‒ Юлия, вы профессиональный писатель. И этим многое сказано: все, что вокруг вас происходит, все, что кажется вам интересным, может превратиться в текст. Расскажите, что вас подтолкнуло к работе над книгой «Коля рисует»?

‒ Желание зафиксировать то, что происходит, живет во мне постоянно. С одной стороны, я мама, с другой стороны – любопытный наблюдатель. Если, например, все вдруг начинают ругаться, мама в ужасе: зачем же так кричать? А наблюдатель чуть ли не радуется: так-так-так… Ну-ка, что он крикнул? Это же специально не придумаешь! Надо срочно записать… Хорошо, что домашние относятся к моему поведению спокойно. Еще и подшучивают: вот это запиши, и вот это запиши. Пригодится.

Что до книжки, посвященной детскому рисованию, то тут переплелось много разных мотивов. Мне хотелось показать, что случается, когда ребенок берет в руки карандаш и проводит первую линию на бумаге. И ему вдруг открывается, что в руках у него инструмент, с которым можно творить Вселенную, – что линия на бумаге может быть началом какого-то пути. По отношению к рисующему ребенку слово «творец» совсем не кажется мне громким. Линии начинают «говорить», «шевелиться», во что-то превращаться… Это, с одной стороны, дает ощущение могущества, с другой – чувство приобщения к волшебству. Для меня это захватывающий процесс.

‒ Вам кажется, это типично для детей – переживать такие чувства во время рисования? Или это яркая индивидуальная черта какого-то конкретного ребенка, склонного сочинять, придумывать?

‒ Мне кажется, это должно быть свойственно детям. Дети ведь много разного пробуют. Но тут все зависит от родителей – насколько им важно то, что происходит. Если родитель обращает внимание ребенка на что-то, то и ребенку будет не все равно. Залез, например, ребенок в лужу – и мама его вытащит и попросит: «Не пачкай обувь и одежду!» Другая мама ребенка в луже сфотографирует и выложит в сеть с подписью: «Осваиваем мир». Третья мама вытащит ребенка из лужи, отведет домой, поможет переобуться и вернется к луже: пусть бродит по ней, исследует! А четвертая мама еще и мерные штрихи на сапогах нарисует: полезешь в лужу – измеришь ее глубину. То есть одна мама прививает навык опрятности, другая – навык исследовательского поведения. Это ни хорошо, ни плохо. Все родители разные, каждый транслирует свое.

‒ И вы считаете, что таким образом можно сформировать у ребенка представление о ценности того или иного поведения? Взрослый показывает, что ему это важно, – и это передается ребенку?

‒ Да. Для меня самой как для человека творческого было очень важно обнаружить в своих детях творческое начало. Неважно, как именно это проявлялось – с помощью пластилина, красок… Но когда я писала книгу, то, конечно, не могла залезть в голову к детям. Скорее, я проецировала на текст свой собственный опыт – вспоминала, как была маленькой, как рисовала.

‒ А вы были рисующим ребенком?

‒ Да, я рисовала много и с интересом. Но для себя. Все попытки родителей отдать меня учиться рисованию не то чтобы плохо заканчивались – нет. Я была послушной девочкой. Надо ходить в художественную школу? Буду ходить в художественную школу. Но потом я смотрела на собственные рисунки, вывешенные где-нибудь в фойе кинотеатра, и думала: тут написано «Юлия Кузнецова»… Но разве это я нарисовала? А вот свои почеркушки «бесконтрольные», придуманных мной персонажей я с собой отождествляла. Я рисовала и на последних страницах тетрадей, и во время уроков. Рисовала замки, принцесс с длинными волосами. Принцесса несет свечу… Делала бумажных кукол… Я помню, как с помощью таких рисунков выстраивались целые миры. Это ощущение я и попыталась передать в книге.

‒ То есть прототипом героя, на первый взгляд, является ваш сын. Но на самом деле это вы сами… И значит, книжка «Коля рисует» ‒ о том, как становятся… писателем?

‒ Вы меня раскусили. Хотя мне и в голову не приходило, что можно это так повернуть. Но ведь вначале действительно придумываются герои. Неважно, каким образом они воплощаются в жизнь – на бумаге, в пластилине, с помощью снега или воды.

‒ А почему это для вас так важно – показать, как это происходит, как это может быть?

‒ Потому что через такое придумывание к человеку приходит ощущение своего предназначения. Вообще-то он в мире для того, чтобы придумывать человечков, рисовать принцесс… Это не значит, что у него не может быть приличной профессии. Я вот учительница, между прочим.

‒ Я, между прочим, тоже.

‒ Но чувство полноты жизни человек ощущает только в творчестве. Если хотите, он чувствует себя счастливым только в творчестве. Когда я пишу, я чувствую радость жизни.

‒ И книжку вы написали, чтобы помочь людям, детям найти дорожку к счастью?

‒ Можно и так сказать. Но такое счастье не бесконечно. Это не значит, что если ребенок будет рисовать, он будет бесконечно счастлив. Тот, кто занимается творчеством, знает, каково оно: в голове – одно, на бумаге – другое. Расхождение ужасно расстраивает. Ребенок задумал нарисовать куропатку, а получилось что угодно, только не куропатка. И он бросает карандаш и клянется, что никогда больше не будет рисовать… Я с детства помню это отчаяние. Но тут нужно научиться отпускать своего внутреннего критика – и рисовать, рисовать, рисовать. Так, мне кажется, ты приходишь к самому себе, налаживаешь связь со своим внутренним, со своей душой. Животные, птицы, люди, которых ты создал, чем-то похожи на тебя. И ты видишь часть самого себя, вынесенную наружу. Так ты учишься себя понимать. Во время чтения происходит нечто подобное.

‒ То есть, с одной стороны, вы видите в таких занятиях путь к счастью. С другой стороны – способ измерить свою силу и глубину.

‒ Да, как будто ты в сапогах с делениями заходишь в воду.

‒ Но, применительно к вашей книге, такие смыслы еще нужно для себя открыть. А на первый взгляд это бытописание – книга, описывающая быт ребенка. Я бы даже сказала, рутинный, поскольку в нем не происходит никаких особых внешних событий, никаких драм, и тем более – трагедий. Для советской детской литературы такое совершенно немыслимо. Считалось, что книга должна быть непременно остросюжетной. Хотя, конечно, в начале ХХ века попытки создать для детей русскую «бытовую» литературу были. Но развития они не получили: в стране воцарилась другая идеология и другое отношение к детям. А с началом нового столетия книги, описывающие бытовые ситуации, опять стали появляться. И, к удивлению взрослых, дети такие книги очень любят. Как вы думаете, на детей какого возраста рассчитана ваша книга?

‒ Герою книги, мне кажется, четыре года. Ну или ближе к пяти. А читатель… Наверное, эта книга адресована детям четырех-шести лет.

‒ Вот-вот! Это тот самый возраст, в котором дети так любят слушать «бытописание».

‒ Я, правда, не могу сказать, что села и подумала: напишу-ка я книжку для детей четырех-шести лет. Нет, я писала так, как мне нравилось. А читатели «определились» уже потом. Тут и иллюстрации Инны Папоротной сделали свое дело – привлекли юных читателей Поэтому мне очень интересно расспрашивать детей и родителей о том, чем их привлекает книга. И мамы, и дети говорят: книга им нравится, потому что она очень спокойная, читать ее можно неторопливо. Это важно для тревожных детей. А какой-то ребенок послушает главу и скажет: а теперь, мама, я хочу порисовать. Как там у Коли было?.. Я не намеревалась писать пособие по рисованию с детьми. Но я уже получила много рисунков «по книге». Например, рисунков со шмелями (одна глава посвящена тому, как Коля рисует шмеля). Видимо, в рассказах есть нечто, что дает импульс к рисованию…

‒ Но вы же признались в том, что по профессии вы учитель. И, конечно, читатель-педагог не может не увидеть, что в каждом рассказе еще и заложена методическая идея.

‒ Наверное, это так. Хотя я и не писала методическое пособие по рисованию, а просто хотела показать: рисовать не всегда просто. Но если возникает проблема, ее можно решить вот так. И воспитатели детских садов, в руки которым попала эта книжка, действительно говорят: отличное методическое пособие. Бери – и работай. Прочитал рассказ – и понятно, что делать с детьми. И дети после чтения рисуют с удовольствием. Это здорово, потому что и мне хотелось, чтобы книга воспринималась не как рассказы про талантливого мальчика, который собирается стать художником…

‒ Так мы же договорились, что герой с большой вероятностью станет писателем!

‒ Я должна к этой мысли привыкнуть. Это для меня новый поворот. Но это так: из рисующего ребенка может вырасти писатель. И вообще я считаю, что писателем может стать любой ребенок – если захочет.

‒ Я знаю, что это ваш педагогический лозунг: каждая мама может, каждый ребенок может. Я-то так не считаю. Но иметь дело с педагогом-гуманистом очень приятно. И после разговора с вами я готова в это поверить – на какое-то время. К тому же психологи школы Л.С. Выготского тоже считают, что творчеству можно учить. Играть в сюжетные игры, к примеру, можно учить. А что это значит? Учить придумывать сюжеты… То есть можно отнести вас к писателям, реализующим принципы культурно-исторической педагогики. Но это вы по отношению к детям гуманист. А по отношению к родителям? Что кроется за фразой «мама может»? «Мама должна»?

‒ Ну, вообще-то мне жалко современных родителей. Хотя, как говорит моя мама, на что вам жаловаться – с вашими интернет-магазинами, стиральными машинами и непромокаемыми подгузниками? Где тут место депрессиям? Но у каждого поколения родителей свои сложности и свои причины для усталости и переживаний. И сложности родительства связаны с необходимостью постоянно делать выбор: делать прививку – не делать прививку, разрешать что-то – запрещать что-то, кормить тем-то – не кормить тем-то, водить куда-то – не водить куда-то… И никто за тебя этот выбор не сделает. А все вокруг еще и громоздит груду камней «долженствования»: это родитель должен, и это должен… А тут еще Юлия Кузнецова написала книгу, где родитель опять что-то должен… Но родительская дисциплина все же должна существовать. Родителям часто говорят, что они должны заботиться о своем эмоциональном благополучии, должны позволять себе грустить и предаваться охватывающим их чувствам. Я согласна с этим, но не стоит бесконечно заниматься только своими эмоциями. Но, на мой взгляд, все-таки нельзя позволять себе постоянно отключаться от ребенка: я буду без конца грустить и злиться, а ребенок пусть сам где-нибудь «повисит». Родители все-таки должны говорить себе слово «надо». Ну или искать тех, кто позаботится о ребенке, пока родители помогают себе разобраться с психологическим состоянием.

‒ То есть в жизни родителей все-таки должны существовать «режимные моменты» и… сюда входит также и «поддержка детского творчества»?

‒ Ну, можно отвести ребенка на кружок и сидеть спокойно в ожидании окончания занятия, занимаясь своими делами. Но самом деле, это выход, потому что бывают родители, которым совершенно неинтересно рисовать с ребенком или чем-то таким заниматься. Бывают родители, которые терпеть не могут читать ребенку вслух. Я встречала таких родителей на своих курсах, где мы учимся приобщать детей к чтению. Ну что тут поделаешь! Может, им голос свой не нравится, может, у них глаза болят. Не знаю. Родитель имеет право не любить читать вслух. В этом случае приходится заменять родительское чтение прослушиванием аудиокниг. Но это я к чему? Если родителю не интересно детское творчество, значит, он не купит мою книгу – вот и все.

‒ То есть это родители из разряда тех, с которыми вы не можете вести диалог. С которыми диалог в принципе невозможен – что бы вы ни говорили. Понятная позиция. Но жалеете вы родителей только на словах.

‒ Мне кажется, что книга «Коля рисует» не вызывает зависти. Это я про жалость к родителям. Нет в этой книге ничего такого, чтобы заставляло думать: ну, это не про моего ребенка! Это про какого-то особо одаренного. А это все-таки важно – чтобы герой не вызывал зависти. Тогда автор воспринимается как некто доброжелательный. Как доброжелательная соседка, которая не навязывает своих советов, но к которой хочется прислушаться. А быть внимательным к ребенку и реагировать на то, что с ним происходит, – этому можно научиться, мне кажется. И это ведь самое важное. Это и позволяет поддерживать детское творчество…

‒ …с помощью которого ребенок время от времени может переживать состояние счастья… По-моему, мы поговорили об очень важных вещах.

Беседу вела Марина Аромштам