Перед моей дочкой стояла непростая задача – прочитать историю классу, переводя ее «он-лайн» на иврит. Хотя слог у Виктора Драгунского очень простой и повествование вполне прозрачное, мы с дочкой ломали голову, как, например, объяснить классу связь между грушей и боксерской грушей (на иврите это два разных понятия) или почему зимой нельзя купить эти самые груши. Но «трудности перевода» уступили место азарту подготовки. Решено было прочитать классу историю и потом в группах обсудить самые важные вопросы.

– Понравилось? ‒ закрывая книжку, осторожно спросила Шелли.

– Понравилась, потому что эта история добрая!

– Нет, не понравилась, потому что мальчик ‒ неудачник!

– Понравилась, но кем же он тогда стал, если не захотел боксером?

– Мама какая-то сумасшедшая, не могла купить сыну грушу.

– Я тоже дружу со своим зайцем!

После того как все высказались, класс был разделен на три группы, и каждая из них получила свою карточку с вопросом для пятнадцатиминутного обсуждения. (Третьеклассники уже привыкли так работать, поэтому все три группы ‒ это уже давно сложившиеся союзы со своими лидерами и аутсайдерами.) Мы с Шелли успели «погостить» у каждой группы.

У первой группы сложный вопрос: представьте, что почувствовал Дениска, когда увидел свою старую игрушку. В этой группе ведущую «скрипку» играет девочка Мааян, и она высказывается довольно экспрессивно: «Когда-то давно у меня была кукла Эмили. Не знаю, что бы я почувствовала сейчас, если бы ее увидела. Может быть, немного поиграла бы в нее. А может, и нет. Это такая ерунда – старые игрушки!» Я вижу, что Шелли возмущена и ей очень хочется поспорить. Забыв, что мы договорились не мешать дискуссии, она врывается в обсуждение:

‒ А если бы я тебе предложила поменять ту твою старую Эмили на другую куклу или, допустим, на пазл, ты бы согласилась?

‒ Думаю да, потому что новое всегда лучше старого, ‒ отвечает Мааян.

‒ И ты бы смогла ее выкинуть?

‒ Ну, если бы у меня, как у Дениски, не было ничего другого, то я бы ее, конечно, не выкинула бы. Но и не плакала бы от счастья, что я ее увидела.

В обсуждение включается мальчик Дан:

‒ Моя мама даже сейчас хранит мою погремушку, говорит, что она приносит ей счастье. Она висит у нее в машине. Думаю, когда мама на нее смотрит, ей становится хорошо, потому что она улыбается. Я видел! Я бы не смог ее выкинуть, потому что отобрал бы счастье у мамы. Хотя я сам и не помню, как я играл в нее.

‒ Но погремушка не может быть другом, ‒ замечает Идан, ‒ поэтому ты ничего и не чувствуешь, когда видишь ее. Все-таки мишка более похож на друга. Его можно обнять, положить с собой спать… Поэтому Дениска очень расстроился, когда снова увидел свою любимую игрушку. Но, наверное, если бы мама не вытащила мишку, то Дениска и не вспомнил бы про него больше никогда. Зато тогда бы он стал боксером! А так мечта сломалась.

‒ Ну да, погремушка не может быть другом, ‒ отвечает Дан, ‒ но мама мой друг, и я чувствую, как она радуется, когда видит эту погремушку. Наверное, Дениска тоже почувствовал что-то похожее на такую радость – он же так давно не видел своего мишку. А увидев, вспомнил, как ему было хорошо с ним. Это очень похоже на то, как я смотрю на фотографию папы и вспоминаю, как мы с ним ездили в Кесарию, как играли вместе, и мне становится очень грустно, но и весело тоже. Только у Дениски мишка все равно останется, а мой папа – нет.

Даша сообщает:

‒ Есть такое русское слово «нос-таль-гия» ‒ так бабушка говорит, когда вспоминает Серпухов в России. Наверное, Дениска почувствовал вот эту «ностальгия». Не знаю, как это на иврите!

Мы с Шелли оставляем эту группу и переходим к следующей, где идет спор о том, почему Дениска не хотел показать маме, что он плачет. Здесь собрались только мальчишки, и они сразу берут Шелли «в оборот».

‒ С чего это ты взяла, что Дениска плакал? – спрашивает Шауль.

Шелли: Написано же в рассказе, ты плохо слушал.

Дан: Он не плакал, как девчонка, у него только почти текли слезы. Когда я ем что-то острое, у меня тоже текут слезы.

Эйтан: Но он не ел острое, балбес! Ему было стыдно перед мамой, что он так разнюнился от какого-то мишки.

Шелли: А разве это стыдно?

Ли Шай: Девочке не стыдно, конечно. Ну и перед мамой вообще-то не стыдно тоже. Думаю, Дениске было стыдно перед самим собой, что он такой большой, а еще хочет играть с мишкой. Хотя, если это старая сказка, то во что же еще ему было играть, айфонов же тогда не было!

Чтобы разговор не перескочил на обсуждение телефонов, мне приходится вмешаться: «Давайте подумаем, что такого сделал этот облезлый медвежонок с Дениской, что тот даже заплакал, и не захотел показать этого маме, и вообще отказался от желания стать боксером».

Мальчики задумались, замолчали. Но потом начали выдвигать свои версии.

Лиэль: Может, у Дениски больше не было друзей, и этот мишка был его единственным другом. А мама думала, что у него куча друзей и ему есть с кем играть, а Дениска не хотел ей рассказывать, как на самом деле. Все равно бы она его не поняла.

Том: А, может, ему вообще не нравилось играть с детьми, а только с мишкой? И совсем ему не было стыдно или наоборот. Есть такие люди, мне мама рассказывала (мама Тома ‒ клинический психолог). Они зацикливаются на каком-то одном предмете всю жизнь и считают, что он им и мама, и папа, и жена, и сестра. Такие ненормальные люди. Их даже врач не может вылечить. А моя мама может! Наверное, Дениска тоже был из таких людей?

Ли Шай: Он же мужчина, а мужчинам плакать стыдно, тем более тем, которые хотят стать боксерами. Боксеры же должны очень больно бить своего противника – в челюсть, там, в глаз… А Дениска столько всего вспомнил о своем мишке хорошего и доброго, что пожалел его, и ему стало не по себе – как так можно бить того, кто такой беззащитный? Это нечестно!

Эйтан: А может быть, это была такая хитрость – специально, чтобы мама ему купила настоящую боксерскую грушу. Как в театре. В театре тоже плачут не по-настоящему. Дениска притворился, что ему жалко мягкого мишку, чтобы мама растрогалась и купила ему грушу…

На этом «конспирологическом» моменте мы с Шелли оставляем эту группу и идем слушать последнюю «десятку». Здесь обсуждают, может ли быть игрушка другом.

Айя: Мишка может быть самым настоящим другом. Ведь он не может обмануть тебя и не ударит. И вообще он никогда не будет спорить с тобой и обижать!

Я сходу пытаюсь обострить разговор:

‒ Мишка не может обмануть и ударить, но ведь это запросто можешь сделать ты. И он все простит, и не ударит, и не обманет в ответ. Как ты думаешь, ведь это очень удобно, иметь такого друга?

Сигаль: Вы задаете плохие вопросы. Потому что это можно сделать очень легко – я тоже бросаю Барби и дракону оторвала крыло. Так что, я плохой друг? Надо разделять живое и не живое. Мягкий медведь и ответить-то не может, потому что у него нет души! Он просто вещь. А вот мою подружку Мадан я не ударю и не обману, потому что она живая и хорошая.

‒ А не потому, что боишься, что она обманет и ударит в ответ?

Мадан: Конечно, я ее ударю, если она меня стукнет! И мишка бы стукнул Дениску в ответ, если бы мог, конечно. Надо всегда давать другому сдачи, даже если это твой друг.

Я: Так почему же все-таки Дениска не стал использовать медвежонка вместо боксерской груши? Он мог бы смело тренировать силу удара, не боясь получить удар в ответ.

Айя: Но Дениска же помнил о мишке только хорошее! И то, как он спал с ним, и как секреты рассказывал, и как любил очень сильно. А ударить хочется, когда кто-то тебе делает плохое, дерется с тобой или когда хочется отомстить.

…Пятнадцать минут, отведенные на обсуждение, пролетели незаметно. Все так увлеклись, что было жалко останавливать этот процесс. Но «по плану» мы должны были прийти к какой-то общей мысли, поэтому теперь каждой группе было предложено подвести краткие итоги своего обсуждения.

Первой выступила мальчишеская команда, которая отвечала на вопрос, почему Дениска не захотел показать свои чувства маме. Мальчики сообщили, что их позиции разделились и поэтому они выскажут два мнения. Трое спикеров ‒ Томер, Ли Шай и Надав, ‒ перебивая друг друга, заявили примерно следующее:

‒ Мы считаем, что каждый мальчик имеет право плакать и даже мама не может ему это запретить. А если мальчик боится показать маме, что плачет, значит, он ее боится. Маме надо об этом подумать. Ведь Дениска вспомнил много хорошего о медвежонке, вспомнил, что он был его самым лучшим другом, а мама об этом так и не узнала. А если бы он ей рассказал, то мама его бы тоже послушала и рассказала бы о своем лучшем друге или игрушке».

‒ Да мамам вообще всегда некогда, – заметил Томер. – Поэтому она даже не подумала, что медвежонок может быть лучшим другом для Дениски, и дала ему его для боксирования. А если бы она подумала об этом, то поняла бы, что нельзя заставлять мальчика бить своего друга. Это непедагогично. Мальчик будет знать, что можно бить своего лучшего друга мишку, а потом будет бить и маму.

Тут слушатели из других групп не выдержали «регламента» и стали перебивать выступающих. Мальчик Шамиль, заговоривший с восхитительными переливами ивритско-грузинского акцента и очень громко, поразил всех своим искренним возмущением:

‒ Вы слабаки! Мужчина никогда не должен плакать, и Дениска был прав! Даже если очень-очень сильно хочется, то нельзя. Даже когда вот так, как Дениске, очень грустно и обидно за медвежонка, и когда вспоминается что-то очень волнительное. Нельзя! А мама была женщиной – ну какие слезы перед женщиной?! И то, что он вспомнил о медвежонке, это же его секрет, очень свой! Ведь у каждого должен быть свой секрет, который нельзя рассказывать даже маме. Вот и у Дениски была такая тайна, что он любил медвежонка.

– Он что, влюбился в медвежонка? – ехидно удивилась Мая.

– Нет, не влюбился. Дениска просто очень переживательный человек, и у него хорошая память, он вспомнил каждую счастливую мелочь, которая была у него во время дружбы с медвежонком, и поэтому не захотел ему платить за добро злом…

Дружба с плюшевым медвежонком для восьмилеток, только-только «выпрыгнувших» из раннего детства, совершенно обычное явление, и вопрос о том, может ли вообще игрушка быть другом, для них еще попросту не стоит. Но это уже и возраст первой пробы «на зуб» иного восприятия реальности. Именно поэтому мнения детей во время обсуждения менялись – малыши то «цеплялись» за уходящее детство, то еще неуклюже, неловко примеривали пока еще великоватую им «одежду».

«Дружба очень странное состояние, – начала свое рассуждение Тали. ‒ Иногда кажется, что без друзей очень скучно, но можно взять книжку, или компьютер, или телек посмотреть – и уже не так скучно. Мы даже можем думать, что друзья в современном мире не так уж и важны. Вот мы с Мейталь самые лучшие подружки, самые-самые, а летом она уезжала с родителями, и мы не виделись очень долго. Но мне не было грустно, у меня было много дел. Значит, без друзей очень даже можно пережить».

Мальчишечья группа заволновалась, зашушукалась и оперативно выставила своего «парламентера», Ади, который стеснительно пояснил, что «дружба-то дружба, но из дружбы бывает еще и любовь! Вот люди дружат-дружат, а потом ‒ оп! ‒ и любовь у них случается. И у дядей и тетей, кстати! Если дружбы не будет, то откуда же появится любовь? И у Дениски в книжке так же. Сначала Дениска дружит с медвежонком, кормит его кашей, а потом, когда он вырастет, у него будет свой ребенок. И он тоже его будет кормить кашей или макаронами. Он не смог бы уметь любить кого-то, если бы не умел дружить с медвежонком. Всему нужно научиться».

Конечно, это явно «подслушанная» у взрослых мысль, но она довольно точно наложилась на Денискину историю. Обсуждение продолжалось, и все же у меня было ощущение, что дети чего-то не заметили, что-то пропустили мимо себя. И тут Шелли дернула меня за руку и шепотом спросила: «А можно я задам коварный вопрос?»

«Если бы Дениска все же стал тренироваться на медвежонке, как бы это можно было назвать?» – спросила Шелли.

Вопрос действительно был неожиданный, и все замолчали. И вдруг учительница, до сих пор только наблюдавшая за занятием, словно первоклашка выбросила руку вперед и негромко произнесла: «Конечно, предательством!»

Обсуждая дружбу, мы действительно забыли про «оборотную сторону медали», и никто из ребят даже не подумал о том, чтобы случилось бы, пойди в этой истории все немножко иначе. Поэтому нам пришлось поговорить и о том, что такое предательство. Самая маленькая девочка в классе, семилетняя Рути, с высокомерием «роковой женщины» предложила свой вариант: «Когда влюбишься сразу в десять мальчиков, этим ты обязательно кого-то предашь ‒ ведь остальные обидятся». Немало было и других толкований. Предательство ‒ это «когда самый лучший друг вдруг обманул», предать ‒ значит «рассказать чужой секрет другому», «постричь налысо, когда вши», «выгнать свою собаку на улицу», «подружиться с врагом»… Мы заговорили и о том, что чувствует сам предатель и что чувствует предаваемый. Это было очень сложно. Ребята не могли встать ни на то, ни на другое место. Говоря о Денискином медвежонке, они попытались представить, что игрушке, возможно, было бы обидно и грустно, но «он плюшевый и все бы стерпел, а человек бы обиделся». Что почувствовал бы Дениска, объяснить не удалось никому. Восемь лет – не время для предательств. И очень хорошо, что малыши еще не знакомы с ним.

А потом зазвенел звонок и урок закончился. За 45 минут мы успели поговорить о многом, и коротенькая история Виктора Драгунского заставила задуматься не только третьеклассников, но и нас с учительницей. Это занятие совсем не было похоже на классический разбор художественного текста. И не только потому, что израильским школьникам не знакомы такие понятия, как «художественное своеобразие», «мотивы действий главного героя» и прочая литературоведческая риторика. Порывистые, порой излишне экспрессивные, смелые и, конечно, наивные рассуждения ребят были куда интереснее и важнее для них, чем если бы мы устроили классический школьный «разбор» Денискиной истории. В рассуждениях детей отразилась их собственная жизнь, их горести, радости и проблемы.

Через месяц после этого урока мы с дочкой в очередной раз пришли в библиотеку менять книжки и вдруг увидели на полке обложку с очень знакомым мальчиком: шапка-ушанка набекрень, портфель «просит каши»… И заглавие на иврите: «Приключения Дениса». «Мама, наш Дениска есть и на иврите!» – обрадовалась Шелли. «Мы только вчера получили!» – с гордостью заметила библиотекарь. Оказывается, «Денискины рассказы» были переведены на иврит еще в 2010 году. А мы и не знали!..

Юлия Бебехер