Как обычно, изучение любых визуальных текстов (а эта книга ценна, в первую очередь, своими иллюстрациями) мы начинаем с вопроса: «Что ты видишь?» Этот простейший вопрос я всегда задаю именно в такой формулировке. При ответе на него от ребенка не требуется такой сложной мыслительной работы, как, например, при ответе на вопрос «что здесь изображено». Вопрос «что ты видишь» позволяет рассмотреть изображение подробнейшим образом, вглядываясь в детали и с их помощью реконструируя общий смысл.

– Я вижу мальчика с палкой. Он хочет войти в старый дом, но боится. У него такой же деревянный меч, как у меня, – сказал Платон.

– А я вижу мальчика, который убегает от дома. Ему, наверное, страшно, он не хочет туда заходить вместе со всеми, – продолжил Лёня (именно так поступил бы сам Лёня, оказавшись «внутри» ситуации, изображенной на рисунке).

– Я заметила необычные коряги: одна похожа на ящерицу, другая на паука… – Я тоже отвечаю на вопрос «что ты видишь». Мне важно обратить внимание детей на заброшенный, дикий лес, окружающий дом, поэтому я намеренно «вижу» те мелочи, которые они не замечают.

Мы перелистываем страницу, читаем дату – 1901 год, и пытаемся сосчитать, сколько лет прошло с того момента. «Сменился век, и всюду перемены»… Дом тоже меняется.

Так мы рассматривали каждый разворот, подолгу изучая детали, сравнивая с предыдущей картиной. Мне важно, чтобы усилия по расшифровке и пониманию визуального текста дети предпринимали самостоятельно. Передать им свое «готовое» знание я всегда успею, а вот учить их самостоятельно мыслить я могу только сейчас, в детстве. Поэтому я все время обращаю их внимание на детали, подробности: «Интересно, о чем говорят эти люди? Не могу понять, чем занят старик…» Часто разгорались споры. Особенно дискуссионной оказалась иллюстрация 1942 года.

Что делают все эти люди? Куда они идут? Неужели в дом?

– Они там не поместятся, – уверяет Платон.

– Наверное, там что-то вроде столовой, они поедят и выйдут. Вот все в саду сидят, под деревьями, – добавляет Лёня.

– «Я приютил несчастных бедняков, кто чудом выжил, потеряв свой кров», – я читаю детям коротенькие строфы, которые сопровождают каждую иллюстрацию. – Получается, дом во время войны действительно стал приютом. Посмотрите, сколько детей бежит к дому.

«Беда, беда! Война, стрельба, резня! На детских лицах отблески огня…» Эти строчки так понравились Платону, что он повторял их несколько дней. Правда, никак не мог понять, что значит «отблески огня». Это что же – дети горят? Мы снова рассматривали иллюстрацию 1942 года. Нет, дети не горят, но отблески действительно есть. От чего они? От пожаров? Взрывов?

Мы безуспешно пыталась разобраться в биографиях хозяев дома. Кто погиб на Первой мировой? Кем приходятся друг другу все эти люди разного возраста, жители дома в ХХ веке? Но это оказалось неважно. Главный тут дом, а не люди.

А чем заканчивается история? Мы с детьми до сих пор размышляем на эту тему и рассматриваем последний разворот.

Это старый дом так перестроили? Дети листают страницы – и не находят ни малейшего сходства… Может быть, его снесли, и на его месте поставили новый? «Я разрушаюсь, я живу с трудом… Когда-нибудь здесь будет новый дом…»

Но если старый дом исчез, разрушен, то как он может сам рассказывать о себе? Или, может, все это дому снится? Может, это его мечта – стать новым и красивым? Лёня догадывается посмотреть на дату, указанную в самом начале книги – дом рассказывает о себе в 2009 году! Значит, он жив!!!

А вчера дети заметили еще одну странность. В книге нет ни слова о том, что было с домом, когда он был совсем молодым. Ведь его построили в 1636 году! А рассказанная в книге история начинается в 1901-м… Что было с домом с 1636 по 2009? Там ведь кто-то жил? Как выглядели эти люди? На чем они ездили? Что росло у них в огороде? Я пообещала, что на каникулах мы обязательно найдем время и сделаем книжку о молодости старого дома.

Анна Рапопорт