Папмамбук

«Без музыки я была бы просто совсем другим человеком…»

Нина Дашевская 3 апреля 2018 4482

Нина Дашевская – писатель и музыкант, она окончила Московскую консерваторию как скрипач и работает в Государственном камерном оркестре России. И в жизни ее литературных героев всегда так или иначе присутствует музыка.
Книги Нины Дашевской не раз занимали первое место на конкурсах «Книгуру»: сборник подростковых рассказов «Около музыки» (2014), книга «Я не тормоз» (2015); «Около музыки» победил также на конкурсе «Новая детская литература», а за повесть «Вилли» писательница была награждена премией имени Владислава Крапивина.

– Нина, что для вас было вначале – слово или музыка? И кем вы себя считаете в первую очередь: музыкантом или писателем?

– Думаю, все-таки слово, я всегда любила читать и говорить (в детстве даже слишком). А в музыкальную школу меня просто отвела мама. И в детстве для меня музыка была тем, что у меня «получается» ‒ получается ставить пальцы на правильные места. Я не слушала музыку «для себя», мне не очень было понятно, зачем она вообще. Хотя были опыты сочинения, например. И играть было всегда интереснее, чем слушать.

По-настоящему музыка началась для меня в музыкальном училище, в 14 лет. Мне повезло там оказаться, и это было огромное изменение в моей жизни.

У меня есть друзья, которые запели раньше, чем заговорили. И всегда жили музыкой, всегда думают о ней. А я думаю словами.

Но, опять же, у меня есть друзья, которые всегда крутят в голове поэтические строчки, слова, фразы. У меня же всегда в голове есть музыка. Иногда это просто навязчивые мотивы, но музыкальный фон сопровождает меня всегда. И я раньше думала, что это у всех так.

Конечно, сейчас я не могу разделить: писатель я или музыкант. Это как ребенка спросить: ты в первую очередь мамин или папин?.. Это очень разные для меня вещи.

Музыке меня учили, это была большая работа – не только моя, но и учителей. И это моя работа: независимо от настроения, желания или чего-то еще я прихожу в оркестр и работаю.

Писательство для меня никогда не бывает обязанностью, у меня нет заказов, дедлайнов. То есть это только то, что я хочу делать.

В работе оркестрового музыканта гораздо больше рутины. И больше ремесла, просто умения делать что-то руками. Но это и спасает: в любом состоянии я знаю, что я могу сделать на инструменте. Могу играть лучше или хуже, но это всегда определенный уровень.

В писательстве же случаются минуты (месяцы и уже даже годы) абсолютной, совершенной беспомощности.

– Ваши родные сыграли какую-то роль в вашем становлении как писателя? Как музыканта?

– Родные люди влияют на всю нашу жизнь, делают нас такими, какие мы есть. И мы не всегда (вернее, почти никогда) не можем отследить, что на что влияет. Сейчас семья – это бо́льшая часть моей жизни, и понятно, что на все мои тексты влияют люди, которые рядом со мной, хотя эта связь не всегда прямая. Правда, музыкой обычно начинают заниматься очень рано. И, конечно, если бы не мамина любовь к скрипке, моя профессия могла бы быть совсем другой.

– Как вы считаете, музыка может чему-то научить писателя?

– Опять же, мне трудно отследить, что в моих текстах от музыки, так как моя профессия – это часть меня.

Мне бы хотелось сказать, что у музыкантов какое-то особое чувство формы, фразы, слова... Но тогда среди музыкантов было бы гораздо больше пишущих людей.

Да, нас учат, что мелодия должна куда-то идти, что не нужно играть просто ноты, что в каждой фразе есть смысл, что есть главное и второстепенное. На эти вопросы не всегда есть четкие ответы, но их важно задавать. Текст не должен звучать одинаково. Но я думаю, что и человек без музыкального образования все это знает. Так что не знаю, какая тут связь.

– А писатель может чему-то научить музыканта?

– Курсе на третьем училища у меня была жаркая дискуссия с учительницей музыкальной литературы. Я стояла на том, что о музыке нельзя говорить словами. Что музыка как раз и появляется там, где кончаются слова. И она со мной согласилась. Сейчас это выглядит даже некоторой иронией судьбы. Однако и сейчас я скажу: если приходится описывать музыку в тексте, это всегда самое сложное. И всегда чуть-чуть неправда. Потому что вообще-то это невозможно. Как и наоборот – музыкой объяснить текст.

Однако продумывание сюжетов иногда помогает музыкантам. Спрашиваешь ученика: эта мелодия – «воин» или «поэт»? А это кто? А что у него случилось? Но это именно для того, чтобы не играть музыку «вообще», просто так. Вполне можно обходиться и чисто музыкальными образами, без вот этой конкретики.

Есть понятие «драматургия произведения» – оно и для музыки, и для текста. Развитие одной темы, конфликт с другой, их изменение и преображение – все это есть, конечно.

– В ваших произведениях одинокие герои часто находят утешение в музыке. А у вас в жизни бывали такие моменты, когда только музыка могла стать отдушиной? И что такое одиночество в вашем понимании ‒ печаль или необходимость?

– Тут два вопроса. Первый – одиночество, сложная тема, поскольку это всегда палка о двух концах. Одиночество всегда идет в паре со свободой, при этом почти все люди чувствуют себя слишком одинокими и в то же время недостаточно свободными. У меня счастливо сочетаются две профессии – оркестрового музыканта, где ты всегда делаешь общее дело с людьми, и писателя, где ты сам все решаешь. Они друг друга хорошо дополняют.

Точнее всего об одиночестве, на мой взгляд, сказано в стихотворении Марины Бородицкой:

Одиночество ‒ отличная вещь,
Если только не вопьется, как клещ,
Если есть кому сказать: «Это точно,
Одиночество ‒ отличная вещь!»

Думаю, для творчества человеку необходимо побыть одному. Чтобы сделать что-то свое.

Но при этом на необитаемом острове многого не напишешь. То есть с людьми накапливаешь, а потом – один – собираешь, что получилось.

Вот такое безысходное состояние полного, мучительного одиночества мне незнакомо. Наверное, в этом мое счастье.

Однако ситуации, когда музыка «вывозит», конечно, случаются. Музыка же очень влияет на состояние человека, очень сильно. Иногда помогает что-то слушать. Но чаще всего помогает именно то, что у меня есть инструмент, профессия. Вот это умение играть на инструменте – одно из главных в моей жизни.

– Понятно, что без изучения сольфеджио и музыкальной теории трудно стать хорошим музыкантом. Как вы считаете, может ли существовать русская литература без грамотного русского языка?

– Раньше на ваш вопрос я бы ответила, что грамотность для писателя невероятно важна и необходима. Но сейчас скажу иначе. Я вижу, что иногда грамотный редактор может помочь выразить мысль – если она есть. И сейчас мне кажется, что вычеркивать человека из-за того, что он путает «ться» и «тся» – это некоторый снобизм. Тем более, что и я иногда ошибаюсь. Но, конечно, текст с ошибками вызывает большое предубеждение.

И потом, мне кажется, социальные сети сыграли злую шутку с пишущими людьми. Представьте: вам нравится актер, он такой умный, интересный... и вдруг на его страничке выясняется, что он просто обычный человек и, скажем, любит поесть. А нам просто нравились его герои, а не он сам. Такое расхождение редко, но случается.

Так же и тут – если писатель пишет в фейсбуке, и мы замечаем у него глупые ошибки. И понимаем, как велика в его текстах роль редактора – тут можно сильно разочароваться в авторе.

Но такие случаи единичны. Все же чаще всего мои знакомые пишущие люди умеют писать со всеми запятыми.

– В вашем рассказе «Ой, то не вечер» есть такая фраза: «Я вдруг отчетливо понял, что мы тут одни. И что этот лес стоял тут задолго до нас и еще долго простоит… А мы тут – случайность». Сейчас, когда вы стали известным писателем, случается ли вам ощущать себя случайностью?

– Это очень смешно. Я не «известный писатель»! Как у нас шутят, «широко известный в узких кругах». Меня не узнают на улицах, я ни разу не видела, чтобы мою книгу читали в метро; и на моей работе в оркестре долгое время не знали, что я пишу. И мне это хорошо и уютно ‒ не быть человеком, на которого постоянно направлены чужие взгляды.

Все случайность, конечно же. Каждый день. И мое внезапное писательство для меня тоже случайность.

Я начинаю уже привыкать, но все же вполне представляю себе жизнь и без этого. Ощущение случайности во многом, что со мной происходит – постоянно есть. Иначе я не написала бы об этом (улыбается).

– Один из ваших героев задал другому вопрос: «О чем ты думаешь, когда играешь, – можешь сказать?» А как бы вы сами ответили на такой вопрос?

– Могу рассказать, о чем думаю, когда работаю в оркестре, например.

Как в жизни – обо всем. Что надо успеть в магазин. Что надо взять ноты следующего спектакля и посмотреть, потому что он сложный. Что сейчас нужно сыграть вот этим пальцем, а не этим… Что вот только что гобоист сыграл очень красиво. А в прошлый раз был другой фаготист, и было лучше… Что валторны пропустили вступление. Что у меня только что был небольшой косяк (никто не заметит, но ‒ неприятно)… Что у дирижера красивые руки. Что у контрабасиста красные носки. Что вот это место – которое мы сейчас играем – исключительно прекрасно. Что трудное место будет через две страницы, и в этой паузе я успею заглянуть и посмотреть, что там. И подготовиться (это может быть несколько секунд)… Что дирижер, зараза, показал сейчас так прекрасно ‒ как вот это он умеет?.. Что я не попала на фа-диез. Опять… Что согласится ли мой сосед завтра поменяться со мной спектаклем?.. Что старина Йозеф (Гайдн) умел, вот же, умел, как это он так (и когда эта мысль вдруг была озвучена моим соседом ровно на том же месте, которое «пробило» и меня ‒ а только что смеялись о другом, – вот это было удивительно)…

Но бывают все же такие концерты, когда не думаешь ни о чем. Просто играешь, тебя «несет» ‒ это еще называют «состоянием потока». Когда в музыку проваливаешься, как в книгу.

У меня есть коллеги, которые играют только так. И есть люди высокой концентрации: пришли на работу, работают, никогда не ошибаются, не отвлекаются.

Я на это не способна, мысли разбегаются. Руки делают, спасают.

И совершенно точно главные мысли о музыке не проговариваются словами. Они тоже есть, но словами это очень сложно.

И есть большие музыканты, которые думают о музыке совсем в других категориях, воспринимают не отдельные «места», а целиком, слышат все голоса одновременно, и в их голове происходит нечто удивительное.

Я ‒ нет. Я не такой большой музыкант.

Но точно могу сказать: никогда во время игры не думаю о своих текстах. Это несовместимо. Стоит подумать о тексте – вылетишь из музыки насовсем, не сможешь играть. Текст меня забирает полностью. Музыка ‒ редко. Но тоже может.

У других, наверное, иначе. Музыканты так же отличаются друг от друга, как и любые другие люди.

– Вставал ли когда-нибудь перед вами вопрос, не бросить ли музыку? И как вы думаете, мог бы появиться писатель Нина Дашевская, если бы в ее жизни не было музыки?

– Конечно, иногда хотелось бросить. Почти всем хотелось, в большей или меньшей степени… Не знаю, какой я была бы писатель без музыки – я была бы просто совсем другим человеком. Не скажу уверенно, что хуже – просто другой, не я. Сослагательное наклонение не имеет точных ответов.

Беседу вела Полина Зеленова

_______________________________________

Полина Зеленова, 17 лет, обладатель диплома «Книжный эксперт XXI века», город Зея, Амурская область