– Татьяна Иосифовна! Когда переводчики переводят с английского, немецкого, французского, понятно, что ими движет: они помогают русскоговорящему человеку приобщиться к другой культуре. Но известно, что эта культура богата и за ней стоит могучая традиция. Вы же посвятили себя венгерской литературе. Что за этим стоит? Случайное стечение жизненных обстоятельств? Или сознательный выбор?

– Случайность? Случайностей в жизни не бывает. Одна случайность, за ней другая – и обнаруживается закономерность. Мое обращение к венгерской литературе – это такая давняя история, что-то из прошлого столетия. Даже странно, что приходится ее вспоминать. Но раз уж вы задали вопрос… В университете я училась в словацкой группе славянского отделения филфака. На третьем курсе надо было писать курсовую работу. В списке рекомендуемой литературы значились книги на совершенно непонятном языке. Язык оказался венгерским. Группа у нас была очень сильная. Четверка в сессии у кого-то одного казалась настоящим ЧП. И нас охватило тогда благородное негодование: мы знаем столько языков – словацкий, чешский, польский, сербский, болгарский (английский – само собой). А тут пожалуйста – книги, которые мы не можем прочесть! Почему бы нам не взяться за этот венгерский? Что нам стоит дом построить? В деканате пошли нам навстречу, дали преподавателя. Но курс был короткий. А я тогда две недели проболела. Так что мое приобщение к венгерскому оказалось очень поверхностным: буквы, правила чтения, произношение – и все.

После университета я получила свободное распределение – могла сама искать себе работу. Мечтала заниматься литературным переводом. Хотя, конечно же, ничего не умела. Что умеет человек со студенческой скамьи? Опыт у него ничтожный. Ведет его только желание. А желание у меня было страстным. Я пошла по московским издательствам. Везде меня спрашивают: каким языком владеете? – Словацким. – Что-что? Каким?

В Издательстве иностранной литературы ответили еще хлеще: «Словацкий? Иностранный язык? Я, знаете ли, украинским владею. Может, мне тоже выдать его за иностранный?»

Ну, я, глотая слезы, пошла к двери. Но, видимо, моя спина выглядела так скорбно, что кадровик мне вдогонку крикнул: «Девушка, может, вы какие-нибудь экзотические языки знаете?» Я замерла: «Экзотические – это какие?» – «Албанский, румынский, венгерский». – «Венгерский я начинала учить». – «И сколько учили?» – «Три месяца». – «Оставайтесь. Доучите». Венгрия-то в те времена считалась «страной народной демократии». И полагалось необходимым иметь в издательстве переводчика с венгерского – ради укрепления дружбы социалистических стран. К тому же события 1956 года – подавление антикоммунистических выступлений в Венгрии советскими танками – были еще очень свежи в памяти. Надо было как-то все это смягчать – за счет «налаживания культурных связей». В общем, меня взяли – с испытательным сроком. Пришлось на ходу совершенствовать язык. После работы я сломя голову бежала брать уроки венгерского. В 1959 году между Венгрией и Советским Союзом был заключен договор о культурном сотрудничестве «на паритетных началах». Договор, в числе прочего, подразумевал переводческую работу – с русского на венгерский и с венгерского на русский. Венгрия прислала к нам свою переводческую гвардию из 15 человек. Все – блестящие знатоки русского языка.

– Откуда в Венгрии могли взяться блестящие переводчики с русского?

– Как откуда? Эти кадры ковались на Колыме и в Воркуте. Когда из Венгрии решили сделать страну народной демократии, многие интеллигентные люди плохо туда вписывались. В частности, туда плохо вписывались социал-демократы. Это был послевоенный «набор» – практически никто из них не воевал, да и становлению нового режима не препятствовал активно. Но… Венгрия – страна маленькая. Когда начались посадки, замели слишком многих. В своей стране места для них не хватило, поэтому их ссылали на просторы нашей необъятной родины. Почти каждый из этой переводческой группы имел опыт лагерной жизни в том или ином объеме. Но есть люди, которые в любой ситуации учатся. Эти в лагерях оттачивали свой русский. Один из них, к примеру, в лагере перевел на венгерский «Евгения Онегина». Вообще, прибывшие к нам венгры хорошо знали русскую литературу. Все читали в подлиннике Толстого и Достоевского. Как я сказала, пятнадцать переводчиков. Ну, и говорят: теперь ваша очередь. Присылайте своих переводчиков в Венгрию – чтобы переводили на русский венгерские книги. И не забудьте про паритетные начала. То есть нужно пятнадцать переводчиков. А у нас почитай что никого! Мне и говорят: «Поезжай!» А у меня маленький ребенок. И никуда я ехать не хочу, боюсь. У нас тогда у всех было сознание людей, живущих за «железным занавесом». За этим самым занавесом непонятно что происходит. Шпионы, диверсанты, враги отечества. И эта Венгрия – пусть и демократическая страна… Страшно! Я отнекивалась как могла.

Начальство поначалу отступило, но потом снова за меня взялись, сказали: «Поезжай!» И в конце концов я уже больше не смогла отказываться. Отправили меня заграницу. На полгода. Пришлось оставить трехлетнего ребенка. Первый месяц в Венгрии я плакала почти каждый день. Двух слов связать не могу, на простейшие вопросы – «Как вас зовут?», «Откуда вы приехали?» – ответить не могу. Не ориентируюсь совершенно. Но потом слезы иссякли, глазки высохли. Огляделась я и… Поняла, что люблю это все до гроба!

– Полюбили венгерскую культуру?

– Венгерскую культуру, венгерский язык, венгерскую землю, венгерских людей. Все это было совершенно другое, не похожее на то, к чему я привыкла за своим «железным занавесом». Я, можно сказать, испытала любовное потрясение. И до сих пор от него не оправилась. Мне уже девятый десяток идет – а я все живу с этим ощущением. Согласитесь, за такой долгий срок можно бы и разочароваться. Но – нет.

– Понятно, что вас в то время поразила «инакость» другого мира – пусть и «социалистического», но все равно находившегося за пределами СССР. Но у многих людей Венгрия времен Второй мировой войны ассоциируется с фашизмом. Да и последние политические новости из этой страны вызывают тревожное удивление…

– Мы живем в стране, где фашистские марши проходят под охраной полиции. Где нельзя крикнуть вслед этим демонстрантам «фашистские сволочи!». И при этом мы упрекаем кого-то, что они ковыряют в носу?

– То есть вы считаете, что Венгрия свободна от подобных «веяний»?

– Ну, люди и там разные. Есть среди них и ярые антисемиты, и оголтелые националисты. Всякое есть. Но там выборная система. Скоро в Венгрии выборы. Надеюсь, что там хоть кое-что изменится. Хотя, конечно, их выборы чем-то напоминают наши: венграм тоже приходится выбирать между плохим и худшим. Это наследие венгеро-советской дружбы, наверное. И все-таки я в Венгрию верю. В этой маленькой стране есть подлинное величие.

– Я понимаю, что вы любите Венгрию. Но, может быть, слово «величие» слишком сильное?

– Судите сами: маленькая страна, где-то в недрах Европы затерянная, с мало кому понятным языком. Но как венгры блюдут свой язык! Как радеют о его чистоте! А насколько логичная и четко выстроенная языковая система! Между прочим, когда в практику стал входить «машинный перевод», за языковой образец был принят венгерский язык – именно в силу своей стройности и строгости правил. Посмотрите на русский язык – сколько тут исключений. А в венгерском языке исключений практически нет. Правило и есть правило.

– А что собой представляет венгерская литература?

– Это очень интересная литература. Просто ее у нас мало знают. Мешает языковой барьер, плохие переводы, некачественный отбор произведений для перевода. К тому же наш читатель как рассуждает: зачем читать книгу какого-то венгра, когда у меня на столе лежит известная английская книжка. Это предубеждение. Венгерская литература достойна внимания.

– Как сами венгры сегодня относятся к переводам с других языков? Изменилось ли что-то в сравнении с советскими временами? Теперь ведь программ с «паритетными началами» не существует.

– Венгры необычайно открыты. У них мощный институт перевода. Есть издательства, которые специализируются исключительно на переводной литературе. Они так свою миссию понимают: сделать мировую культуру доступной для венгерских читателей. Кстати, у истоков этого издательства стояли те самые «колымские кадры». Конечно, любому издательству сейчас трудно удержать чистоту позиции: надо выживать в условиях рынка. Все вынуждены, кроме всего прочего, выпускать коммерческую литературу. Но все-таки в Венгрии есть издательства, которые держат планку достаточно высоко.

– Вы могли бы назвать три детские книги венгерских авторов, которые, на ваш взгляд, относятся к классике мирового уровня?

– Я отношу сюда все книги Пала Бекеша. И рядом с ним я поставлю обожаемую мной Еву Яниковски.

– У Евы Яниковски действительно остроумные и трогательные книги. Но разве они детские?

– «Маленький принц», по-вашему, – детская или взрослая книжка?

– Изначально – взрослая. Сложные метафоры, сложные проблемы. Но маленький мальчик, Лис, какие-то перелеты с планеты на планету – во всем этом, вроде бы, опознаются сказочные реалии. Вроде бы детям тоже есть за что зацепиться. И книга входит в круг детского чтения.

– А Метерлинк с его «Синей птицей»? Разве это детская сказка? Это ж какая страшная вещь! Но, мне кажется, это естественно для качественной литературы: она интересна и взрослым, и детям. Хотя по-настоящему оценить ее может только взрослый. Книги Евы Яниковски относятся к этому разряду. Я дружила с ней много лет. И считаю ее гениальной писательницей. Что касается Пала Бекеша, то его книги мне кажутся очень злободневными. Они ни капельки не устарели. И точно отражают то, что сегодня вокруг нас происходит. Пал Бекеш и Ева Яниковски – это две вершины, с системой ценностей на все времена.

– Вы переводите только то, что вам нравится?

– Я перевожу, конечно, не только гениальные произведения. Но все, что перевожу, должно соответствовать моим этическим, эстетическим и идейным представлениям.

– Пал Бекеш считается классиком венгерской литературы, так ведь?

– Да, венгры очень им гордятся, переиздают его. Его книги хорошо расходятся.

– Видимо, для всего постсоветского пространства сейчас характерно ностальгическое книгоиздание. Посмотрите, что лежит на наших прилавках в великом множестве – «любимые книги нашего детства».

– Ничего плохого в этом не вижу. Нет смысла каждый раз изобретать велосипед.

– Да, я понимаю. Но речь не об этом. Вот недавно я шла по книжной ярмарке, и со мной случилось то, что случается в последнее время со многими. Я наткнулась на одну книжку и закричала: «Ой, точно такая же была у меня в детстве! Как я ее любила!» И в ностальническом порыве немедленно выложила за эту книжку серьезную сумму. Книжка «Рам и Рум» Святослава Сахарнова. Мне в детстве страшно нравились эти человекообразные роботы. Приношу книгу домой в надежде, что смогу поделиться своей детской любовью с внуками. А муж мне говорит: ты разве не видишь, что эта книжка транслирует представления о роботах 50-х годов прошлого века? Реальные современные роботы совершенно другие, да и нынешние дети уже столько всего про роботов следующих поколений посмотрели в кино, что эта наивная сказочка не может их тронуть ни под каким видом. И вот я сидела, листала книжку и грустила. Конечно, нам еще только предстоит проверить, кто прав. Но скорее всего Рам и Рум должны будут остаться в моем детстве. Это я к тому, что ностальгия – не очень хороший советчик при выборе детской книжки.

– А я думаю, ностальгическим чувствам надо поддаваться.

– Почему?

– От этого сердце теплеет. И, может, ваш внук посмотрит на этих роботов и скажет: прикол какой, а? Так ведь они сейчас говорят? Нет ничего плохого в том, чтобы вместе посмеяться. Это тоже полезно – узнать, каких роботов любили дети в прежние времена. Какими их представляли. Знаете, я иногда перевожу детективы «прежних времен». И там какой-нибудь человек мечется: ему нужно позвонить, но то автомата нет рядом, то монетки нет подходящей. Любой современный ребенок скажет: эх, была бы у него мобила…

– Не было бы детектива. Я как-то наткнулась в фейсбуке на рассказ одной мамы о том, как ее ребенок читал «Ромео и Джульетту». Примерно так и читал: «Были б у них мобильные телефоны, ничего бы не случилось. Никаких смертей и трагедий».

– Он бы ей позвонил: эй, подруга, не пей микстуру. Она бы ему позвонила: эй, чувак, давай назад… Знаете, мне кажется, важно, чтобы дети поняли, что трагедия не связана с наличием или отсутствием мобильного телефона. Она была и остается трагедией.

– Но это я к вопросу о восприятии классики. В Венгрии есть такая проблема?

– Не могу сказать. Я уже давно не была в Венгрии. Тут приходится считаться с возрастом. Но, видимо, это проблемы общие. Сегодняшние дети рождаются с мобильным телефоном в ручонке. Да и сама я хоть и не люблю технику, а уже не могу без нее обойтись. Мир вокруг сильно меняется.

– А как вы относитесь к современной детской российской литературе?

– Тут я не берусь обобщать. Я мало читаю современную литературу. Но то, что читаю, мне нравится.

– Спасибо вам большое за интересный разговор.

Беседу вела Марина Аромштам
Фото Галины Соловьевой