«Что мне больше всего нравится в книгах Алексина, это скорость», – написал несколько лет назад в своем конкурсном эссе один из подростков. Я не очень понимаю, какую-такую особенную скорость он усмотрел у Алексина, но меня тогда поразило, что «скорость повествования» может оказаться критерием читательской оценки текста. Не «захватывающий сюжет», не «стремительно развивающееся действие», не «динамичность повествования» – а именно его «скорость»!
Я вспомнила то подростковое эссе в связи с книжкой польской писательницы Юстины Беднарек «Пять ловких куниц» – потому что больше всего в ней меня поразила именно скорость повествования. Конечно, если главными действующими лицами истории оказываются куницы, которым свойственно ловко и быстро передвигаться, то это вроде бы «естественно». Но ведь в книге и люди есть! И дело даже не в том, что все они находятся в движении, все куда-то перемещаются, очень часто – бегом. Даже героиня по имени Элиза Пешеход (вроде бы совершенно спокойное имя) в первый раз встречается читателю во время пробежки. А если кому-то из персонажей и удается присесть, то он почти сразу же, под воздействием разных обстоятельств, вынужден вскочить и приступить к каким-то действиям – благородным или преступным.
Но дело не только в этом, а в какой-то сумасшедшей «киношной» смене эпизодов с разными персонажами, ‒ и при этом сюжет не теряет связности и никто из действующих лиц не теряется. Все «колесят» строго в соответствии с той ролью, которую отвел им автор: вот безусловно хороший персонаж, которому грозит опасность и на спасение которого будут брошены все силы; вот злодей, в злодействе которого не приходится сомневаться с первого момента его появления «на сцене»; вот плуты (куницы), к которым мы не можем отнестись иначе как с симпатией – такие они живые и так смешно пародируют людей своим внешним видом, пристрастиями и повадками; вот милый неудачник со скрытым потенциалом вершителя добрых дел; вот не слишком сообразительный представитель закона…
Раз, два, три – мотор! – и все сломя голову понеслись к счастливому концу.
Книжка, в общем-то, не тоненькая – 139 страниц (пусть и с картинками). А главы в классическом смысле в ней отсутствуют. Повествование разбивается на фрагменты с помощью… гастрономических рецептов.
Интрига в книге связана с кулинарными тайнами и преступлениями на кулинарной почве. Но сами рецепты никакой обязательной сюжетной нагрузки не несут. Они играют роль бухточек, где читатель может укрыться и перевести дух. И еще одно важное назначение у них есть: благодаря рецептам, реальным и фантастическим, по всему повествованию разливается чудесный, манящий дух мирной жизни. Что бы там ни происходило в пространстве «между рецептами», но всякий читающий книгу в глубине души знает: истории обеспечен хороший конец.
Но что такое хороший конец в данном случае?
Это праздник торжества кулинарии…
Вот казалось бы: такая бешеная скорость повествования исключает даже намеки на психологизм в привычном смысле слова – с его выяснением скрытых мотивов, развитием характеров и сложными переживаниями. Но я с некоторых пор склонна думать, что ребенку, особенно – сложному, очень важно дать отдохнуть от себя самого и того «психоанализа», который вольно или невольно навязывают ему взрослые. Это не значит, что все книги, которые мы ему читаем, должны быть такими «скоростными». Но такие книги обязательно должны быть, и они, скорее всего, будут востребованы.
Кроме того, можно ли придумать что-нибудь более психотерапевтическое для большинства детей, чем кулинарная составляющая?
Интернет забит рецептами и роликами, демонстрирующими процесс готовки. Рестораторы обнаружили, что людям нравится самостоятельно смешивать ингредиенты мудреных блюд, и щедро снабжают своих клиентов рецептами и пакетами с нужными полуфабрикатами. А дети теперь просят на день рождения устроить для своих гостей кулинарный мастер-класс…
Это примета времени.
Я пережила своеобразный культурный шок, когда мой внук, обнаружив на даче толстенную книгу под названием «Кухня народов мира», неожиданно в нее уткнулся. То его нельзя было заставить тоненькую книжку-картинку прочитать, а тут вдруг он зарылся в этот толстенный (и казавшийся мне совершенно никчемным) том, и не видно его и не слышно. Что он там делает, в этой книге?
Чи-та-ет?!
Более того – просит дать ему книгу с собой в Москву. И, как потом мне сообщили, по приезде домой он немедленно снова в нее нырнул. И читал рецепты про себя, а потом маме вслух. И что-то такое нашел, «интересное». И выписал на листочек нужные ингредиенты. И получил на них от родителей деньги. И сходил (сам) за ними в магазин. И потом (пусть и с помощью мамы) что-то приготовил…
Чтение – вот лучшее учение! И первой самостоятельно прочитанной книгой может стать кулинарная…
При желании «Пять ловких куниц» можно считать кулинарной книгой.
Правда, с рецептами, отягощенными историей и связанными с ним персонажами. Может, шрифт, которым набраны эти рецепты, и мелковат. Но практика показывает: детей, даже только начинающих читать, в некоторых случаях это не останавливает.
А кроме рецептов, в книге еще есть картинки. «Пять куниц» – не книжка-картинка. Это полноценная текстовая книга. Но картинки в ней играют огромную роль. Какие-то из них служат той же цели, что и рецепты (и часто их сопровождают). А есть еще форзацы-карты, и галерея образов, и даже целая вводная часть на три разворота, состоящая из одних иллюстраций.
Очень похоже на фильм, где первые кадры готовят вас к «погружению»…
Марина Аромштам