Александра Дворецкая, 12 лет

Для меня «тяжёлые» книги ‒ это не про «кровь и кишки».

Ужастики, с интерьером в виде кровавых луж и кучи трупов, ‒ это скорее «почесон» для нервов, но отнюдь не «тяжёлая» книга. У меня есть книжка ужастиков, купленная за двадцать рублей в ближайшем киоске. Да, признаюсь, я нырнула в эту книжку с головой и нашла себе занятие на целых полчаса. Помнится, тогда мне эта книжка очень понравилась. Перевернув последнюю страницу книги, я отложила ужастик. И больше о нём не вспомнила. Никакого отпечатка в душе. Я даже сюжета не помню.

А есть книги о войне. По-настоящему тяжёлые. Один раз прочёл, и в жизни не забудешь. И это тяготящее чувство навсегда останется в сердце. Война ‒ это то, что я знать не хочу. А надо. И знать приходится. Каждый год, когда приходит 9 мая, я берусь за очередную книгу о войне. Не потому что хочу, а потому что надо. Мне не нравится испытывать на себе ужасы войны. Я живу в спокойное время, и это меня очень радует. Но я понимаю, что о войне надо помнить.

Ещё есть тяжёлые книги, которые нравятся. Взять хотя бы «Книжный вор» Маркуса Зусака. Тяжело. Волшебно. Затягивает. И хочется перечитывать раз за разом. И забыть невозможно. Книга вызывает удивительно глубокие чувства. Так же и с фильмами. «Хатико», например. Этот фильм я готова пересматривать раз за разом. Такие тяжёлые вещи притягивают.

Дарья Пономарёва, 14 лет

Тяжелые психологически произведения, такие как «Зеленый круг» Стефана Касты, «Улитка в тарелке» Юлии Лавряшиной или серия книг Барбары Шер по саморазвитию, притягательны тем, что описанные в них ситуации находят отражение в жизни. А зачастую так хочется хоть одним глазком подсмотреть, какое решение проблемы нашли другие люди. Подобные произведения нужно пропускать через себя ‒ именно в этом их трудность. Но трудные книги позволяют услышать, почувствовать и прозреть. По-настоящему прозреть.

Богдан Иванов, 14 лет

Пожалуй, для меня нет «тяжёлых» книг. То есть, какие бы ужасы и зверства, несчастья и катастрофы не происходили в книге, для меня не составляет большого психологического труда прочитать и осознать это. К примеру, книга «Записки палача» не шокировала меня конвейером казней. Людей было жалко, да. Но это не мешало мне читать книгу и не оставляло каких-либо «глубоких душевных ран». Когда же моя мама решила прочитать её, то ей было очень сложно это сделать, так как в психологическом плане книга давила на неё всей тяжестью ужасов революции.

Возможно, мне просто ещё не встретилась книга, которая могла бы меня по-настоящему поразить. Но на данный момент для меня нет книг, которые я мог бы назвать «тяжёлыми».

Софья Ларкина, 14 лет

Я думаю, «тяжелые книги» ‒ это книги, которые тяжело написаны. Например, тяжелым языком, когда много-много всего и не успеваешь ни за что ухватиться, путаешься в словах. Набоков, например, очень тяжело пишет, на мой взгляд. А еще мне было тяжело читать «Отверженных» Гюго, потому что автор там как будто обманывает и пытается свой обман заговорить. Вообще тяжело читать книгу, если почему-то не веришь автору. Или если чувствуешь, что автор себе будто бы не верит. Или если автор вдруг угадывает тебя, хотя не должен знать о твоем присутствии, и не прощает. Я, например, боюсь Гоголя. После «Портрета» было плохо. Уж очень страшно. Вообще, все, что касается страшного во мне самом, страшное и тяжелое. И ругань со стороны автора ‒ это тяжело, как когда родители тебя отчитывают, а ты действительно очень виноват. То есть, если я читаю книгу и вдруг понимаю, что очень боюсь себя и вообще людей, то это, наверное, тяжелая книга.

Григорий Волков, 14 лет

«Тяжёлые» книги, конечно же, существуют. Это книги, оставляющие по прочтении мрачный или мрачноватый осадок внутри читателя. Нет, я не стану отказываться от прочтения книги, если узнаю откуда-то, что она «тяжёлая». Ведь это будет впечатление другого человека, а впечатления у разных людей совершенно разные. Если одному человеку после прочтения книги будут сниться кошмары, то на другого та же книга может вообще не произвести никакого заметного эффекта. Например, возьмём три книги, заведомо считающиеся тяжёлыми: «Преступление и наказание» Достоевского, «Один день Ивана Денисовича» Солженицына и «Книжный вор» Зусака. Но мне они совершенно не кажутся тяжёлыми. Другой пример ‒ «Повелитель мух» Голдинга. Всеми признанная «тяжёлая» книга. Однако как раз там, где краски начали сгущаться, мне стало совсем легко её читать, и я безо всяких последствий дочитывал её на ночь.

Конечно, «тяжёлая» книга может притягивать читателей, как и фильмы в жанре хоррора или мрачная музыка притягивают определённых людей. Но мне сложно судить, чем может быть притягательна такая литература, – сам я исключительно ради ощущения жути книгу открывать не стану. «Тяжёлые» книги мне, несомненно, встречались, но я не помню, какие именно – жуть со временем постепенно выветривается из впечатлений о книге. Я не могу вспомнить ни одной.

Спросил своих старших сестёр, что они думают по этому поводу. Все единогласно назвали «Обитель» Прилепина, «Котлован» Платонова и почему-то «Собачье сердце» (человеку физически противно это читать).
Конечно, пообщаться с другими членами «детской редакции» на определённые темы было бы очень интересно.

Евгения Щелконогова, 13 лет

Я никогда не думала, что однажды меня спросят о «тяжелых» книгах и о том, как я к ним отношусь. Единственная действительно тяжелая тема для меня – Вторая мировая война. В то же время для меня всегда было неоспоримой истиной то, что читать такие книги трудно, но необходимо. Что как не память о трагедиях прошлого может уберечь человечество от ошибок в будущем?

Но если говорить о моем отношении к таким произведениям, то, наверное, стоит честно признаться, что книги о войне я читаю, только если задали в школе. Виной тому моя излишняя впечатлительность, прочтение произведений на эту тему в большинстве случаев заканчивалось навязчивыми жуткими мыслями, от которых практически невозможно избавиться.

Увы, но эта самая впечатлительность лишает меня возможности познакомиться со многими замечательными книгами. Откуда я это знаю? Есть лишь одна книга о войне, которую я прочитала не потому, что надо для школы, и не потому, что мама убедила. Это рассказ Эрика-Эманюэля Шмитта «Пес».

Почему я взяла эту книгу? Я не читала аннотации к ней и не знала, о чем она, и так как других книг в тот момент рядом не было, я начала читать. История еврейского мальчика, попавшего в концлагерь. Что может быть трагичней?

Эта книга произвела на меня сильнейшее впечатление. Но это впечатление не было тяжелым или гнетущим. Это было восхищение, восхищение главными героями. Эта книга – ода, гимн самой крепкой дружбе, которая только может быть – дружбе человека и собаки. Как любитель четвероногих и счастливый хозяин маленькой спаниельки, я не могла остаться равнодушной.

Однако описание ужасов войны ‒ нет, даже не описание, а только лишь их упоминание, ‒ привело к тем самым мрачным мыслям, рожденным излишней впечатлительностью.

Мое знакомство с этой новеллой состоялось прошлым летом. С тех пор я ни разу не открывала эту книгу снова. Я называю этот рассказ гениальным, я признаю, что это одно из лучших творений Шмитта, но я не нахожу сил перечитать его.

Читать книги о войне трудно, но необходимо. Что как не память о трагедиях прошлого может уберечь человечество от ошибок в будущем? Жаль, что я никак не могу заставить себя делать это. Возможно, однажды я смогу преодолеть страх перед кошмарами, которыми наполняются мои мысли после прочтения этих книг, и я искренне надеюсь, что уважение к героям Второй мировой войны и их подвигам поможет мне в этом.

Варвара Петрова, 12 лет

Да, «тяжелые» книги для меня существуют. Но такие произведения мне интересны, они помогают узнать другую жизнь: жизнь раба из «Хижины дяди Тома», детей с ограниченными возможностями из «Чудо» или «Привет, давай поговорим», переживания людей из книг о блокаде.

Когда я пыталась найти определение «тяжелой» книги в моем понимании, оно ускользало от меня, и все сводилось к фразе «Я не буду ее читать». В конце концов, я решила: почему бы не написать о возможных причинах нежелания читать «тяжелые» книги?

Как-то раз мама пожаловалась мне, что кто-то из ее знакомых, в ответ на рекомендованную ею книгу, сказал: «Я не буду ее читать. Жизнь и так слишком мрачная, а я читаю книги для того, чтобы отвлечься от ужаса повседневности». Мама страшно возмущалась, да и я тоже. Но сейчас вот думаю: почему бы и нет? В декларации прав читателя (Д. Пеннак «Как роман») без тени агрессии заявляется, что читатель может читать «что попало», и что это его выбор, что читать. Выбор, который следует уважать. И такая цель ‒ развлечься, переключиться, отдохнуть ‒ вполне имеет право на существование.

Вторая причина нежелания читать «тяжелые» книги ‒ внушение окружающих, что ты не умеешь их воспринимать. Эта участь чуть было не постигла и меня: я не плакала над Хатико или тем же Томом, не лила слезы из-за смерти Муму. Меня укоряли: «Почему ты такая бесчувственная и несентиментальная? Разве тебе не жалко персонажа?» Это очень неприятно. Ощущаешь себя каким-то неправильным, словно сделанным из бетона. И начинаешь думать: «А может ну их, эти тяжелые книги, фильмы, спектакли? Буду смотреть и читать комедии, и в бесчувственности никто не упрекнет». Но не выходит ‒ не тянет))

Достоинств у «тяжелых» книг много. Во-первых, узнаешь о другой жизни, сильно отличающейся от твоей «сытой». Во-вторых, чтение «тяжелой» книги ‒ ценный опыт преодоления себя, когда чувствуешь себя слитно с персонажем и его испытаниями. В-третьих, «тяжелая» книга глубоко затрагивает многих читателей, будит «спящие» чувства, рождая общее читательское переживание, когда ты как будто включен в сообщество посвященных. В-четвертых, трудное чтение подразумевает, что ты много думаешь. В-пятых, читая о тяжелом, плюсы своей жизни видишь более отчетливо.

Для меня «тяжелая» книга ‒ это прежде всего другой опыт. И книги о блокаде, несмотря на весь ужас, мне кажется, надо пробовать читать. Возможно, некоторые взрослые, знакомя подростка с блокадой, хотят его «повоспитывать»: ты вот айфон очередной хочешь, а детям в войну хлеба не хватало, но они жили и радоваться пытались. Но я думаю, что мой пятый пункт ‒ скорее бонус, и неловкая попытка сыграть на этом не должна отталкивать от книги.

Читатель книги о блокаде (да и любой «тяжелой» книги) ‒ тоже немножко герой. Да, он не был в 1942-м в Ленинграде, но он прошел это время с героями книги. И это его маленькая победа...

Иван Демин, 10 лет

Для меня не существует «тяжелых» книг, хотя, возможно, «тяжелая» ‒ это очень страшный или эмоциональный рассказ. «Повелитель мух» оказалась для меня не настолько «тяжелой» книгой, как мне о ней рассказывали. Мне она показалась произведением, которое можно назвать страшным, но понятие «тяжелая» для нее не подходит.

Не думаю, что такие рассказы могут притягивать.

Мне встречались такие книги ‒ например, «Гуттаперчевый мальчик», где убивают сначала щенка, а потом и главного героя.

Анна Клыкова, 11 лет

Есть книги на тяжёлые темы, а есть книги, после которых остается тяжёлый осадок в душе.

Я не боюсь книг на тяжёлые темы и далеко не всегда их откладываю. Всё зависит от моего внутреннего состояния. Когда мне плохо и я нахожусь, как мне кажется, в безвыходной ситуации, я беру в руки именно такие книги. Когда я начинаю их читать, я понимаю, что в книгах всё намного тяжелее, чем у меня, что из моей ситуации можно выбраться. А бывает, что я просто хочу разобраться именно в этой теме.

Но мне показалось, что вы спрашиваете не о таких книгах, а именно о тех, что с осадком. Из того, что я уже прочитала, с тяжелым осадком были, пожалуй, две.

Первая – «Белый Бим чёрное ухо». Так уж я устроена, что гибель собаки для меня невыносима. Мне становится плохо, если я это вижу или про это читаю, у меня кружится голова, перехватывает дыхание, темнеет в глазах, начинает болеть сердце. Я как будто умираю вместе с этим зверем. После книги Троепольского я не могла заснуть и всё плакала и плакала. Всю книгу я переживала за Бима и верила в то, что всё закончится хорошо. Я до сих пор не могу принять то, что автор убил Бима. Даже на «Муму» я отреагировала спокойнее. Наверное потому, что у Тургенева собака не была главным персонажем. Но то, что сделал Герасим, всё равно вызывает у меня протест. Я не могу его понять и простить.

Вторая книга – «Мальчик в полосатой пижаме». Я читала много книг о той войне, сопереживала героям, но эта книга ‒ что-то иное. Она разрушила все мои представления о том, как это было. Картина из чёрно-белой стала цветной. Я почувствовала, как всё это происходило. То, что уничтожение людей было будничным, обычным делом, оказалось для меня невыносимо.

Перечитывать эти книги я не буду. Я боюсь, что внутри меня что-то разобьётся.

Так что «тяжелой» книгой я могу назвать такую, после прочтения которой остаётся ощущение безнадёжности.

Могут ли именно такие книги притягивать читателя? Меня ‒ точно нет, но сказать, что таких людей не существует, я не могу. А мне больше по душе те книги, где автор не упивается безнадёжностью, не играет моими чувствами, а делится со мной своей болью, но не передаёт её мне.

Евгений Жербин, 12 лет

Иногда, читая книгу (или когда эта книга падает тебе на ногу), ты понимаешь, что она – тяжелая. Что ты не можешь её читать. Происходит это чаще всего по одной из нескольких причин.

А. Книжка написана на неприятную для тебя тему (пытки, убийства, мрак, чернуха, безысходность. Меня, впрочем, этим не запугаешь. Скорее наоборот.).

Б. Эта тема для тебя просто не интересна (как мне, например, книги про животных).

В. Книжка написана сложным для тебя литературным языком (я вот, например, совершенно не перевариваю русских классиков, точнее их тексты).

Г. Книжка написана просто скучно, странно, неинтересно (для меня, например, это «Приказано выжить» из серии про Штирлица).

А еще бывает так, что открываешь книгу и понимаешь, почему не будешь её читать. ПАТАМУШТА.

Ксения Барышева, 12 лет

Читать иногда действительно бывает трудно. И первое, что очень мешает читать и сразу режет слух ‒ стиль изложения, язык автора. Бывает, что прочитав несколько абзацев, ставлю книгу обратно на полку ‒ мне не хочется разбираться в путаных фразах и мыслях автора. Правда, бывает и так, что те чувства, с которыми написана книга, и те идеи, которые автор хочет донести до читателя, настолько сильны, что, читая, уже не обращаешь внимания на неровность слога, тяжеловесность строки и брошенные обрубки фраз. Так произошло с книгой Евгения Рудашевского «Здравствуй, брат мой Бзоу!». Когда я начала читать, мне показалось, что автор не дает развернуться, закончиться фразе и тут же подхватывает новую мысль. Но его любовь к своим героям, уважение к земле, на которой они выросли, полностью меня захватили. Со второй страницы я уже не замечала то, что мне мешало читать на первой.

Случается и обратное. Однажды, соблазнившись похвальными рецензиями, я стащила у мамы книгу Донны Тартт «Щегол», которая начинается с того, как тринадцатилетний Тео Декер идет с мамой в картинную галерею, где происходит теракт. Взрывается бомба, мальчик выживает, бессознательно прячет под курткой картину Фабрициуса «Щегол», бежит домой и ждет маму, которая уже никогда не придет. Я тоже сидела в комнате одна и чувствовала себя героем этой книги, который еще не в силах осознать произошедшее: растерянным, испуганным, заторможенным. Но дальше смысл от меня ускользал. Несмотря на все литературное мастерство Донны Тартт, эту книгу я не дочитала до конца: путалась в бесконечных описаниях, ненужных подробностях сюжета, возвращалась к уже прочитанному ‒ но так и не смогла понять, о чем она. Может быть, я взяла «Щегла» слишком рано.

Но это те причины, которые лежат на поверхности. Самые сложные причины, которые мешают читать, связаны не с текстом, сюжетом или мастерством автора. Их сложно объяснить с точки зрения логики, потому что они кроются глубоко внутри каждого читателя ‒ это накопленный эмоциональный опыт.
Иногда во время чтения возникает ничем не объяснимое внутреннее сопротивление воле автора, когда всем своим существом не можешь принять то, о чем читаешь. Самая сложная книга, которую я когда-либо читала, которую несколько раз откладывала, брала в руки и отправляла обратно на полку, не в силах заставить себя читать дальше, ‒ книга Чингиза Айтматова «Белый пароход». Несмотря на то, что эта книга написана гладким поэтичным языком, и в ней так много необыкновенно точных наблюдений, оттенков и полутонов, я просто не могла читать дальше. Как не может любой нормальный человек смотреть, как топят котенка или как мучается на привязи собака, которая не в силах дотянуться до миски с водой. Сложно наслаждаться прекрасным слогом, видя то, что описывает автор: как Оразкул бьет свою жену Бекей, как дед Момун вынужден ежедневно видеть несчастье своего ребенка, дочери Бекей, но ничем не может ей помочь, как ненавидит Орозкул мальчика, внука деда Момуна, ребенка, у которого даже имени в книге нет. И автор не оставляет никакой надежды на счастливый конец. Мальчик погибает, но смерть его никого не спасет и никого уже ничему не научит. Самое страшное то, что частички этой мозаики, из которой сложен «Белый пароход», практически ежедневно попадаются на глаза и в реальной жизни, его герои легко узнаваемы, но сделать ты с ними ничего не можешь. Эта правда, которую часто предпочитаешь не видеть, которую не хочешь принимать в реальной жизни, безжалостно рвется наружу со страниц книги.

Действительно, читать о смерти бывает тяжело, но смерть ‒ это точно такая же часть жизни, как и рождение. Смерть мучеников во имя веры вдохновляла на подвиг, смерть воинов во имя свободы своей страны вселяла в сердца мужество. Смерть Амзы, героя книги Евгения Рудашевского «Здравствуй, брат мой Бзоу!» заставляет задуматься о бессмысленности чужой войны, войны на чужой земле, за чужие интересы, меняет отношение читателя к такой войне.

Смерть мальчика в «Белом пароходе» не изменяет ничего. И внутреннее сопротивление такому финалу заставляет снова и снова откладывать книгу. Всё так же будет пить, бить жену и упиваться своей крохотной властью Орозкул, всё так же, ни слова ни говоря и не вмешиваясь, будет на это смотреть дед Момун, всё так же будет ворчать старуха, жена деда Момуна, уговаривая его не ссориться с властью.

Когда я была младше, я часто переписывала финалы книг. В моих концовках вопреки всякой художественной правде Белый Бим Черное Ухо радостно бросался под ноги выздоровевшего Ивана Ивановича, неожиданно воскресала Русалочка, и добросовестный почтальон обязательно доставлял письмо дедушке Константину Макарычу.

Но если читать бывает иногда так трудно, тогда зачем вообще читать? Должна ли литература чему-то учить или, как любое произведение искусства, доставлять эстетическое наслаждение? Зачем мучить себя, читая «Белый пароход»?

Мне кажется, что чтение дает тот самый опыт души, который позволяет безошибочно делать правильный выбор в реальной жизни. Мальчик погибает, потому что он не знает, как жить дальше тогда, когда твой мир полностью разрушен, когда проклято и растоптано все, во что веришь, когда некуда дальше идти. Но это знание появляется у того, кто дошел до последней страницы книги. Наслаждаться, читая эту книгу, нельзя, но можно вливать ее в себя каплю за каплей, как лекарство, для того, чтобы вместе с мальчиком умереть, и воскреснуть уже другим человеком. Как писал Фридрих Ницше «Что нас не убивает, делает нас сильнее».