– Ольга, вы помните, как научились читать?

– Думаю, я постепенно училась. С помощью каких-нибудь кубиков. У моих родителей не было никакой специальной методики обучения. Так что я училась читать на том, что было под рукой – на том, что дома читали, что бабушка мне читала. Еще у меня был старший брат, и, наверное, это тоже сыграло свою роль. Я помню, как играла в школу. Это была такая обучающая игра. Я должна была соответствовать роли учительницы.

– А свои ощущения от книг вы помните? Когда вы еще не умели читать, но уже брали книжку в руки?

– У меня было много журналов. Один мой знакомый художник вспоминает, как он в «Веселых картинках» рассматривал замечательные комиксы «Про девочку Машу и куклу Наташу». Он до сих пор по тем своим ощущениям скучает. Я тоже любила картинки рассматривать. Большие развороты, где много разных деталей. Позже мне выписывали журнал «Мурзилка». И у меня до сих пор хранится диплом за участие в конкурсе рисунков. На этом основании я даже смею считать себя художником «Мурзилки».

Еще были радиопередачи, которые я слушала и которые были связаны с журналами. Теперь я понимаю, что меня увлекали именно рассказы, сюжетные истории с продолжением. Я на это «подсаживалась». Это побуждало читать. Интересно читать интересное. А скучные стихи и рассказы отбивают всякую охоту к чтению.

– Родители читали вам вслух?

– Конечно. На ночь читали и утром. По утрам мне папа читал, лежа в кровати, – видимо, чтобы подольше оттянуть момент вставания. В течение некоторого времени до школы я жила у бабушки. Бабушка моя после обеда ложилась отдыхать. Перед тем, как лечь, она доставала такой большой фартук с карманами. В нем хранились листки отрывного календаря. И бабушка эти листки один за другим доставала и читала вслух. А я все это слушала. И не помню, чтобы было скучно.

– Когда вы уже умели читать, вам все равно нравилось слушать чтение взрослых?

– Самой читать сложно. Моя первая учительница сказала родителям на родительском собрании: читать сложно. А то, что делать сложно, делать не хочется. Поэтому надо читать маленькому человеку вслух – пока ему самому трудно это делать.

Но есть и другая сторона дела. Я прочитала об этом у одного критика, который писал про Астрид Линдгрен. Он сказал, что чтение – это трансляция любви. Не только нашей любви – детям, но и детской любви – нам. Когда ты не знаешь, о чем поговорить с ребенком, ты можешь почитать ему свою любимую книжку. И ты в этот момент чувствуешь себя хорошим взрослым. А дети чувствуют, что им хорошо, уютно в семье.

– Вы помните первую книжку, которую прочитали самостоятельно?

– Нет. Зато помню первую книжку своей дочери. Она начала читать в пять лет и сразу взялась за серьезные книги. Одна из первых была «Индийские сказки» с разными сложными словами. Вторая – «В мире животных» Акимушкина. И вот она то и дело прибегала и спрашивала: «Мама, племенной бык весит четыре точка семь. Четыре точка семь – что это такое?»

– А какие книжки вашего детства входили в число ваших любимых?

– Помню, что очень любила книжки-малышки. Их надо было вынимать из журналов и самостоятельно «доделывать». Это мне очень нравилось. Еще среди любимых была книжка, которая называлась «Дом с волшебными окнами» – про ожившие игрушки. И я потом очень хотела, чтобы ее переиздали. Но оказалось, что она сильно устарела. Она сейчас лежит у меня на даче, я время от времени ее открываю. Думаю: вдруг я чего-то не понимаю? Вдруг я со временем до этого понимания дорасту, и эта книжка, про ожившие игрушки, понравится мне так же, как в детстве? Лет в пять или в шесть я, засыпая, часто представляла себе этот дом, где жили куклы.

Есть в детских пристрастиях к тем или иным книжкам что-то необъяснимое. Как иногда ребенку нравится старая, затасканная игрушка, так и книжка может нравиться не очень хорошая. Хотя, думаю, «Дом с волшебными окнами» Эсфирь Эмден – все-таки неплохая книжка.

– А ваше отношение к картинкам – каким оно было?

– Я боялась Бабу Ягу на картинках Билибина. Я думаю, ее многие дети боятся. Еще я помню, как мама рассказывала мне про книги своего детства. У нее была дореволюционная книжка про Мурзилку. Про другого Мурзилку – не такого, как в журнале. Мама говорила, что эта книжка пропала в блокаду. И жалела, что не могла для меня нигде ее достать. Лет десять назад эту книгу переиздали, но я уже выросла.

– Но все-таки истории привлекали вас больше, чем картинки?

– Да. Например, рассказы Чаплиной о животных. Я рыдала, читая про слепого льва. И истории про львенка Кинули я помню. Еще я с детства помню книжку, которая называлась «Сапоги-собаки»: полярный летчик как-то зашел в гости к герою истории и оставил в прихожей унты. Название – «Сапоги-собаки» – до сих пор кажется мне замечательным. А автора я не помню. И нигде не могу найти этот рассказ.

Еще у нас с братом была книжка «Сорок изыскателей» (Сергей Голицын). Там был рецепт пирога под названием «Утопленник». Мой брат, тогда уже школьник, уговорил бабушку испечь такой пирог. Бабушка решилась на это ради любимых внуков. Надо было замесить тесто и бросить его в ледяную воду. Тесто должно было всплыть, а потом уже из него пекли пирог.

И вот бабушка замесила тесто. Мы вышли на улицу, собрали в ведро снег, притащили это ведро домой, поставили посреди комнаты и ждали, пока снег растает. Потом кинули в воду тесто и стали ждать, когда же оно всплывет. А тесто не всплывает и не всплывает. Мы расстроились страшно: не получалось сделать так, как в книжке. Нас уложили спать. А утром бабушка из этого теста все-таки испекла печенье. И оно оказалось очень вкусным.

Не могу сказать, что эта книга относится к числу известных. Но ее переиздали, и я этому очень рада.

Мне кажется, это важно – чтобы дети читали те же книжки, что и их родители, бабушки и дедушки. Через книги наши дети учатся нас понимать. Так выстраивается связь поколений.

– Ольга, а букварь у вас был? Вы помните свое отношение к букварю?

– Букварь у меня никакого отторжения не вызывал. Хотя я и не была круглой отличницей, и вообще была какой-то безграмотной, учительница меня очень любила. И я старалась быть примерной девочкой. Я делала все, что требовалось. Читать я до школы научилась, а вот палочки писать мне плохо удавались.

– Вы читаете на нескольких языках. Как вы этому научились?

– Я училась в английской спецшколе. Наша школа была экспериментальной. У нас с шестого класса многие предметы преподавались на английском языке. Учили мы предмет по русскому учебнику, а пересказывать надо было по-английски. И обидно было получать двойку за то, что ты понял, усвоил. Надо было научиться складывать фразы из того английского багажа, которым ты уже овладел. Грамматические ошибки на этих предметах нам прощали. Главное было – передать содержание. Но учительница английского языка меня почему-то не любила. И когда я решила поступать в университет на факультет английского языка, она сказала моим родителям: отговорите девочку. Я ей, конечно, поставлю пятерку в году, но она никогда не будет знать ни одного иностранного языка. Это меня ошарашило. И я в результате решила поступать не в московский университет, а в ленинградский. И не на английское отделение, а на скандинавское. Как потом оказалось, туда был самый большой конкурс. Еще у меня появилось ощущение, что я такая «бракованная игрушка», которая не может действовать по общим правилам. И этот странный комплекс оказался освобождающим. Уже взрослой на одном университетском семинаре я работала в паре с завкафедрой грамматики языкового вуза. Тряслась ужасно. А она мне сказала: мы знаем так много, а вы так свободно говорите!

– Как вы пришли к тому, что хотите заниматься переводами детских книг?

– Мне интересны другие люди, другие писатели. И мне интереснее перевести чужое, чем рассказать свое. Кроме того, я в какой-то момент стала заниматься иностранной детской литературой и поняла, что ни с кем особенно не могу поделиться своими открытиями. Мало кто может разделить мои эмоции по поводу прочитанных книг. И мне очень захотелось, чтобы об этих книгах узнали.

Детская литература удивительно интересная. Интереснее взрослой. В трудные перестроечные времена я спасалась тем, что читала детские книжки на разных языках. И мне тогда открылось, как можно и нужно жить…

Беседу вела Юлия Шевелкина