У каждого города – свои сказки. У Петербурга их много. Например, мы с мальчиками думаем, что к зиме наш город становится «ненастоящим». Он стоит неподвижно между низким тяжелым небом и помрачневшей рекой. Тишина слой за слоем накрывает его – и кажется, время замерло во влажном, с привкусом моря воздухе. Мы опять коротаем зиму в ожидании прозрачных белых ночей, когда Петербург преображается и оживает… «Петербургские сказки» Бориса Сергуненкова – как раз такие истории о городе, а точнее, об ощущении города, и они прекрасны.
Некоторые сказки Бориса Сергуненкова «объясняют» то, что стало характерными приметами Петербурга. И «объясняют» силой человеческого характера, смелостью и честолюбием настоящего таланта. Например, по задумке архитекторов, высокая арка Новой Голландии, переброшенная через канал, свободно пропускала под собой любые парусные корабли. Но потом они решили «поднять ее на самую высокую высоту», чтобы «и солнце, и луна, и гуляющие по небу звезды» проходили под ней. Однако «нескольких кирпичей не хватило», и теперь летом арка задерживает солнце – «так появились в городе белые ночи».
Смягченное легкой иронией восхищение красотой Петербурга – еще один важный, повторяющийся мотив многих сказок. Когда установили ограду Летнего сада со стороны Невы, слава о ней пошла по всему миру. Иностранцы приезжали посмотреть на нее, как на восьмое чудо света. «Красота решетки так сильно действовала на них, что они не могли ни есть, ни пить, смотрели на решетку и от изнеможения умирали». Скончавшихся от эстетического потрясения иностранцев было так много (особенно чувствительными оказались англичане), что «пришлось открыть в городе новое кладбище, где и хоронили несчастных».
Героями сказок Сергуненкова часто становятся ключевые объекты городской среды. И в сказках они живые, с характером. Вот, например, Дворцовый мост. Один капитан был недостаточно почтителен и слегка задел его кормой своего теплохода. Мост обиделся и перестал разводиться. Катастрофа! «Моря опустели, океаны осиротели». Все корабли столпились на Неве – их поднимали и ставили друг на друга. А матросы и капитаны, вместо того чтобы «грудью встречать бури и штормы», ходили с авоськами в магазин, играли в домино и нянчили внуков. Так бы и стоял неразведенный этот гордый, с чувством собственного достоинства мост, если бы тот самый капитан не извинился.
Обычная для сказок «небывальщина» здесь иронично наполняется густым местным колоритом. В тот день, когда знаменитый летчик Чкалов пролетел под сводом Кировского (теперь снова ‒ Троицкого) моста, все в городе поверили в чудеса. «Студент университета, опаздывая на лекции, перебежал Неву по воде, как посуху, не замочив щиколоток… Трамвай номер 55 без кондуктора отправился на Северный полюс. На Лебяжьей канавке появились киты… Плясал Исаакий. В Летнем саду на дубах выросли яблоки… Город несколько раз погружался в воду и всплывал».
Иногда в этих сказках рассказывается об обыкновенных, «рядовых» горожанах. На самом деле это оригиналы, чудаки, бессребреники и мечтатели, но таких действительно много среди петербуржцев. Вот часовщик с Невского проспекта, который умел делать удивительные часы, но сам ходил в гости с живым петухом под мышкой, чтобы там не засидеться. Вот «ученый из института птицеловства», который, «наловчившись ловить разных птиц, захотел поймать волшебную птицу». А это сказочник – он всю жизнь провел в затворничестве и писал сказки, но люди видели только чистые листы бумаги.
Так получается, что у детей ‒ героев сказок Сергуненкова особые отношения с Петербургом. Один мальчик нашел пропавший солнечный день. Тот прятался во дворе, среди пустых ящиков, – и город заливало дождем. А еще есть сказка о мальчике-трубаче. Этот маленький музыкант играл во дворе, для соседей. Играл и во время блокады: «люди слушали звуки его трубы, и смерть от них отступала». А когда война кончилась, мальчик решил, что песня победы должна прозвучать для всех горожан. «И тогда он вместе с трубой взлетел высоко в небо». Счастливые, люди слушали и говорили: «Это играет на трубе гений города».
Некоторые сказки перекликаются с известными городскими легендами, другие придуманы автором, но все они органично связаны с «душой Петербурга». В них ‒ уважение к дерзости творческого замысла, чуткость к красоте, снисходительность к чудачествам и затаенная, щемящая боль.
Пронзительные иллюстрации Г.А.В. Траугот усиливают впечатление от книги. Легкий, свободный, как виртуозная импровизация, рисунок пером, чуть тронутый цветными мелками, передает зыбкую, загадочную атмосферу Петербурга.
Эта книга может стать любимой не только у маленьких петербуржцев, но у всех, кто приезжает сюда с детьми 6-9 лет. Это такой возраст, когда исследовательский интерес сочетается с доверием к сказке и собственным беззаботным фантазированием.
Ксения Зернина