‒ Мам, а все-таки крестоносцы – хорошие или плохие? Я так и не понял.

Мы с Макариком стоим в центре Иерусалима, на площади Старого Города, у Гроба Господня, переполненные впечатлениями дня и предыдущих многодневных путешествий по Палестине. Где-то там, далеко, в Москве, снег и ветер, а здесь ‒ ирисы, лимоны, финики… Голова гудит от усталости и не вмещает уже никаких сведений. К счастью, история сама разворачивается под нашими ногами и перед нашими глазами. Крепость крестоносцев Акко на берегу Средиземного моря, рыцарские кинжалы XII века… Иерусалим… Крестики, вырезанные крестоносцами на стенах храма Гроба Господня в том же двенадцатом веке… Мы трогаем их шершавые края подушечками пальцев. Сын уже знает, что храм Гроба Господня, главная святыня христианского мира, был построен именно крестоносцами на остатках базилики, возведенной византийской царицей Еленой в IV веке. История окружает нас здесь со всех сторон, она просто растворена в теплом воздухе, так что я, в общем, не удивилась вопросу.

Но я не знаю, что ответить. Хорошие или плохие? И насколько пространно нужно отвечать? Это простое детское любопытство, и через секунду сын спросит уже о чем-то другом, или начало глубокого интереса, который жалко спугнуть, отмахнувшись дежурной усталой фразой? Потому что вот из таких же случайных вопросов выросло у моих старших долгое увлечение скандинавской культурой, а у мальчишек ‒ еще и самолетами и военной историей.

Я сама не люблю крестоносцев ‒ слишком хорошо учила историю. Да, геройство и благие намерения, но мы хорошо знаем, куда обычно бывает вымощена ими дорога. Столько чужой крови, сколько было пролито крестоносцами для защиты Гроба Господня от иноверцев, вряд ли было жертвой, угодной Богу. Столько разорения, бед и несчастий, сколько они принесли жителям Византии, а заодно евреям, арабам и туркам, не позволяют мне с пафосом рассуждать о благом деле защиты святыни. Тем более, что и Макар уже сам знает про улицы по щиколотку в крови и смиренные плащи пилигримов, накинутые на плечи победителей-крестоносцев, торжественно обходящих Гроб Господень босиком, с покаянными песнопениями. Как-то не вяжется все это друг с другом. Но слово «рыцарь» для сына по-прежнему окружено романтическим ореолом благородства. И он ждет моего ответа.

Но мне хочется, чтобы эту непростую работу понимания, формирования собственного суждения он проделал сам, а не с моих слов, даже если я изо всех сил буду стараться быть беспристрастной. Лучше всего что-нибудь почитать вместе. У нас есть «История крестоносцев для юных», написанная Этель Мэри Уилмот-Бакстон еще в начале прошлого века, но все-таки это огромный и слишком сложный текст, через который долго продираться и при этом никак не обойтись без моих комментариев. Можно бы полистать детские рыцарские энциклопедии, только их авторы обычно сосредоточены на подробном описании рыцарского вооружения, тактики и устройства замков. А Макара интересует нравственный, а не информационный разворот крестоносной темы. И тут нам очень помогла замечательная новелла Сельмы Лагерлёф «Свеча от Гроба Господня». История преображения флорентийского рыцаря Раньеро ди Раньери, головореза и гуляки, который в пылу победной пирушки у стен освобожденного Иерусалима на спор сговорился с друзьями, что довезет домой в дар Мадонне свечу, зажженную им у Гроба Господня.

Текст сразу стал для сына совершенно своим, живым, ярким, поскольку он много видел настоящего рыцарского снаряжения и оружия, и описанный в новелле Иерусалим исходил своими ногами. Он хорошо понимал, что значит, например, фраза «сверху рыцарь накинул плащ пилигрима, чтобы броня не слишком нагревалась на солнце». Улицы и улочки Города, по которым мы с ним гуляли, теперь разворачивались на книжных страницах под копытами коня главного героя, и сын увлеченно следил за текстом. «Скоро Раньеро был уже вне лагеря и направился по дороге, ведущей в Яффу.» Когда мы это прочитали, Макар даже подскочил на месте от восторга: «Мама, он ехал через Яффские ворота Старого Города, мы же там недавно шли!» И с этого момента он окончательно доверился автору, хотя поначалу малосимпатичный образ пьяницы и грубияна в рыцарском плаще вызывал у него недоумение и смущение. Он привык по-другому представлять себе благородного воина.

Раньеро едет по Палестине, Малой Азии и Европе, оберегая пламя свечи от ветра, дождя и лихих людей на дороге. И быстро теряет все, что было для него некогда очень важным, остается одиноким и нищим. Ежедневная необходимость поддерживать огонь постепенно превращает его в совершенно другого человека ‒ тихого, почти кроткого, терпеливого к насмешкам, голоду, холоду, делящегося последним с теми, кому хуже, чем ему. Вот теперь в нем потихоньку начинают проступать черты настоящего, идеального рыцаря. Хотя у него уже нет ни меча, ни лат, ни щита. И Макар с облегчением вздыхает.

Так хорошие крестоносцы или плохие? Мы долго рассуждали с ним о целях и средствах, о личном выборе и ответственности, о силе сердца, а не только о силе меча и кулака. Все это сейчас очень важно моему стремительно растущему сыну. Он чуть не заплакал, когда огонь все-таки погас во Флоренции. Впрочем, эта новелла со счастливым концом. Так что мы теперь собираемся во Флоренцию

Елена Литвяк
Фото автора

_____________________________

Сельма Лагерлёф
«Свеча от Гроба Господня»
Художник О. Лейкина
Перевод со шведского
Издательство «Лепта», 2008