Точнее, это книга не столько про папу, сколько про отношения мальчика и папы.

Еще точнее – про ускользающие отношения, потому что у папы совершенно нет времени на сыночка.

Его «функции по отношению к ребенку» вроде бы обозначены: случается, что ребеночка надо куда-нибудь отвезти, а потом откуда-нибудь забрать. Понятные такие функции.

Но папа постоянно опаздывает. И сын тоже постоянно опаздывает из-за опаздывающего папы – то на футбол, то на карнавал. И даже когда папа появляется, это какое-то частичное присутствие в жизни ребенка – поскольку папа не выпускает из рук мобильник и продолжает вести какие-то переговоры с какими-то людьми. Папа ругается с ними. И мальчик грустно фиксирует: «Классные ругательства, которые могли бы пригодиться мне в школе».

Да, еще у папы есть «порше», кабриолет. Но это, опять-таки, имеет мало отношения к детскому счастью.

В целом складывается довольно унылая картина детской заброшенности, невозможности разделить с человеком под названием «папа» хоть какие-нибудь детские переживания.

И вот – карнавал. Малыш, наряженный в костюм «волшебника» (папа костюм одобрил, правда, приняв его за костюм трубочиста), опять опоздал. И опять ему приходится ждать папу, которому срочно нужно подзарядить мобильник.

И его совсем не согревает завистливый интерес одноклассников: «Круто, наверное, иметь папу, у которого есть “порше”»? Ни капельки не согревает. Поэтому он отвечает им: «Не-а! Лучше бы у меня была собака!» – и в этот момент нечаянно взмахивает волшебной палочкой…

Дальше все происходит по законам волшебной сказки. Уставший ждать папу ребенок выходит на парковку и обнаруживает на месте водителя огромного черного пса.

Чуть-чуть удивления: «Папа, это ты?» Совсем немного раскаяния: «Я нечаянно взмахнул палочкой!» А дальше – полное торжество справедливости. Папа-пес лижет мальчика в щеку. Папа-пес не ругается на прохожих, не разговаривает по телефону. И домой они возвращаются без приключений (пешком). Разве можно считать приключением папины остановки, во время которых он нюхает собачьи какашки и метит фонарный столб? Это какие-то милые, органично вписывающиеся в детскую жизнь виды деятельности.

Единственное, что немного смущает мальчика, это вопрос «Что скажет мама?».

Но мама… Маму такая трансформация ничуть не удивляет. (В этом месте рассказа редкая мама не испытает катарсис.) Мама реагирует на нее с полным пониманием и приятием. Она с радостным удивлением выясняет новые возможности преображенного папы:

« – Хм-м, – задумчиво сказала мама и скрестила руки на груди. – А что, симпатичный… Он умеет давать лапу?
– Да, а еще он откликается, когда его зовешь.
– И как ты его зовешь?
– Просто «папа».
– Хорошее имя для собаки, – согласилась мама».

Ну, и дальше описывается идиллия семейного ужина (на который папа наконец-то не опоздал), без бесконечных телефонных разговоров и эсэмэсок.

Тут вдруг выясняется, чего всем надо от папы – ПРИСУТСТВИЯ. Полного, а не частичного. Способности откликаться, «когда его зовут». Вот на это самое – просто «папа!». Возможности «лизнуть в щеку», не откладывая на потом выражения радости от встречи.

«Папа-пес» – такой теплый, чистосердечный, преданный… хмм… бессловесный. Хотя и не очень воспитанный. Последнее обстоятельство, видимо, неотменимо. Но ужинать с таким папой все равно одно удовольствие.

Не жизнь, а сказка.

Однако писатель схитрил: сказочный прием оказался обманкой. «Вдруг мы услышали, как открылась входная дверь… На пороге стоял папа.
– Симон, где ты был?
Он опустился на колени и крепко обнял меня…»

Ни в какого пса папа не превращался. Пес был самым настоящим, приблудным, случайно забравшимся на сиденье автомобиля. Переворот восприятия. Сказка-мечта обрывается. Читатель вместе с героями возвращается к реальности.

Для ребенка ясно: игра окончилась. Так бывает: представляешь себе что-то замечательное, а потом тебя зовут обедать, или делать уроки, или еще зачем-то – и все иллюзии сворачиваются, как скатерть праздничного стола.

Для читающей мамы ясно: мама из книги и раньше все знала, но включилась в детскую игру, позволила себе такую психологическую релаксацию, психологическую подстановку – «приблудный пес» вместо «пропавшего папы». Что лишний раз доказывает: семейная жизнь непростая штука…

Пса благополучно возвратили хозяину.

И в этот момент мама ставит вопрос ребром:
«– Ну что ж, собаку мы отдали… Теперь надо решить, что делать с папой (видимо, ввиду обнаружившегося между ними внутреннего сходства. – М.А.).
– Может, оставите меня? – предложил папа и крепко сжал мою руку…
– Хорошо, – кивнул я… и, повиснув на руках у родителей, сделал сальто».

И последний триумфальный аккорд этой «не сказки»: «Пожалуй, в этом и заключается разница между собакой и папой. Папу нельзя никому отдать. За папу надо держаться. И это правильно».

Несколько неожиданный, парадоксальный и «экологичный» вывод.

Пронзительный для ребенка. Примиряющий с жизнью маму.

Такими и бывают заключения, сделанные не по законам логики, а по законам любви.

Марина Аромштам