Якоб как раз из тех мальчишек, которые побежали бы смотреть на карлика Мука: «Он больше всего на свете любил глазеть на великанов и карликов или на необычайные заморские наряды». Внешность и одежда названы тут в одном ряду, все это только чудные наряды, как и обличье самого карлика Носа, он ведь тот же Якоб, разве что повзрослевший и поумневший. Заколдованного юношу печалит не утрата прежней красоты, а то, что его гонят родители, которые не узнают сына. Они не хотят, не могут, не умеют всматриваться в суть, равно как и отец Маленького Мука. Он стыдится некрасивого «наряда», внешности своего сына (мотив, усиленный дальше странной одеждой Мука – отцовским наследством, пришедшимся ему не впору). Отец отказывается им заниматься, но при этом остается недоволен тем, каким сын вырастает: «Сына этого он недолюбливал, стыдясь его малого роста, и не дал ему никакого образования. На шестнадцатом году Маленький Мук был все еще резвым ребенком, и отец, человек положительный, вечно корил его за то, что он давно вышел из младенческого возраста, а между тем глуп и дурашлив, как дитя».

Волшебные сказки Гауфа – одновременно простые житейские истории. Якоб не ищет способа снять чары, а старается устроиться в жизни в своем нынешнем облике. Маленький Мук, отправляясь на поиски счастья, как раз грезит волшебными странами, но обретенные им волшебные предметы не примиряют его с миром людей и счастья ему не приносят.

Каждый из них многое пережил и, казалось бы, довольно многого добился в жизни, если измерять достижения положением при дворе и достатком. Уважение, почет и доход Якобу дает его мастерство и умение задобрить других поваров. Простодушному Муку-скороходу, «тайному обер-лейб-курьеру», и того не досталось – только зависть и ненависть придворных. В конце своей истории Якоб становится почтенным лавочником: «Родители охотно признали в красивом юноше своего пропавшего сына», а «на подарки, принесенные от Веттербока, он купил себе лавку и зажил счастливо и припеваючи». Состарившийся Маленький Мук живет «в полном достатке, но совсем одиноко, ибо он презирает людей».

Кто они, чего хотят и что чувствуют, меньше всего заботит окружающих. Людей интересует функция ‒ благодаря ей можно «устроиться в жизни». На время. Практически никого в этих сказках не интересует, что там, внутри, у другого, особенно, если этот другой выглядит странно. «В том городе, как, впрочем, и везде, мало сердобольных людей, готовых помочь бедному человеку, особенно если на его счет можно позабавиться», – говорится в «Карлике Носе». Мало людей сердобольных, умеющих видеть сердцем, зорких сердцем, если вспомнить другую историю, столь важную для художника, иллюстрировавшего эти и многие-многие другие сказки.

На рисунках Ники Гольц – суть. Они помогают видеть и проясняют то самое главное, что часто незаметно для глаза.

Вот Якоб с матерью на рынке, довольные, розовощекие, весь их небольшой мир – они сами да их ящики с травами и овощами. Город на заднем плане ‒ в таких же розовых тонах, как открытые плечи матери, как лицо и руки мальчика.

Вот Якоб идет за зловещей старухой по городу, но его мир, его город, люди на рынке и на улицах остаются позади, улочки начинают изгибаться, становятся кривыми и темными, а из мешка с капустой за спиной у Якоба уже поглядывают человечьи головы.

Вот одиночество заколдованного юноши – уютный ночной городок, спокойный и совершенно безлюдный, наглухо затворенный от карлика.

Вот Маленький Мук – старый Мукра, презирающий людей, одинокий, а за ним ‒ стайка кривляющихся мальчишек.

Вот большие надежды юного Мука – раскинувшийся перед ним город, где он надеется найти свое счастье. Маленький Мук на этих рисунках совсем дитя, с открытой душой он идет к людям: к госпоже Агавци, к королевскому надсмотрщику со стражей, к королю. Он даже молоко капризным кошкам несет так доверчиво и открыто, что смотреть больно.

Вот жара. Белый восточный город и синее небо. Город в росчерках кошек, бегущих на зов старухи, и Маленький Мук среди кошек и собак.

Вильгельм Гауф ‒ из тех писателей, к которым Ника Гольц возвращалась много раз. Ее иллюстрации к «Карлику Носу» и «Маленькому Муку» выходили неоднократно, и когда рассматриваешь новую книгу, кажется, что попал в мастерскую художника. Понятно, что Якоб, каким он был на открытках Ники Гольц 1940-х годов, совсем не похож на того, что на рисунках, сделанных через много десятилетий. Зато в сборнике сказок Гауфа 1987 года (издательство «Детская литература») и в «Караване» 2008 года (издательство «Московские учебники») ‒ почти тот же Маленький Мук, почти тот же Якоб, отсюда и ощущение дежавю, и новый взгляд на героев и их историю. Рисунки и те, и не те – будто разные кадры из одного фильма. Если, по выражению Ники Гольц, книга каждый раз – спектакль, который разыгрывает художник-иллюстратор, то тем интереснее увидеть еще одну «постановку» знакомых сказок.

Сепию сменила акварель. То, что в книге 1987 года выглядело более строгой стилизацией под старые гравюры, стало воздушными полупрозрачными рисунками, соответственно сменился и характер графического повествования. Пожалуй, самый яркий пример – карлик и мать на рынке, когда она не узнает сына. Первый план почти тот же, что и в 1987 году: мать и карлик, рисунок как будто бы тот же самый. Только на монохромной иллюстрации карлик отделен ото всех белым полем, и не просто испуг – страдание матери отражается в лицах толпы. На акварельном рисунке ничто визуально не отделяет карлика от других людей, но мать отшатывается испуганно, она удивлена, ошарашена, а города позади не стало – остались только три торговки. Одна, разинув рот, смотрит на странного человечка, отгородившись от него, вполоборота, руки сложены на груди, другие и вовсе нападают, грозят, их лица искажены злостью.

На отдельных рисунках меняется композиция. Вот мы смотрим со стороны карлика на герцога и его гостя в книге 1987 года: карлик стоит на коленях, он в страхе молит о снисхождении, ‒ рисунок опять же более драматичен, чем акварельный. Здесь зритель смотрит с другой стороны, на переднем плане – накрытый стол, за которым восседают герцог с гостем, карлик униженно выслушивает крик своего господина. Прежде читатель со стороны карлика смотрел на властителей, теперь – на карлика, со стороны пирующих. Страдание монохромной картинки снова сменяется отвращением и жалостью. Это тот Якоб, который умел ценить милость герцога и принимать лакомые кусочки, тот, который в конце концов счастливо зажил лавочником. Его мир удивительно мал, и никакие чудеса и волшебство его особенно не интересуют.

То ли дело маленький Мук, который на акварельных рисунках стал еще более юным, чем раньше. Душой дитя ‒ вот что подчеркнуто и извлечено на поверхность. Он своего рода антипод Якоба, мир вокруг него огромен, и он – до поры – доверчиво смотрит на все широко открытыми глазами. Маленький Мук очарован чудесами, ему кажется, что любой блестящий камушек может превратиться в алмаз, а впереди его ждет волшебная страна и люди, которым он нужен.

Акварельные рисунки не так драматичны, как монохромные, но от этого не менее проникновенны. Вся книга напечатана как будто на акварельной бумаге, текст и рисунки – единое целое. Издатели подчеркивают, что эти иллюстрации печатаются впервые, но созданы они в середине 90-х годов, когда издательства и художник «приручали» друг друга: Ника Гольц делала цветные иллюстрации, издатели принимали лаконичные, тонкие и воздушные акварели, а не яркие цветные пятна.

Иллюстрации Ники Гольц – для неторопливого рассматривания, переводы Ирины Татариновой и Натальи Касаткиной – для неторопливого и вдумчивого чтения: «...хотя сердце и влекло его к родителям, благодарность превозмогла это желание…»; «Всё же он поблагодарил гусыню и почерпнул в ее словах некоторую надежду…»; «Тут Мук решил, что нашел наконец долгожданное счастье, обрадовался и возликовал в душе…». Непривычный язык, непростые для восприятия обороты, незнакомые маленькому слушателю слова (самые сложные из них поясняются в сносках) заставляют вкушать, а не проглатывать историю ради одного занимательного сюжета. Замедление необходимое, чтобы рассмотреть самое главное, невидимое глазу.

Дарья Маркова