Герои детских книг середины прошлого века нередко мечтали о настоящем друге или, на худой конец, о собаке. Оказалось, что у этой мечты есть еще один вариант: книжный герой может мечтать о бабушке. Тема отсутствующей бабушки настигла российского читателя – пока, правда, в переводных произведениях.

В отечественной детской литературе бабушки, в основном, появлялись в стихах: «Я с бабушкой своею дружу давным-давно, она во всех затеях со мною заодно». Согласно советской традиции, бабушек было принято воспевать на утренниках в детском саду, приуроченных к 8 марта. В особенности, их «умелые морщинистые руки». Стихи были разного достоинства, в том числе и хорошие. Но читались они, повторюсь, лишь «по случаю». И мне кажется, что отсутствие бабушки в советской детской прозе было очень важным симптомом.

Фигура бабушки может появиться только там, где в литературе исследуется тема семьи, семейных взаимоотношений. А классическая советская детская литература эту тему по разным социальным и идеологическим причинам потеряла. Оставила в девятнадцатом веке.

Что касается советской детской литературы второй половины ХХ века, то она только-только начала выходить на тему личных переживаний и индивидуальных чувств, их ценности. До бабушек дело так и не дошло.

В европейской же литературе этого времени – и детской, и подростковой – тема семьи разрабатывалась подробно и разнообразно. И там самым естественным образом появился такой персонаж как бабушка – сложный, живой, интересный. Бабушка играет важнейшую роль у Анне-Катрине Вестли в ее книге «Папа, мама, бабушка, восемь детей и грузовик». Бабушка является центральным персонажем книг Гудрун Мебс. (Название каждой ее книги про Фридера начинается словом «бабушка». Последняя, правда, составляет исключение: она называется «В школу! – кричат бабушка и Фридер».) «Вафельное сердце» Марии Пар – это пронзительная поэма в прозе, посвященная бабушке. Причем Анне-Катрине Вестли и Гудрун Мебс – это живые классики европейской литературы. Обе они отнюдь не сегодня создали свои произведения. Но сегодня мы их для себя открываем, и очень вовремя – в момент, когда мы по-новому начинаем осмыслять значение семьи в воспитании ребенка. Семьи, а не государства, и не коллектива, этого «государства в миниатюре». Справедливости ради надо отметить, что и в отечественной литературе для детей бабушка недавно о себе заявила – в «Большом сочинении про бабушку» Ольги Колпаковой. Но там бабушка выступает в качестве хранительницы обрядов и обычаев. Такая этнографическая «бабушка как прием».

Итак, благодаря переводной литературе мы получили то, чего нам сильно не хватало в литературе – целый набор прекрасных, захватывающих семейных историй и описание новой проблемы: драматическое отсутствие бабушки в жизни современного ребенка и его попытку это зияние чем-то заполнить.

Одна из самых ярких книг на эту тему – «Бабушка на яблоне» Миры Лобе. Но там читатели сразу понимают, что «бабушка на яблоне» выдумана героем – автор этого не скрывает.

А вот по отношению к книге немецкой писательницы Ивы Прохазковой мы с определенностью так сказать не можем. Автор этой книги развивает тему самым неожиданным образом, создавая бабушку необычного вида и «происхождения».

В заросшем прудике маленького лесочка семилетний Элиас, страдающий от недостатка родительского внимания, случайно находит странное яйцо, внешне очень похожее на птичье. Добрая четверть истории, трогательная и напряженная (всё происходит втайне), посвящена тому, как мальчик «ухаживает» за яйцом в ожидании птенчика. Яйцо ведет себя странно. В частности, оно вдруг начинает светиться. И в решающий момент из него вылупляется вовсе не птенчик. И не крокодильчик. Не динозаврик и даже не дракончик. Из яйца вылупляется бабушка. Крошечная бабушка с крылышками.

В восприятии читающего происходит когнитивный сбой – признак того, что история сделана хорошо и сейчас закрутит читателя в свою воронку.

Вылупившаяся из яйца бабушка ничего не умеет и не понимает. Ждать от нее того, что обычно ждут от бабушек, совершенно невозможно. Ее нужно «выхаживать» и обучать. То есть если судить о ней по ее поведению, это скорее не бабушка, а нечто среднее между эльфом, тамагочи и «мучным младенцем». (Эксперимент по «уходу» подростков английской школы за мешочками с мукой, имитирующими младенцев, описан в замечательной книге Энн Файн «Мучные младенцы».) От бабушки в ней только седые волосики, увязанные в пучок, и морщинистое личико – то есть отражение самых общих, внешних детских представлений о «предмете». Попросите любого ребенка в возрасте пяти-семи лет описать абстрактную бабушку, и он опишет ее при помощи таких «опознавательных признаков».

Пяти-семилетний ребенок уже открыл для себя, что у жизни есть начало и конец, хотя начало и конец в его представлении еще могут путаться. И это тот самый период (ближе к шести годам), когда ребенок уже может ухаживать за каким-нибудь живым питомцем – не очень умело, но, что называется, вкладывая душу: кроме переживания конечности жизни (а, следовательно, и прояснения представлений о живом и неживом), он еще и открывает для себя возможность прямо влиять своими действиями на окружающих и получать удовольствие от такого влияния.

В такие заботы и погружается с головой маленький герой Ивы Прохазковой. Ему приходится все время думать о том, чтобы бабушка что-нибудь не натворила и чтобы с ней что-нибудь не случилось. А она то и дело что-то вытворяет. И это не проделки во имя внука – чтобы ему было веселее жить, а «действия по неразумности»: бабушка ведет себя в точности как маленький ребенок, представления о котором у Элиаса, видимо, более отчетливые.

Эта ситуация – «уход» за бабушкой – сильно меняет Элиаса: ощущение брошенности, отделенности от родителей вытесняется заботами о другом существе, осознанием собственной значимости и необходимости применять на деле свои умения и знания. Необычайно полезный опыт.

Мы не узнаем, выдуманный это опыт или нет. Описывает ли автор игру или рассказывает сказку. Но это и неважно. Любая самозабвенная детская игра, детское погружение в роль дает очень много для развития ребенка. Прежде всего – опыт душевных переживаний.

А в повести все складывается таким образом, что мама и папа Элиаса вдруг «вспоминают» о нем, вдруг открывают для себя возможность семейного счастья втроем. И именно в этот момент Элиас теряет бабушку с крылышками. Правда, перед исчезновением бабушка без всякого умысла совершает «подвиг»: во время семейных соревнований помогает воздушному змею, созданному совместными неумелыми усилиями папы, мамы и Элиаса, подняться выше других змеев и обеспечивает Элиасу и его родителям победу. А потом исчезает вместе со змеем в небесах. Ведь бабушка-то с крылышками. Элиас сам учил ее летать. Элиас переживал, что она будет чувствовать себя одинокой ‒ ему ли не знать, что это такое. Он очень хотел бы избавить любимое, опекаемое им существо от подобного переживания. Вот что еще осваивает Элиас внутри своего удивительного опыта – способность понимать другого. А понимание и сочувствие благородно по природе своей.

Бабушка улетает, как перелетная птица ‒ туда, где она не будет чувствовать себя одинокой, объясняет себе Элиас. Хотя ему и немного грустно. Немного – потому что Элиас наконец пережил единение с самыми близкими для него людьми – родителями. К тому же бабушка оставила ему на память свои крошечные туфельки (она так и осталась размером с цыпленка) – возможно для того, чтобы не лишать его надежды: когда-нибудь она вернется.

Такая вот неожиданная сказка с неожиданным образом бабушки-младенчика. «Бабушка» здесь всего лишь кодовое слово для определения покинутости и отделенности от родителей. «Бабушка» – это то, что должно помочь малышу справиться с этими чувствами.

Ну и, видимо, слово-симптом, характеризующее современную семью: бабушка, даже если она и есть, живет отдельно. Это не оценочное суждение. Это всего лишь констатация факта, характерная черта современного социума.

***
Написала я про бабушку с крылышками. И тут телефонный звонок: сын предлагает поговорить с внуком. Внук слышит в трубке мой голос, тут же поворачивается к компьютеру и указывает на него пальцем: почти каждый день с ним смотрят ролики из цикла «Папмамбук читает вслух». Голос, который слышит мой внук, обычно «живет» в компьютере. Сын интересуется, нет ли у меня в ближайшее время желания побыть реальной, а не компьютерной бабушкой.

Я спохватываюсь, обещаю: да, конечно! - и между делом поворачиваюсь спиной к зеркалу: не отросли ли у меня крылышки? А то вдруг уже поздно…

Марина Аромштам