В этот самый момент (так часто бывает) приходит ко мне потомочек. Видно сразу: после рабочего дня в детском саду мальчик подустал. Ему хочется тихого, душевного общения. Усаживаемся. И тут он вдруг как-то сосредотачивается, словно пытается что-то вытащить изнутри, и спрашивает:

‒ Гренни (это семейный эвфемизм слова «бабушка», подобранный его родителями специально для меня), у тебя есть РЕЦЕПТ?

Мне кажется, я понимаю, о чем идет речь: скорее всего, они что-то опять готовили в детском саду. А может, на жизненном пути человеку встретилась какая-то вкусность и поразила его. Человек мечтает о повторной встрече, но это желание уже оторвалось от конкретного предмета, перешло в виртуальный мир и поселилось среди других желаний-переживаний. Поэтому – с учетом того, что мы сели читать, – я трактую вопрос про рецепт как просьбу: «почитай мне о чем-то, что будет связано с этими моими переживаниями».

И я понимаю, что это прямо счастливое совпадение. Я говорю:

‒ Сейчас, сейчас… Вот, смотри, какие книжечки. Это как раз то, что надо. Про что почитаем сначала – про шоколад или про печенье?

Сначала мы, естественно, будем читать про шоколад. Шоколад, с точки зрения потомочка, вне конкуренции. (Ну, а потом можно и про печенье.)

«Ух, какой холодный день! Эта зима никогда не закончится…» – затакт для создания настроения.

«Как насчет чашечки ароматного горячего шоколада?» – предложение автора полностью совпадает с желанием-настроением слушающего. Но…

«Вы никогда не пили шоколад из чашки? Только ели? Тогда слушайте…» ‒ это уже интрига.

«Из какой чашки вы бы хотели выпить горячий шоколад? Может, из самой маленькой для начала?»

А чашки-то, чашки! Вы только на них посмотрите: какие-то чашки-куры, и каждая – со своим характером. Кажется, эти чашки-куры живые?..

Потом нам сообщают, что шоколад бывает разным.

На следующем развороте мы вместе с автором кладем в чашку немного сахара. А вся страница – снежная. Сахар напоминает снежинки. Или снежинки напоминают сахар. Но это все предвкушение: «немного сахара»…

Молоко греется в кастрюльке, «мы» опускаем в него кусочки шоколада, помешиваем деревянной палочкой тающий шоколад.

Палочкой! Деревянной! Неторопливо.

А шоколадные дольки тем временем на тонких цыплячьих ножках сами взбираются по лесенке к нашей кастрюльке. Кастрюлька, естественно, тоже живая. И тоже смахивает на какую-то диковинную птицу.

Куры-чашечки выстраиваются перед ней в очередь и терпеливо ждут, когда в них нальют шоколад.

А в книжечке про печенье есть еще и (мамочка!) перечисление ингредиентов в буквальном смысле слова: «Для приготовления нам понадобятся…»

Но читается это, как стихи, как колдовское заклинание: «…мука, масло, сахар, яйца, цедра лимона и немного разрыхлителя теста…»

Не могу сказать, что я давно не видела у своего слушателя такого вдохновенно-мечтательного выражения лица, но в данном случае это выражение возникло в ответ на «муку, масло, сахар…».

Нам сообщают, что все это надо взвесить.

Затем мы «раскатываем тесто».

Технология?

Но тут такой завораживающий ритм повествования, такой плавный, без всяких рывков темп…

У тебя на глазах разворачивается процесс Созидания. А ты к нему причастен!

Втягивает «внутрь» тебя, конечно, не только текст, а текст вкупе с персонажами, в тексте не упомянутыми, но присутствующими на иллюстрациях. Все живые – и чашки-куры, и кастрюлька для шоколада, и весы, и кувшинчик.

И еще один, очень важный персонаж – любопытствующий заяц. Заяц-свидетель. Это явно ипостась читателя ребенка – так он заинтересован происходящим. Он вместе с курами чашками играет в эту увлекательную игру. Потому что если чашки бегают, как куры, и в то же время работают «грузовичками» по доставке сладких грузов, то это, конечно, игра – с ролевыми превращениями и мини-сюжетами.

Но результат игры самый что ни на есть реалистичный: в итоге появляются шоколад и печенье.

Хотя что я говорю? Как в результате чтения может появиться печенье?

Печенье – образ. А реально ‒ ощущение умиротворения и даже тихого восторга перед сущим.

Краешком сознания отмечаешь, что Сатоэ Тонэ, автор и художница этих книжечек, обладательница нескольких международных премий, по происхождению японка. И ее умение создавать настолько медитативную атмосферу, наверное, как-то связано с культурной традицией.

Но можно использовать для описания переживания читателя-слушателя и более знакомые нам определения: ведь что нам рассказали? Сказку. Изысканную сказку про печенье, очаровывающую сказку про шоколад ‒ про то, как эти волшебные (по сути) вещи «появляются на свет».

А сказки о вкусном, конечно же, существовали и в «давние времена». (Хотя в давние времена «вкусное» было скорее синонимом «сытного».) И тихие «сладкие» сказки Сатоэ Тонэ очень органично вписываются в отечественные традиции.

Вспомнить хотя бы «Книгу о вкусной и здоровой пище», которая в 1950-х – 1960-х годах стояла на книжных полках во многих семьях. Чего стоит одно название! Не какой-то там «сборник рецептов», а «КНИГА о вкусной и здоровой пище»! Но к бытовой жизни она имела мало отношения. Как говорила моя бабушка, «будь у меня все эти продукты, я бы и без книги вкусно готовила». Всего раз в жизни заглянула она туда – и больше никогда эту книгу не открывала. Думаю, все это изобилие слишком больно напоминало ей о пережитом голоде и слишком остро указывала на настоящую ее бедность.

Зато я, типичное дитя шестидесятых, в детстве часами разглядывала в этой книге цветные картинки-вклейки. Какая там была красотища! Все эти выстроенные как на парад консервные банки; глубокие тарелки с чем-то волшебно дымящимся (такие там были выразительные струйки пара); огромные блюда (как в царском дворце, думала я) с разложенными на них кусочками чего-то красочного... Я совершенно не помню никаких приступов жадности или желания это съесть. Я помню, что эти картинки радовали глаз, веселили сердце, будоражили воображение. И они производили на меня гораздо более сильное впечатление, чем позднее ‒ какие-нибудь натюрморты знаменитых голландцев в музеях. Потому что на них мне виделись «яВства» – яВленные глазу чудеса, в реальной жизни отсутствующие…

И как я могла об этом забыть? Вот к чему приводит гнет представлений о том, «какой должна быть хорошая детская книжка»!

Я думаю, «Книгу о вкусной и здоровой пище» надо наконец причислить к детской литературе. И тогда мы будем первыми в развитии этого книжного направления – психотерапии образами еды…

В общем, у детей шестидесятых была «Книга о вкусной и здоровой пище». А у потомков тех детей теперь есть книги Сатоэ Тонэ.

Совершенно разная эстетика. Разные представления о красивом и вкусном. И даже совершенно разные представления о детях заложены в этих книгах.

Но эффект один и тот же – ощущение красочности и богатства жизненных проявлений.

Правда, надо иметь в виду, что подобные книги ослабляют неврозы исключительно в мирное время, когда читатели сыты.

Марина Аромштам