Начиная с нулевых годов, на российском книжном рынке стало появляться не только большое количество переводных детских книг, но и книг не вполне привычного для нас жанра – так называемых «книжек-картинок».

Во всем мире этот жанр переживает необычайный расцвет. Многие зарубежные издатели, принимая решение о публикации детской книги, нередко говорят авторам: картинки красивые, но здесь слишком много текста. Сократите текст вдвое, а лучше оставьте только подписи под картинками – и тогда книга будет хорошо продаваться. С их точки зрения (и, видимо, с точки зрения потребителей книжного рынка), вся прелесть книжки-картинки – именно в минимальном присутствии текста. Текст не просто привязан к национальному языку, он еще и требует определенного уровня владения навыком чтения. А язык картинок ничего такого не требует, да к тому же не имеет границ – ни национальных, ни возрастных. Он предельно демократичен и предоставляет широкие возможности для личной интерпретации.

Но российская традиция совершенно иная.

Продавцы книжных магазинов часто рассказывают, как покупатель-родитель берет с полки книгу, листает ее и возвращает с негодованием: «Что это за книга! Тут читать нечего».

Недавно со мной произошла показательная в этом смысле история. Одно издательство, купившее у меня рукопись, решило посоветоваться со мной по поводу художника: кого пригласить иллюстрировать книгу? Я назвала графика, который, как мне казалось, хорошо рисует пейзажи ‒ это, с моей точки зрения, было важно для данного текста. Но в издательстве мне сказали: «Вы не правы. Это не иллюстратор. Это художник. Он рисует не иллюстрации, а книжные картины. Книжные картины умаляют текст – если не убивают его совсем. Нужен художник, который будет работать на текст, а не на себя. В книге главное – текст».

Я была поражена такой прямо сформулированной «текстоцентричной» позицией. И, должна признаться, меня это обрадовало – как «текстовика». Более того, я в какой-то момент поняла, что и сама любую детскую книгу оцениваю в первую очередь по качеству рассказанной в ней истории и по качеству текста. В книге могут быть самые распрекрасные картинки (а наши издательства сегодня, как правило, покупают очень красивые книги зарубежных авторов). Но если в ней «дурацкая» история, если она плохо переведена или просто неинтересно написана, то эта книга сразу теряет для меня привлекательность. Мой глаз не может «отвлечься» от текста.

Это не хорошо и не плохо. Это, так сказать, «особенности национальной охоты».

Не то чтобы российский читатель совершенно не был знаком с жанром книжек-картинок. Но в советскую эпоху они занимали довольно узкую нишу. Мастеров, которые создавали книжки-картинки, можно было пересчитать по пальцам: Сутеев, Лаптев да Радлов, художники и авторы в одном лице. Хотя это признанные мастера, никому не придет в голову называть советский период детского книгоиздания «эпохой книжек-картинок». Его называют «золотым веком книжной иллюстрации».

И книжные графики в нашей стране традиционно воспринимаются как иллюстраторы. Что означает «иллюстрировать книгу»?

Когда художник иллюстрирует книгу, он так или иначе всегда следует за автором текста. Конечно, иллюстрация – это всегда интерпретация. Но она все равно работает на текст: облегчает его восприятие или усиливает впечатление от него. Иллюстратор придает словесным образам зримую форму, может дополнять словесный образ деталями, о которых автор текста не упоминает, может показать нам героя с неожиданного ракурса или выразить свою эмоцию по поводу сюжетных коллизий. Но он никогда не входит ‒ точнее, не должен входить ‒ в явное противоречие с автором.

В случае с маленькими детьми, особенно с теми, которым читают взрослые, иллюстрации еще и помогают удерживать детское внимание: картинка – это «текст», который ребенок уже способен «прочитать». Взрослый читает, а ребенок смотрит на картинку, разглядывает ее и соотносит то, что видит, с тем, что слышит. Поэтому так важно, чтобы на картинках для маленьких детей (лет до пяти ‒ точно) было нарисовано именно то, о чем говорится в тексте, и так, чтобы характер картинок и их настроение соответствовали авторской интонации.

Книжка-картинка, мне кажется, существует по другим законам. Тут не иллюстрация сопровождает текст, а текст (если он есть) сопровождает картинки. Текст помогает восприятию картинки, зависит от нее и не может существовать автономно. Сам по себе, отдельно от картинок, он лишается смысла.

В книжке-картинке нарисованная история и история текстовая существуют как бы в разных плоскостях и могут даже противоречить друг другу. Интонация словесного повествования может быть одной, например, нейтральной или серьезной, а картинки – ироничными, «хулиганскими». Книжка-картинка очень часто «вскрывает» противоречия героя: то, что он делает, противоречит тому, что он говорит. Это, безусловно, усложняет авторскую «оптику» и работу восприятия. Поэтому такие книжки, в силу своей смысловой «многослойности», адресованы детям с уже сформированным чувством юмора, то есть более старшего возраста, и предназначены скорее для индивидуального рассматривания.

Конечно, существуют и книжки-картинки для маленьких детей. Текст и изображение тут, как правило, не противоречат друг другу, но текста мало, и он играет подчиненную роль. А может и вообще не быть слов. И вроде бы, это логично: маленький ребенок все равно не умеет читать.

Но такая книжка представляет некоторую проблему для родителей. Как общаться с ребенком вокруг такой книги? Текста-то нет ‒ значит, надо самому что-то придумывать. Вообще-то, это очень полезно для ребенка (статья «Книги без слов – чтобы говорить») – когда родитель «здесь и теперь» составляет собственный рассказ по картинке или беседует с ребенком о том, что нарисовано в книге. Но для этого требуются определенные умения и усилия.

Не все это умеют. И не каждый родитель после рабочего дня сохраняет способность к речевой импровизации. Поэтому взрослому гораздо легче иметь дело с детской книгой, в которой текст есть. Тогда сразу понятно, что нужно делать: открыть книжку и читать написанные слова (содержание общения задано), можно задержаться на странице, рассматривая картинку вместе, а можно не вмешиваться в этот процесс: пусть ребенок рассматривает картинку самостоятельно. Кроме того, текст в книге еще и задает временную составляющую общения: всегда примерно понятно, сколько времени понадобится на чтение.

Поэтому, когда российский родитель покупает книгу для маленького ребенка, точнее – для общения с ребенком вокруг книги, он предпочитает книгу с текстом.

И российские издатели это понимают. Вот они и решили, что картинкам Андрея Аринушкина, как бы хороши они ни были, нужно «текстовое сопровождение».

Но на нашей почве эта задумка совершила неожиданный кульбит.

Герой, созданный Андреем Аринушкиным, – симпатичный медвежонок, пушистенький, кругленький, с шерстью нежного светло-коричневого цвета, с хвостиком-шариком. И у этого медвежонка нет и намека на зубы и когти. Он улыбается всему, что его окружает, улыбается жизни (это основная эмоция маленького медвежонка). То есть это доведенная до абсолюта метафора «замечательного фотогеничного ребеночка» с обложки глянцевого журнала, воплощение представления о том, что «детство – счастливая пора». И такой ребенок-медвежонок, конечно, должен очень нравиться взрослым, родителям, мамам и бабушкам.

Медвежонок все время в движении и занят разными делами: снимает пижамку, чистит зубы, одевается, завтракает, идет в детский сад и т.д. Это важно для читателя-ребенка. Выразительные позы и мимика медвежонка хорошо узнаваемы, а результаты его усилий показаны с юмором: оделся ‒ на ногах разные носки, на одну лапу обул ботинок, на другую – сапожок. Такого рода юмор («путаница») маленькому ребенку понятен: двухлетка уже знает, что нужно надевать либо ботинки, либо сапоги.

Но картинки только «фиксируют» действия: вот так медвежонок одевается, вот что у него получается. Картинки можно разглядывать, отвечая на вопрос «Что делает медвежонок?». Однако захватывающую остроту картинкам придают слова «я сам»: они «разворачивают» восприятие, побуждают рассматривать книжку «в контексте проблемы»: медвежонок не просто что-то делает, он делает это САМ. Поэтому результаты его деятельности местами такие странные – разные носки на лапах, непарная обувь на лапах, и т.п.

Это магия слов. Но если бы все ограничилось этими словами или короткими подписями вроде: «Я сам оделся», «Я сам почистил зубы» и каким-нибудь «выводом», например: «Теперь я все делаю сам», то и говорить было бы не о чем. Мы бы получили книжку-картинку, в которой текст есть, он – важная составляющая книги, но при этом играет подчиненную роль.

Однако важные слова в этой книге не только вписаны в картинку. Они существуют внутри стихотворения Сергея Махотина:

«До вечера!» ‒ сказал я
Пижаме и штанам.
Ура! Я сам разделся!
Я сделал это САМ!

Или:

И эта вот рубашка
Понравилась бы вам.
Отличная рубашка!
Ее я выбрал САМ!

Сергей Махотин создал не просто рифмованный описательный текст, «рассказ по картинке», который обычно к картинке мало что добавляет и только уплощает восприятие. Этот текст эмоционально заряжен. Слова «я сделал это сам» звучат в нем празднично, победоносно. Это триумф трехлетки, преодолевшего «сопротивление материи», «непослушание» носков и сапог ‒ и тем самым благополучно выныривающего из кризиса трехлетнего возраста.

Качество текста сдвигает книгу из разряда книжек-картинок в разряд иллюстрированных книг. Невозможно считать стихотворение Сергея Махотина «служебным» и «сопровождающим». Чтобы в этом убедиться, достаточно провести эксперимент – прочитать стихотворение отдельно от картинок. И выяснится, что оно вполне может существовать самостоятельно. Более того, как бы страшно это ни звучало, его можно проиллюстрировать и другими картинками.

Я ни в коем случае не хочу умалить мастерство художника. Я просто хочу подчеркнуть мастерство поэта.

Я бы написала на обложке так: Андрей Аринушкин и Сергей Махотин.

Хотя, конечно, я помню, что пристрастна.

Тем не менее, я понимаю, что важная задача сегодняшней культурной ситуации в книгоиздании – научиться рассматривать художника и автора текста как полноправных партнеров, вместе создающих книгу. Что художник, даже в качестве иллюстратора, очень часто не просто украшает книгу и помогает восприятию. Он еще и интерпретатор, он создает новый объем повествования.

О таком равенстве мне думать нравится.

Вполне возможно, что это еще один шаг к тому, чтобы под отечественным небом стал развиваться и жанр книжки-картинки, где автор и художник часто выступают в одном лице. Правда, для этого художникам придется научиться не только рисовать, но и придумывать качественные истории, и интересно записывать эти истории. Потому что даже за книгой без единого слова всегда стоит текст.

Марина Аромштам

На эту тему мы также советуем вам прочитать интервью с Дмитрием Яковлевым «Читать комикс – достаточно сложная задача».