Может ли малыш любить «Большую книгу…» и почему?

Я передала эту книжку родителям своего внука «заодно» с другими и то только потому, что она сделана на толстом картоне. Это, как правило, сигнал взрослым, что книга может быть использована для малышей. По этой причине в некотором количестве семей еще не говорящие крошки в возрасте примерно от 10 до 14 месяцев между делом грызут и выкидывают из манежа отдельные тома из серии «Городок» Ротраут Сузанны Бернер. Мне показалось, что лучше грызть «Большую книгу картинок и слов». Не так жалко.

И вдруг мне сообщают, что для моего внука (год и восемь месяцев) «Большая книга…» стала самой любимой. Ее он готов рассматривать в любом настроении и несколько раз на дню (правда, обязательно в компании родителя). И, несмотря на отсутствие в этой книге движущихся элементов, она предоставляет возможности для активной деятельности и прямо-таки стимулирует мыслительные процессы. Именно эти самые ватные палочки, и эту баночку с кремом, и маникюрные ножницы малыш тут же отыскивает на странице и показывает по просьбе родителей. Да еще и может продемонстрировать, что ножницами – вот такими как на картинке – стригут ногти! А ватной палочкой делают вот так. А баночка c кремом, такая же как на картинке, но настоящая, стоит «вон там».

Мне все это продемонстрировали, и я, открыв рот, за этим «представлением» наблюдала. А потом еще папа малыша подробнейшим образом все прокомментировал: вот эта страница, где ватные палочки, фен, полотенце и туалетная бумага, идет у нас на ура. Тут практически все предметы малышу знакомы. И практически с каждым из этих предметов связано знакомое действие. Вот эта страница – где плита и кухонные принадлежности – тоже ничего. Одна из любимых – страница с мобильным телефоном и пылесосом. Предметы одежды знакомы, но не вызывают никаких эмоций. Животные пока тоже. Из животных малышу интересна только кошка (ну и собака), а ее здесь как раз нет. Транспорт смотрим. Из музыкальных инструментов интерес вызывает почему-то только саксофон. И еще жираф с длинной шеей, который играет на виолончели. Но поражает воображение «читателя» вовсе не виолончель, а жирафья шея, высоко вытянутая над белым воротничком. Ребенок в нее все время тычет пальцем и вопросительно смотрит на родителя: что тут происходит? Страница с цифрами быстро и равнодушно переворачивается. Там, где изображены «уличные» развлечения, выделяем качели и горку. Рожицы с обозначением различных эмоций пока вообще не привлекают внимания – как будто тут вообще ничего не нарисовано. На задней стороне обложки важная картинка – ванна, которая наполняется водой.

Я не знаю, что именно имел в виду автор книги Оле Кёнекке, номинант Немецкой премии по детской литературе. Возможно, он адресовал свою книгу-картинку детям постарше: набор предметов (и явлений) в ней довольно разнообразный. Эти предметы собраны в группы. Принцип классификации не жесткий и по большей части связан с назначением предметов: одежда, транспорт, предметы личной гигиены, конструкции для игры на улице, музыкальные инструменты. Изображения животных и цифр под такую классификацию подпадают очень условно, ну и ладно.

Наряду с изображениями отдельных предметов в книгу включены и рисованные сюжеты. Коротенькие забавные сюжетики, условно связанные с группой предметов: на странице с предметами одежды два смешных персонажа в комбинезонах и шапочках лепят снеговика; на странице с овощами и фруктами аист-цапля в поварском колпаке режет лук; на странице с инструментами осел и слоник строят дом, и т.п.

Такие сюжеты, видимо, будут интересны детям четырех-пяти лет. Но нельзя сказать, что сюжетам отводится главное место в книге. Главное все-таки – предметы.

Поэтому «Большая книга…» может прекрасно работать по отношению к маленьким детям.

Признавая это, я в некотором смысле совершаю революцию в собственных представлениях.

Действительно ли картинки Юрия Васнецова «для малышей»?

Долгое время (практически всю свою сознательную взрослую жизнь) я, как и значительная часть людей, связанных с детской книгой, была уверена, что идеалом малышового издания являются книги, проиллюстрированные Юрием Васнецовым. Что освоение книжной культуры начинается с какой-нибудь «Радуги-дуги» или «Ладушек».

Текст таких книг составляют потешки, то есть материнский фольклор, или народная мудрость, отточенная веками. А Юрий Васнецов нарисовал к этим потешкам иллюстрации. На картинках – мохнатые зверюшки в сапожках и бантиках, они все такие яркие, нарядные и как бы пританцовывают. (В последнее время самые разные издательства выпустили подобные книжки с одними и теми же текстами и васнецовскими иллюстрациями – только разного формата и разного полиграфического качества.)

Поставить рядом с яркими балаганными кошечками и курочками изображение ватных палочек придет в голову разве что ненормальному.

Или человеку, который решился на анализ ситуации с точки зрения бесстрастной психологии.

А бесстрастная психология говорит, что иллюстрации Юрия Васнецова достаточно сложны для восприятия маленьких детей – именно в силу «богатства» изображения и его красочности, обилия мелких деталей и условной «сказочности» образа. Васнецовские образы – это своеобразная цитата лубка. А лубок – специфическая эстетика, к восприятию которой надо уже быть готовым. Изначально он вовсе не предназначался для маленьких детей – как и другие жанры народного искусства. И хотя Корней Чуковский в свое время проделал гигантскую работу, чтобы доказать близость детского и народного восприятия, сегодня этот тезис классика воспринимается, с одной стороны, как дань романтизму XIX-го – начала ХХ века, с другой стороны – как важный аргумент в рамках полемики конца 1920-х годов вокруг содержания детской литературы. Полемика, в частности, затрагивала судьбу такого жанра как сказка, «целесообразность» ее существования в советской детской литературе. «Народность» сказки оказалась решающим доводом, позволившим Чуковскому, с одной стороны, отстоять этот жанр, а с другой стороны – зарезервировать фольклорным текстам одно из почетных мест в литературе для детей.

То, что фольклорные тексты, которые сегодня принято считать хрестоматийными, проходили серьезную редакторскую обработку и являлись практически новыми литературными произведениями, оставалось «за кадром». Как и то обстоятельство, что в сборниках «народных» сказок, адресованных детям, мог присутствовать значительный пласт сказок бытовых, посвященных довольно сомнительным отношениям родственников в крестьянской семье. (Помню, что в детстве одна такая сказка меня просто потрясла. Сначала там подробно описывалось поведение самодурки-свекрови по отношению к снохам, а потом – изощренная по своей жестокости расправа с ней.)

Мое отклонение от темы – от малышовых книжек – служит для того, чтобы нащупать корни нашей приверженности некоторым аксиомам. В частности, наших представлений о том, что читать самым маленьким. И что книжки с потешками и есть «то самое».

Но ведь потешки изначально бытовали не как тексты для чтения, а как устные приговаривания. Как слова, сопровождающие действия, а вовсе не как слова, сопровождающие картинку. То есть предполагается, что слово усваивается через действие и что действие помогает воспринимать слова.

С этой точки зрения, одной из самых удачных малышовых книг для «читательского старта» оказывается книжка Эрика Карла «От головы до ног». Там между картинкой и текстом «вставлено» движение. На одной странице – животное, которое «заявляет» и словами, и позой что-нибудь вроде: «Я умею выгибать спину. А ты так умеешь?» На другой – ребенок, который это движение повторяет.

Практически все взрослые, которые, я знаю, читают книгу Эрика Карла своим малышам, находят способ на собственном примере продемонстрировать малышу, какое движение имеет в виду автор. И побуждают ребенка это движение повторить. Чтение при таком подходе оказывается «нелинейным»: слово + картинка, движение, картинка. Движение «вклинивается» в процесс чтения. Трудно сказать, видит ли изначально полуторагодовалый ребенок нарисованное животное целиком. И тем более трудно утверждать, что он в состоянии сравнить позу животного с позой нарисованного мальчика. Но он усваивает движение, которое во время чтения пластически изображает взрослый. А через движение – и слова, и нарисованные образы.

Что видит малыш на картинке?

Можно возразить, что детям в «прошлом веке» читали книги с картинками Васнецова, и все было прекрасно.

Но тут есть одна маленькая деталь, связанная с важными социальными изменениями. Сегодня родители, озабоченные развитием ребенка, начинают читать ему еще до того, как он заговорит. Научился сидеть – и перед ним раскрывают книжку. Научился ходить – и с ним пытаются рассматривать картинки. Приучают к сложнейшему виду деятельности: смотреть на картинку, пока взрослый произносит какой-то текст.

Такое снижение возрастной планки домашнего чтения, я думаю, – абсолютно новое явление.

Подтвердить или опровергнуть это на основе воспоминаний взрослых довольно сложно. Взрослые, как правило, рассказывают о том, что и как им читали, с того момента, как помнят себя. А это почти всегда после трех лет (после того, как в речи появляется местоимение «я»). И даже позже.

Но можно сделать какие-то выводы на основе программ дошкольного воспитания. Дошкольный возраст, в соответствии с отечественной возрастной периодизацией, начинается с трех лет. Именно в этом возрасте дети начинают посещать детский сад. А в детском саду с ними начинают направленно заниматься. В частности, «знакомить с художественными произведениями», то есть читать им стихи и коротенькие тексты. До трехлетнего возраста советский ребенок ходил в ясли. А в яслях никаких занятий не было, и книг там детям не читали. В яслях за детьми присматривали. Возможно, воспитатель что-то «приговаривал». Но уж точно не рассматривал с детьми картинки. Полуторалетний и даже двухлетний малыш может заниматься таким сложным видом деятельности только в индивидуальном режиме и вместе со взрослым. Но никаких условий для индивидуальной работы в советских яслях не было.

Конечно, в интеллигентских семьях детям начинали читать раньше, чем в детском саду.

И Чуковский в своем знаменитом труде обозначил важную границу: ребенок, которому читают, это ребенок «с двух…». Но не с года, даже не с полутора.

Вроде бы малость. Однако в раннем возрасте год и даже полгода – это огромный временной промежуток. И в данном случае он измеряется таким мерилом как наличие или отсутствие речи. Не отдельных слов, а именно речи.

Неговорящий (или начинающий говорить первые слова) малыш и говорящий, который использует предложения, – это совершенно разные существа. То, что по силам говорящему, находится за пределами восприятия неговорящего, потому что речь, пусть только-только наметившаяся, – это показатель развития символического, знакового мышления.

Что стоит за бытовым выражением «ребенок заговорил»?

Это значит, что у него развивается способность замещать реальный предмет или реальное действие словом. Замещать реальность – условным обозначением. Слова заменяют собой предметы и даже частично вытесняют их из жизни ребенка. (Это похоже на то, как деньги вытесняют реальные предметы из обмена.) И в этот момент мы говорим о том, что у ребенка начинает развиваться воображение.

Хочу подчеркнуть: начинает развиваться. Широко распространенное представление о том, что ребенок рождается на свет с «готовым» воображением и это воображение превосходит по своей силе воображение взрослых, опроверг еще сто лет назад классик отечественной психологии Лев Выготский. Малыш – это существо, психические функции которого развиваются. И воображение с этой точки зрения ничем от других функций не отличается. Другое дело, что его развитию в дошкольном возрасте отведена особая роль.

Но это не значит, что полуторалетний ребенок способен, к примеру, воспринимать сюжетную картинку так же, как это делает взрослый. Нет, не способен малыш воспринимать образы, созданные художником, во всей полноте и тем более «считывать» с иллюстраций эмоции. Он еще только начинает этому учиться.

Что происходит, когда двухлетний ребенок, к примеру, рассматривает рисунки в книге Бернер? Он тычет пальцем в какое-нибудь маленькое пятнышко где-нибудь на периферии картинки – на что старший (или взрослый) должен называть ему нарисованный предмет.

Я такую ситуацию наблюдала. Причем пятнышко, на которое указывал ребенок, непременно было маленьким, то есть «обозримым». Видимо, размеры пятнышка позволяли ребенку ухватить изображение целиком и как-то опознать очертания. И такое пятнышко, как правило, располагалось на периферии, ближе к краю картинки, где его легче «обнаружить», где оно не сильно зашумленное. Маленькие дети и выискивают на картинках городка какую-нибудь собачку, или машинку, или велосипед. Может, фигурку мальчика. То есть то, что наполнено для них понятным содержанием. Видимо, на первом этапе, когда ребенок еще только овладевает знаковым мышлением и речью, очень важна такая непосредственная узнаваемость. Это ведь громадное открытие – обнаружить, что собачка может быть представлена в виде пятнышка.

Книги Ротраут Бернер во множестве предоставляют ребенку такие возможности – обнаруживать обозримые и узнаваемые «пятнышки». Но мне долго казалось, что «Городок» жалко использовать исключительно для этой цели. Однако я очень быстро утешилась и перестала жалеть о судьбе «Городка» – из-за родителей. Я в какой-то момент поняла, что книги Ротраут очень хитро устроены. Да, дети ничего в них не понимают – ни в их запутанных сюжетах, ни в ироничном изображении персонажей.

И не должны понимать. Пусть себе ищут пятнышки. «Городок», на самом деле, – для взрослых. Это взрослые приходят в восторг от вида многофигурных композиций и закрученных сюжетов «Городка». И такие восторги гарантированно обеспечивают их терпение к однообразным и многократно повторяемым познавательным поискам детей. В течение довольно продолжительного времени каждый день одно и то же: «Это?», «Это?». Но взрослым не скучно. Им забавно, что ребеночек «разделяет» их интересы. Иными словами, при общении вокруг книг Бернер интересы малыша и интересы родителя не сталкиваются, не противоречат друг другу, а просто мирно сосуществуют в разных плоскостях.

Что касается «Большой книги…» с ее ватными палочками, она более «прямолинейна»: ребенку нужны маленькие пятнышки? Так тут все картинки – маленькие пятнышки. Нужно, чтобы пятнышки были «отдельно стоящими»? Они разбросаны по странице без всякой сюжетной связи. И, следовательно, рассматривать и опознавать их в возрасте от полутора до двух лет можно гораздо более продуктивно, с бόльшим обучающим эффектом, чем в сложных книгах Бернер.

Проблема – исключительно в родителях, которым на ватные палочки смотреть скучно. И в бабушках, у которых в качестве идеала малышовой книги в голове сидят котики и курочки Васнецова.

Но в качестве компенсации первым здесь на каждой страничке имеется что-то вроде длинношеего жирафа, играющего на виолончели. А для вторых под картинками написаны слова. И каждая уважающая себя бабушка может тешить себя иллюзией, что ребенок смотрит не только на картинку-пятнышко, но и «ухватывает» изображение слова. А узнавание словесной «картинки» лежит в основе обучения чтению «методом целых слов».

Видит ли ребенок на самом деле написанное слово или нет, бабушке знать совершенно не обязательно. Должно же ее что-то вдохновлять.

Ведь миром, как известно, правит энергия заблуждений.

Марина Аромштам