Аня, конечно, слышала имя своей знаменитой тезки Анны Андреевны Ахматовой, но ее лирика казалась мне слишком взрослой, слишком из другого мира и для другого опыта. Я отодвигала знакомство с поэзией Ахматовой «на потом», «навырост» ‒ а вот так случилось, что встреча произошла несколько раньше.

Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни...
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.

Какая яркая, кинематографическая картинка нарисована поэтом в этих восьми строчках, как легко все это представить книжной девочке с очень живым воображением и острым чувством времени! Она и представила. Тем более что мы только что два часа бродили по лицейским коридорам, рассказывая друг другу разные истории из отрочества Пушкина, и своими глазами видели «ту самую» парадную треуголку на стуле в лицейской спальне и пухлые, в кожаных переплетах томики размером с ладонь в лицейской библиотеке.

А теперь мы шли по аллее вдоль царскосельского Большого пруда.

– Мам, кто такой Парни?

– Французский поэт восемнадцатого века, писал стихи о любви. Юный Пушкин был очень увлечен его поэзией в Лицее, переводил и даже писал подражания. Но я ничего из этого не знаю на память.

– А Анна Ахматова бывала здесь тоже?

– Не просто бывала, она прожила здесь все детство и отрочество, училась в гимназии и даже встретила своего будущего мужа, тогда гимназиста Колю Гумилева ‒ тоже, между прочим, замечательного поэта. Ее гимназия была на какой-то Леонтьевской улице. Но, скорее всего, от нее ничего не осталось. Во время войны фашисты разорили Царское Село, и дворец, и парк. Пушкинский Лицей сильно пострадал, его пришлось восстанавливать практически заново. Ахматова приезжала сюда после освобождения города и с ужасом наблюдала дымящиеся развалины. Вот послушай:

О, горе мне! Они тебя сожгли...
О, встреча, что разлуки тяжелее!..
Здесь был фонтан, высокие аллеи,
Громада парка древнего вдали...

Аня слушала с явным интересом и просила еще. Пришлось вспоминать «Царскосельскую статую» – про наш любимый фонтан «Девушка с кувшином», у которого мы непременно фотографируемся. Пришлось рассказывать историю любви и трагической гибели Гумилева. А заодно и о том, что директором Николаевской мужской гимназии, где учился Гумилев, был тоже поэт, Иннокентий Анненский. «Здесь столько лир повешено на ветках...» – очень точное наблюдение Ахматовой. Даже Осип Мандельштам жил одно время в здании Лицея, когда он после революции был превращен в обыкновенную коммуналку. Очередной разговор о Пушкине неожиданно превратился в небольшой экскурс в поэзию Серебряного века, эпохи, совсем незнакомой моим детям. И вот теперь я воочию наблюдала, как осваивается этот новый мир.

Мы обошли почти весь громадный парк, давно съели свои бутерброды, пора было возвращаться. И вдруг, буквально за поворотом от Лицея нас ждал неожиданный подарок.

– Мама, смотри, вот же Леонтьевская улица!

Неужели та самая? Мы почти побежали по ней и увидели в конце явно школьное здание с большими окнами. «Женская Мариинская гимназия» – значилось над входом. А на стене ‒ мемориальная доска: «Здесь, в здании бывшей Мариинской гимназии, с 1900 по 1905 год училась Анна Андреевна Ахматова». (А сейчас там располагается детская школа искусств. По-моему, символично.)

Похоже, это был знак. Знак, что и прочие наши прогулки по Петербургу вполне могут проходить не только в обществе Пушкина, но и Ахматовой. Гуляя по Летнему саду, мы теперь читали наизусть не только знаменитое онегинское «...слегка за шалости бранил и в Летний сад гулять водил», но и новое, уже любимое:

Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,
Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой...

На другой день мы специально отправились в Фонтанный дом на Литейном проспекте, где Ахматова жила в 20‒40-е годы, где переживала блокадную зиму, куда возвращалась после эвакуации из Средней Азии. Сейчас там музей, в котором интересно не только профессионалам-филологам, но даже и детям. Фонтанный дом тоже был превращен в свое время в коммуналку, и теперь в музее тщательно воссоздана бытовая обстановка комнат. У Ани была прекрасная возможность не только посмотреться в то же самое зеркало в прихожей, в которое смотрелась когда-то другая Анна Андреевна, но и увидеть длиннющий коридор и все эти примусы, стиральные доски, кочерги, хлебные карточки, о которых мы читали в «Истории старой квартиры» и «Детях ворона». И услышать голос поэтессы, читающей свои стихи о блокаде. Спасибо любезным сотрудникам музея, которые неожиданно включили фонограмму именно в той самой комнате, где жила тогда Ахматова. Шаль на ручке кресла, приглушенный свет ночника на тумбочке, раскрытая книга – кажется, сама Анна Андреевна здесь, среди нас...

И это были еще не все подарки. Оказалось, что на противоположной стороне Литейного, на углу улицы Пестеля, бывшей Пантелемоновской, стоит огромный доходный дом Мурузи. Когда-то по Пантелеймоновской улице Пушкин возвращался с прогулок в Летнем саду, а теперь возвращались мы. А в доме Мурузи провел свое отрочество и юность еще один замечательный поэт – Иосиф Бродский, жизнь которого была тесно связана с Ахматовой в ее последние годы.

– Это тот, который написал «Балладу о маленьком буксире»?

– Да, и еще много других прекрасных стихотворений, но они совсем взрослые.

И конечно, мы поехали на электричке в Комарово, где Ахматова жила на даче в последние годы и куда к ней часто приезжал Бродский. Специально купили карту поселка, чтобы найти улицу и дом, окрыленные удачей в Царском Селе. Но дачу мы так и не нашли, там теперь обыкновенный современный коттедж. А жаль. Но зато мы дошли по лесной дороге до некрополя, чтобы поклониться памяти рабы Божьей Анны.

Вот такие неожиданные прикосновения к миру большой русской литературы подарил нам в этот раз Петербург. Кто знает, может, это будет началом каких-то новых удивительных встреч?

Елена Литвяк
Фото автора