Думаю, эта история должна приводить в восторг взрослых – как любые смешные истории про большую любовь. Большая любовь – это тяжело, часто невыносимо, почти всегда трагично. Поэтому нам так нравится, когда о большой любви рассказывают смешно. Это дает возможность перевести дух, ослабить внутреннее напряжение.

А кто станет отрицать, что любовь волка к овечке трагична, если это не просто лишает его аппетита, но и, в конце концов, самоидентификации, на всю оставшуюся жизнь обрекая на вегетарианство?

Как любая правильно рассказанная история про любовь, сказка про волка и овечку метафорична и может быть интерпретирована разными способами.

К слову, пару лет назад я видела на фестивале детских театров «Пролог-Весна» инсценировку по сказке Сергея Козлова «Правда, мы будем всегда?» в исполнении подростков 13-14 лет. Меня совершенно ошеломило, что в отношениях Зайца, Медвежонка и Ежика можно усмотреть любовный треугольник, но «подросткового типа». Такие «осложненные» повышенной уязвимостью отношения с тенью ревности. Между тем слова воспроизводились в точном соответствии с оригиналом: чувствовалось, что и режиссер спектакля, и дети-актеры просто обожали это произведение.

Видимо, этим и объясняется такая сильная «народная» любовь к сказке Козлова, возникшая в «те еще годы», заставлявшая людей разного возраста читать и перечитывать ее, чуть ли не наизусть учить, ‒ метафоричностью, подразумевающей широкий разброс интерпретаций. Потому что так можно погружаться только в том случае, когда это не просто «про тебя», а «глубоко про тебя», «возвышающее про тебя».

Я прямо вижу, как сказку про овечку и волка можно было бы изобразить на сцене силами актеров-подростков.

Но прямого указания на возможность таких переживаний в тексте, естественно, нет. Это самый невинный текст из возможных, если можно приложить подобную характеристику к истории про любовь. (Собственно, нам чудесным образом удается избежать подобных аллюзий даже тогда, когда мы рассказываем маленьким детям историю про Красную Шапочку.)

А метафора на то и метафора, чтобы быть многослойной. И маленькие дети, естественно, услышат и увидят не совсем то, что открывается взрослым. Но детский слой окажется не менее серьезным.

Поначалу кажется, что ребенок должен отождествить себя с овечкой: в «детском измерении» волк как будто должен занимать место взрослого, а овечка играет роль ребенка. И текст, и картинки создают трогательный образ нежной, мягкой и теплой овечки. Овечка настолько нежная, мягкая и теплая, что это ощущение возникает на кончиках пальцев, переворачивающих страницу. (Это очень детское ощущение ‒ мягкой игрушки, без которой ребенок не может спать.)

Но в этой сказке отождествление не будет жестко закрепленным. Ребенок в какой-то момент непременно почувствует себя и волком. Ведь овечке отводится пассивная роль. А активен в сказке волк. И все самое главное в этой истории – внутренняя борьба и трансформация – происходит с волком.

Детям известно, что такое сильное желание. Их взросление связано с необходимостью эти желания контролировать, а порой и противостоять им.

На страницах книги разворачивается невероятная по драматизму борьба волка с самим собой. И ее нам очень выразительно представляют картинки. Вот волк суженными от сдерживаемой страсти глазами искоса поглядывает на овечку, зубы «наружу», с них капает слюна. А когда он целиком отдается неожиданным и, видимо, новым для себя чувствам, глаза его, наоборот, округляются или даже совсем закрываются, зубы прячутся, и все черты волка как будто лишаются «острых углов». Оказывается, нежная мягкость овечки может возбуждать в нем не только «гастрономические» ощущения, но и какие-то иные – размягчающие и изменяющие его самого. Изменяющие так сильно, что можно в результате «преодолеть» свою изначальную природу.

Психоаналитики (в частности, Бруно Беттельгейм) считают, что сказки «учат нас» преодолевать нашу животную природу и справляться с грубыми инстинктивными желаниями. И это чуть ли не главная задача сказок – «окультуривание» человека, выращивание его до настоящего человеческого состояния. Я думаю, детям будет вполне понятен сюжет о том, как ты, смиряя себя и свои желания, в обмен на отказ от разрушительных импульсов обретаешь другого, способного жить с тобой общей жизнью.

Волк Стива Смолмана – это не «одномерный» волк-злодей из хорошо знакомых нам сказок «Красная Шапочка» или «Три поросенка». Этот волк имеет внутренние ресурсы для борьбы с самим собой. В нем изначально присутствует так много «человеческого», что он может на него опереться. Художница подчеркивает «одомашненность» волка, одевая его в уютный свитер с елочками и шерстяные гетры с дырками на пятках, расставляя на камине какие-то совершенно безобидные безделушки вроде цветка в горшке, игрушки и собственной улыбающейся фотографии. Он изначально способен видеть другого, вглядываться в него и сочувствовать – иначе совершенно непонятно, почему он не может съесть замерзшую овечку, овечку икающую и тем более овечку храпящую. И «гибнет» он исключительно по толстовской формуле: мы любим людей за то хорошее, что им сделали.

Но и каждый из нас – не «предельный волк». А ребенок – тем более. И нам очень нравятся отговорки, которые придумывает волк, чтобы не есть овечку. Маленький ребенок, думаю, воспримет это даже не как отговорки, а как довольно веские причины.

А как приятно читать эту книгу вслух: «Не могу же я съесть овечку, которую… так полюбил, – сказал старый волк. – От этого сплошное расстройство. Бедный я, бедный!

Овечка улыбнулась и прыгнула в объятия волка».

Я, например, каждый раз испытываю восторг и чувствую ком в горле. И даже спешу немного, чтобы перевернуть страницу.

И добраться до форзаца. Там такой интенсивный оранжевый цвет – только цвет и ничего больше. Голое «поле» страстных желаний, борьбы и радости.

Марина Аромштам