Станислав Востоков – один из самых популярных современных детских писателей, обладатель престижных литературных премий (таких, например, как «Заветная мечта»), частый гость книжных фестивалей и библиотек. Особенно известна и любима читателями (и детьми, и взрослыми) его книга о московском зоопарке «Не кормить и не дразнить!»
Как и почему Станислав начал писать о природе? Кто, с его точки зрения, может писать о животных? На эти и другие вопросы Станислав Востоков ответил «Папмамбуку».
– Станислав, вы помните свои первые детские книжки и то, как вы научились читать?
– Научился читать я года в четыре, а одной из первых книжек была «Морская азбука» Александра Беслика (Издательство «Малыш», 1976 г.), с очень хорошими иллюстрациями. Я на ней, как все маленькие дети, писал всякие слова, в основном морские и в основном неправильно. Еще я любил книжку Бориса Заходера «Сказка про доброго носорога». Были финские книжки-картинки про Зайчишку-Пушишку. Почему-то у нас дома имелось много переводных детских изданий. Хотя вообще с книжками было не так хорошо, как хотелось бы. Тогда они считались товаром дефицитным. Я жил в Ташкенте, а это город очень большой, в то время – с большим количеством книжных магазинов, но найти в них хорошую детскую книжку было невозможно. Поэтому большинство самых интересных для меня книг я прочитал либо в гостях, либо в пионерском лагере. Первой книгой, которая произвела на меня большое впечатление, была «Незнайка и его друзья». «Незнайку» я прочитал на даче у бабушкиной подруги из Новосибирска. Она – человек с большими связями, поэтому собрала очень хорошую библиотеку. За месяц я ее почти всю перечитал. И после «Незнайки» захотел стать детским писателем. Думал: «Как это здорово! Я тоже хочу так писать».
Следующей книгой был «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» с рисунками Владимирского. Бабушкина подруга, увидев, что мне так понравилась ее библиотека, пообещала: «Я тебе достану правильные книжки». И с тех пор каждый год присылала мне продолжение «Волшебника Изумрудного города»: «Семь подземных королей», «Огненный бог марранов», «Желтый туман» и «Тайна заброшенного замка». Сам бы я эти книжки достать не смог.
Еще я часто увязывался за мамой в библиотеку и что-нибудь там себе выбирал, хотя библиотека, в которую ходила мама, была взрослая. Первым делом я бежал в отдел периодики и хватал журнал «Крокодил». Мне очень нравилось, как здорово там рисовали спекулянтов. А потом, насмотревшись на спекулянтов и взяточников, я бежал выбирать свои книжки в детском отделе. Помню, взял в этой библиотеке «Муфту, Полботинка и Моховую Бороду» Эно Рауда, несколько раз ее перечитывал.
У одного моего школьного приятеля дома было много хороших детских книг. Он их часто приносил в школу, и большие перемены мы проводили так: когда все бегали и прыгали, мы забирались на третий этаж, где находился вход на чердак. Там было тихо, никто не мешал. Это было настоящее пиршество духа: мы сидели, читали какую-нибудь хорошую книгу, например, научно-популярную «Почемучку», а потом спускались и шли на очередной урок.
Поскольку книжки купить было трудно, в основном мы ими менялись. Так у нас по двору все интересные книжки и ходили. Уходила книжка из одной квартиры в другую, потом в третью, и возвращалась к хозяину совсем затрепанной. В основном это была детская классика. Ни об Успенском, ни о Ковале мы тогда слыхом не слыхивали, даже Крапивина не знали, потому что ни в магазине, ни у знакомых этих писателей не было. Их книги, как и многие другие, которые я в детстве пропустил, я прочитал уже потом. А Крапивина – только года три назад. Зато сразу чуть не все собрание сочинений, специалистом по Крапивину стал!
Да, еще один пример нашего тогдашнего положения: некоторые детские книжки московских издательств перепечатывали в Ташкенте, но, как правило, на не очень хорошей бумаге. Например, «Сказки» Киплинга и «Поют колеса тра-та-та» Драгунского. Были они дешевыми. А книга – лучший подарок. И иногда происходили смешные случаи: одному и тому же человеку дарили по несколько «Сказок» или «Колес». Эти книжки – наверное, оттого что их было много, – не пользовались популярностью. Интересно читать то, что досталось с трудом. И вот если книжка была одна на весь двор, ее как раз хотели прочитать все. Поэтому Киплинга я прочитал только недавно.
«Шляпа волшебника» Туве Янссон в переводе Смирнова – любимая книга до сих пор. Ее я прочитал в пионерском лагере. Это был идеальный лагерь – лагерь городского типа. Туда утром уходишь, а вечером домой, к друзьям возвращаешься. И вот в этом городском лагере в тихий час после бассейна мы укладывались, и нам обязательно что-нибудь читали. Например, «Зверобоя» Фенимора Купера. По-моему, так и должно быть: дети накупались, их положили на раскладушки и читают им Фенимора Купера. Идеальное образование!
Однажды в лагере мне было поручено читать вслух во время тихого часа привезенную с собой книжку – «Добываек» Мэри Нортон. Это было здорово! Потому что спать совсем не хотелось. Вместо этого я читал всем «Добываек» и был в большом почете.
– Любили ли вы в детстве читать о природе и о животных?
– У нас дома была книжка Веры Чаплиной «Мои воспитанники». Ее я впервые прочитал очень рано. И потом перечитывал много-много раз, практически всю запомнил. И Бианки, конечно, читал, и других наших авторов. Но самыми любимыми были Чаплина и Сетон-Томпсон. Еще могу прибавить к ним отца и сына Чарушиных. Хотя их книга запомнилась мне больше своими рисунками. И, конечно, Джеральда Даррелла. Но его и Джеймса Хэрриота я прочел позже.
– Когда вы начали писать, и о чем была ваша первая книга?
– Сочинять я начал очень рано, постоянно выдумывал завиральные истории, которые рассказывал друзьям во дворе.
Свое первое произведение, оформленное по-настоящему, я написал в начальной школе. Мама сказала: «Городская газета (она называлась “Пионер Востока”) объявила конкурс среди детей на лучшую сказку. Давай-ка пиши». И вот когда возникла необходимость что-то специально сочинить – у меня совсем ничего не придумывалось. Тогда я решил: «Возьму сказку у кого-нибудь другого». Переписал сказку Гаршина, только у меня лягушка летала не на утках, а в самолете, в багажном отделении. Мама послала сказку в газету, а я все ждал, когда же мне премию дадут. Так и не дали. Потому что надо было сочинять самому. И с тех пор я стараюсь ничего ни у кого не списывать, а сочинять своими силами.
– У вас в детстве были домашние звери?
– Один раз случилась история с котенком. Мне тогда было года четыре. Мы пошли гулять с мамой и сестрой и подобрали котенка. И мама как-то на удивление просто согласилась его взять, хотя она никогда ни на каких животных в доме не соглашалась. Мы его принесли домой, накормили. А на следующий день за этим котенком пришла его мама. Она стояла под дверью и мяукала, мяукала... Наша мама, конечно, котенка его маме с большим удовольствием вернула. В общем, не получалось как-то с животными.
– А как получилось, что вы стали заниматься зоологией?
– Все благодаря книжкам: мне, как и большинству детей, нравились книжки о животных. И мне, как и многим детям, очень хотелось стать юннатом Юный натуралист (сокращенно юнна́т) – участник детского кружка по изучению природы и естественных наук. зоопарка. Это раньше было очень распространено: многие работали в зоопарке юннатами, в школах были живые уголки, были станции юннатов. Поэтому я просто пришел в наш Ташкентский зоопарк и говорю: «Юннат нужен?» Они говорят: «Давай!» Так я попал в зоопарк. Перезнакомился с половиной служителей. Но после окончания школы поступил в художественное училище – просто потому, что единственное, что я тогда умел делать, это рисовать. И логично было, что после художественного училища я снова пошел работать в зоопарк.
А в Московский зоопарк поступил уже в «пожилом» возрасте, мне было 25 лет. Приехал я в Москву, отучившись на Джерси Небольшой остров в проливе Ла-Манш, на котором жил и работал известный английский натуралист и писатель Джеральд Дарелл, основатель Джерсийского зоопарка и Фонда охраны дикой природы, которые сейчас носят его имя., став «крупным специалистом». Услыхав, что я учился на Джерси, меня тут же взяли «по блату» – за близкое знакомство с Джеральдом Дарреллом, которого я никогда в жизни не видел.
– Как вы начали писать о животных?
– Я давно хотел попробовать написать что-то о животных. И окончательно решил это сделать после Московского зоопарка. Думаю: «Что я, зря там год отработал? Надо написать про это книжку». И написал. Года через два ее издали. Но потом эту книжку никто не мог найти, потому что она стояла среди учебных пособий – ее выпустило издательство, которое делало только учебные пособия.
А первая настоящая книжка – в твердом переплете, с хорошими иллюстрациями – это «Ветер делают деревья», про наш детский сад.
– Вы часто сами иллюстрируете свои книги. Но не всегда. Почему?
– Животные у меня сразу хорошо получаются. А вот с людьми приходится много возиться. Их рисовать мне до сих пор сложно, поэтому мои книги о животных я иллюстрирую сам, а там, где нужно рисовать людей, обращаюсь к другим художникам.
Однажды наша учительница литературы и русского – у нас была очень хорошая учительница – прослышала о том, что я рисую, и предложила мне нарисовать иллюстрации к поэме «Мцыри». Я подумал: «А что, я хуже Бенуа? Сейчас нарисую». И нарисовал целую галерею картин. Например, как Мцыри борется с барсом. У меня и так были неплохие оценки по литературе, а тут они просто зашкалили.
– Есть ли такие писатели, которые является для вас идеалом?
– Пожалуй, нет. Хотя я люблю многих писателей. И выделить кого-то из них сложно, потому что невозможно сравнивать, например, рассказы Михаила Пришвина с повестями Джеральда Даррелла. Это совершенно разные вещи.
Но если и есть идеальный детский писатель, то это Астрид Линдгрен.
– Среди современных молодых писателей есть пишущие о природе?
– К сожалению, о животных пишут мало. Притом что у нас замечательная школа этого жанра. Авторов, писавших о природе, можно перечислять долго: Аксаков, Мамин-Сибиряк, Паустовский, Пришвин, Сахарнов, Сладков... Причем наша школа хороша тем, что она отличается от «сюжетной» английской. Чаще у наших писателей истории описательные, как у Пришвина. Например, о том, как блестит капля в лучах солнца на каком-нибудь листке. А почему вслед за классиками никто не пришел – это вопрос. Ведь книжки о природе очень востребованы. Но, разумеется, про животных должен писать человек, который их хорошо знает. Это может быть работник зоопарка, лесник, просто охотник или ученый. В идеале надо было бы делать так, как делал Маршак: приглашать человека, допустим, металлурга или водолаза, и писать вместе с ним книжку. Но кто сейчас этим будет заниматься? Впрочем, думаю, что ситуация все-таки исправится.
И про деревню сейчас, к сожалению, мало книжек. Может быть потому, что писатели, в основном, живут в городах. А вот авторы, которых уже можно назвать классиками, например Коваль или Успенский, подолгу жили в деревне. Они очень хорошо знали деревенскую атмосферу и могли придумать достоверные и интересные сюжеты. Например, у Коваля больше половины книг либо про деревню, либо про маленький город, включая «Васю Куролесова», действие которого происходит в Мытищах. (Не все знают, что город Карманов – это и есть Мытищи.)
Для многих современных детей мир существует в пределах города. Конечно, родители стараются куда-то вывозить детей, но, к сожалению, такое удовольствие выпадает не всем. И мне захотелось поделиться этой замечательной атмосферой. Поэтому я и написал «Фросю».
– Был ли реальный прототип у Фроси и ее бабушки?
– Нет. Но был реальный прототип деревни. Я сам живу в деревне, тут до сих пор стоит старая-старая школа, хотя она уже давно не работает. Просто я взял нашу деревню и перенес ее в Вологодскую область.
– У вас сейчас есть дома какие-то животные?
– Только немецкая овчарка. Но животных вокруг много. Например, у нас много певчих птиц, ястребы прилетают. А до недавнего времени у нас водились лоси. И мне один знакомый дедушка рассказал историю: пошел он в лес по грибы. А зрение у него не очень хорошее. И вот он устал, увидел бревно, захотел на нем отдохнуть. Бревно вскочило и поскакало, потому что это оказался лось. Дедушка даже умудрился на нем как-то проехать, на этом лосе, чем до сих пор сильно гордится. Сложно, конечно, перепутать бревно с лосем, но бывает и не такое.
– Не тот ли это лось, на котором занавеска потом оказалась?
– Нет, это не тот лось, того лося я придумал. Хотя некоторые рассказы в «Зимней двери» правдивые, например, история с котом в ведре. А некоторые – придуманы. В сюжетных историях волей-неволей приходится что-то сочинять. Мне потому и нравится работа писателя, что можно наврать с три короба, а тебя за это не только не поругают, но даже, может, и поблагодарят!
Беседу вела Алёна Васнецова
Фото Виктора Аромштама
__________________________________
Книги Станислава Востокова: