Активно пытаясь различить правду и вымысел, дочь спрашивала, был ли Аяэль на самом деле, где другие поэты? Ира явно радовалась, что она-то умеет складывать буквы – давно и умело, и если раньше она больше спрашивала, как люди научились говорить, откуда взялись имена и слова вообще, то теперь заинтересовалась возникновением письменности. Тема разных алфавитов у нас уже не раз возникала, но она их просто принимала как данность, не представляя себе мир без письменности вообще.

На этот раз у Иры не было привычных пауз между главами, чтобы поговорить и подумать: бежала и бежала вперед, и, поспешив, она ухитрилась почти полностью упустить метафорический смысл и считать только прямой, буквальный (двояко звучит на фоне истории с буквами, зато слово отлично подходит). Легко нашла виноватых в том, что произошло с Аяэлем: «Это все скукотцы!» Не поняла, почему так изменилась дорога и мир вокруг. Я предложила ей вернуться на несколько шагов назад, туда, где мир был еще прежним, и посмотреть, что и как менялось. Потом мы говорили про Аяэля и Глазастика, про находки, дары и власть. Ира обнаружила, что Глазастик и Аяэль перед Волшебницей зримого мира напоминают ей Атрея и Бастиана из «Бесконечной книги» (о том, что для дочки значит история Михаэля Энде, я уже однажды рассказывала): главный герой, возгордившись, все позабыл, вот он дошел до цели, но ничего не может сделать, не знает, зачем пришел, и теперь его спутник и друг говорит за него. Вечером, когда ставили книжку на полку, она вдруг снова обратила внимание на название. И обрадовалась: поняла.

На следующий день Ира пообещала рассказать сказку младшему (почти четырехлетнему) брату. Проходя мимо комнаты, вижу: лежат на кровати, Ира что-то ему нашептывает. Слышу: «Компьютеров не было, холодильников не было, машин тоже не было, и велосипедов...» Рассказывала долго, Макс дослушал почти до конца и тут все-таки не выдержал: примчался ко мне с воплями: «Там были ВСЕЕДЫ!» Заканчивать историю рассказчице пришлось в другой раз – слушатель переполнился. Но с той поры Макс все вертит и вертит это слово и придумывает всяческих «-едов»: «А пингвины – рыбоеды? А если бы они ели дерево? А почему дерево они не едят? А если бы жили, где много деревьев растет?» Стоит ему подумать о том, что кто-то что-то ест, и слова сыплются как из рога изобилия: «А мы – всееды? А я мясо люблю, я мясоед. А вот мешки мы не едим. Мы не мешкоеды». Особенно его почему-то волнует, кто ест деревья: «А бобры? Бобры точно древоеды! А жуки?..»

У всех свои находки на этой дороге, и дух захватывает при мысли о том, как много этих дорог.

Дарья Маркова