важнейший этап «очеловечивания», социализации. Какашки – то, вокруг чего в жизни маленького ребенка много чего происходит – и страданий, и «побед». Они, что называется, «даны ему в ощущениях», и ощущения эти нередко гипертрофированы. Еще с какашками связаны первые строгие запреты – запреты на манипуляции, например. И взрослые ведут себя, на взгляд ребенка, довольно сложно: то живо интересуются содержанием горшка, то показывают, что это неприлично и даже отвратительно. И с называнием какашек все сложно: первые эвфемизмы, которые усваивает ребенок, связаны с этой областью: «поделать», «сходить по-большому», «сделать а-а».

Иными словами, с первыми жесткими социальными ограничениями ребенок сталкивается именно здесь. Все, что происходит вокруг какашек, несет на себе тень невроза. И наоборот, очень часто детские неврозы проявляются в «туалетных проблемах». Запоры, к примеру, – частый синдром, связанный с дидактогенным неврозом. У меня в первом классе учился мальчик, который, поступив вначале в другой первый класс, перестал сам какать. Начал учиться писáть – и перестал какать. Не смог выдержать обрушившееся на него напряжение, и в результате пришлось его десантировать на мою «психосберегающую» территорию. Между прочим, очень хороший мальчик оказался, только в школу рановато пошел.

Когда-то я прочитала одну поразившую меня вещь: известный психоаналитик Бруно Беттельгейм, который работал с детьми-аутистами, отмечал, что у этих детей очень часто возникают проблемы со стулом. Они страдают хроническими запорами. И, как следствие, у них возникают проблемы с приемом пищи. Поэтому первое, чему лечебные педагоги в клинике Беттельхейма обучали детей, – это «беззаботно какать» (Бруно Беттельхейм «Пустая крепость», 2004). Это, конечно, крайний пример. Но в обычной жизни мы частенько сталкиваемся с так называемым «туалетным юмором», который характерен для старших дошкольников и младших школьников (не говоря уже о подростках). Его тоже можно рассматривать как спонтанный способ уравновесить невротическое напряжение. Не случайно к подобному юмору в большей степени склонны дети, с которыми родители обращаются жестко. Этот юмор нам не нравится. (Мне – так точно не нравится.) Он кажется нам совсем не смешным, грубым, оскорбительным, вульгарным (что, конечно, так и есть). И мы по понятным причинам склонны его запрещать – по крайней мере, в публичной сфере, в нашем присутствии.

Но если мы понимаем причины, которые стоят за этими явлениями, может, целесообразнее не искоренять что-то, а попытаться создать социально приемлемый противовес? Например, открыть детям возможность смеяться по этому поводу с помощью литературного слова и остроумной картинки?
Между прочим, барьер, препятствующий проникновению «туалетного слова» в литературу, сломал великий просветитель XVI века Франсуа Рабле. Если вспомните, его Гаргантюа так обильно писает, что возникает потоп. Ну, и много чего другого «неинтеллигентного» делает этот Гаргантюа, а следом за ним и его сын Пантагрюэль. Человек Нового времени, лишь недавно вынырнувший из Средневековья, с удовольствием про это читал и громко смеялся. Ведь это было такое торжество здоровой телесности, такое ощущение личной свободы!

Мы тоже пытаемся вынырнуть – из того якобы «небесно-голубого» советского морализма, который порой граничит с ханжеством.
Но у нас пока плохо получается. Вот появилась маленькая переводная книжечка про маленького крота, и мы уже в осадке. Нам неловко, и запахи чудятся. А все потому, что книжечка одинокая. Что она на наших российских широтах оказалась вне контекста.

На Западе, в литературе которого гораздо меньше табу и сложные темы начали осваиваться намного раньше, эта книжечка вовсе не «одинока». В Штатах, к примеру, выпускается специальная литература для чтения в туалете. (Все знают, что многие люди в туалете читают. И предприимчивые издатели решили пойти навстречу этой «тайной» потребности.) Но подобные книги – для взрослых. Что касается детей, то с ними в книгах, с одной стороны, говорят о какашках как о природном явлении, как о том, что характерно для всех живых существ, а с другой стороны, ведут «серьезный» разговор о том, как и зачем пользоваться горшком.

Какашкам как универсальному явлению посвящена еще не переведенная у нас книга Николы Дэвиса и художника Нила Лейтона. Она так и называется – «Poo» («Какашка»). Подзаголовок гласит: «Естественная история неприличного». Должна признаться, что меня эта книжка потрясла, с одной стороны, энциклопедическим характером информации, а с другой – остроумным изложением, тонким юмором. Начинается она так:
«Взрослые стесняются этого.
Лошади игнорируют это.
Собаки любят это нюхать.
А малыши делают это в свои памперсы.
Называют “это” по-разному: какашки, фекалии, экскременты, погадки, навоз. Но как бы их ни называли, мы всюду с ними встречаемся. И это то, что животные делают точно таким же образом, как и люди». А дальше выясняется, что у разных живых существ экскременты разных размеров и разного цвета, разной консистенции и с разным запахом. Что это зависит от размеров животного и от того, что оно ест. Что какашки – конечный продукт акта пищеварения, и по ним о пищеварении можно много узнать. В частности, по окаменевшим какашкам можно узнать, что ели первобытные животные, и этот метод используется в палеонтологии.

Что «хорошие» какашки – показатель здоровья. И это знают медики.
Что в животном мире экскременты, кроме всего прочего, играют роль особого языка, и с пониманием этого языка связаны захватывающие страницы жизни животных.
Что какашки участвуют в круговороте веществ. Что одни существа находят приют в экскрементах других. Что есть существа, которые едят экскременты других и таким образом выполняют функцию природных санитаров, и что по этой причине жуку-скарабею в одном из маленьких австралийских городков поставили памятник.
Что и люди совсем не всегда проявляют брезгливость к какашкам. Экскременты некоторых животных они используют в качестве удобрения, а навоз, например, в качестве топлива и даже в качестве материала для строительства жилищ. (Это, правда, уже история с этнографией.)

Мне кажется, такая книжка очень помогает в жизни. Прочтешь ее – и такое родство со всем окружающим тебя охватывает! Восторг от разумного замысла жизни в целом. Даже к закону о защите детей от информации (и к другим похожим законам) начинаешь легче относиться. Думаешь: ведь когда-то люди даже дома из дерьма строили – и ничего. А мы все-таки в другое время живем.
Эта книжка – «Poo», – конечно, адресована подросткам. По большому счету, она ведь еще и учит говорить правильным языком о сложном и табуированном. А это важнейшее умение. Иногда спасительное.

А вот книжка для малышей. Наверное, можно перевести ее название так: «Что у тебя в штанишках?».
Речь идет о маленьком любопытном мышонке (о мышонке-ребенке), который всюду сует свой нос и, в частности, интересуется, что «хранят» в своих штанишках его «сверстники». Каждый из них – зайчонок, барашек, щенок, жеребенок – без всякого стеснения демонстрирует мышонку содержание своего памперса, который набит какашками. Естественно, у каждого свои какашки. (С подобным «мотивом» мы уже встречались в истории о маленьком кротике. А какашки, или экскременты, как мы уже поняли из предыдущей книжки, – это один из следов, оставляемых всеми без исключения животными. Поэтому в описании их различий можно видеть, так сказать, научно-познавательную составляющую малышовой книжки.) Потом все друзья мышонка требуют от него показать, что же он сам прячет в памперсе. Мышонок не упирается, снимает памперс и… Тут обнаруживается, что в памперсе у мышонка ничего нет. «Потому что, – заявляет мышонок детскому собранию, – я хожу на горшок!» Все настолько поражены этим обстоятельством, что на последнем развороте мы видим большую компанию, дружно восседающую на горшках.
Не знаю как вы, а я испытываю нечто вроде катарсиса: это ж какое торжество прогресса! И какая солидарность в деле приобщения малышей к цивилизации!
Увы, эта книжка, покочевав по нашим издательствам, так и не была напечатана. Издателей смущал в ней игровой момент: открывающиеся клапаны-подгузники. Мол, что это мы будем побуждать детей лазить в чужие штаны? Ну… Хотя, должна сказать, читатели-малыши вряд ли смутились бы этим обстоятельством. Ведь родители так и ведут себя по отношению к ним: а ну-ка покажи, что там у тебя, в памперсе? Разве не так? Да и на картинках неслучайно изображены не дети, а животные, т.е. задана некая условность ситуации.

Третья книжка, тоже еще не переведенная, о которой мне хочется рассказать, это история про Уолтера, пукающую собачку. Ужасно трогательная. Прямо-таки пронзительная.
Бетти и Билли берут к себе домой собачку из приюта. Они обещают друг другу, что будут ее любить. Но собака, по мнению взрослых, ужасно пахнет. Детям приходится это признать: Уолтер все время пукает. Он бы и хотел не пукать, но не может сдержаться. Ему прописывают диету, он старается мало есть – ничего не помогает. Взрослые не хотят мириться с его существованием: этой собаки не должно быть в доме! Дети плачут: «Уолтер, ты должен перестать пукать». Умница Уолтер все понимает. Он решает терпеть, чего бы это ни стоило. Он терпит полдня и весь вечер, и еще полночи.
Тут в дом пробираются воры. Они сразу решают, что Уолтер не может их укусить – он даже залаять не может, такой он увалень. Но Уолтер совсем не увалень. Просто все его силы ушли на то, чтобы не пукать. И вот, когда воры уже вытащили все самое ценное и собрались уходить, он не выдерживает. А так как он долго, очень долго терпел, он не просто пукает. То, что он производит, больше похоже на настоящую газовую атаку. Воры теряют всякую осторожность, они бросают мешки, зажимают носы и хватаются руками за горло, потом со страшным шумом выпрыгивают в окно – и попадают в руки полиции. А что же Уолтер? Он по-прежнему пукает. Но ведь он спас драгоценные вещи, которые хотели украсть воры. И взрослые исполнены к нему благодарностью. Они решают: Уолтер должен остаться в доме. Придется к нему приспособиться, научиться с ним жить.
Можно думать, что это книжка про бедную собачку, а можно думать, что это метафора старости или болезни. И что наша брезгливость не всегда идет нам на пользу. Поэтому, может, не стоит себе потакать, если мы, к примеру, начинаем чувствовать запах при взгляде на картинку с кротиком, у которого на голове какашка.
Я думаю так.

Марина Аромштам

________________________________________________________________________

Информация для издательств