Загадочно, непонятно… Интрига втягивает читателя в книгу, и перед ним страница за страницей разворачивается легенда. Когда-то, рассказывают нам, на месте Средиземного моря была суша – некий материк, со всех сторон омываемый водами морей. На карте, с которой читатель встречается в самом начале повествования, видно, что очертания этого мифического материка в точности повторяли очертания известного нам моря. А названия на странной карте перекликаются с известными географическими названиями – но зеркальным образом: Ионические горы, полуостров Гибралтар, Сахарский океан… Ту древнюю землю населяли люди разных культур, их нравы и обычаи, города, в которых они жили, сильно отличались друг от друга. Но все они были одержимы страстью познания и неукротимым желанием узнать, что кроется за горизонтом, от которого их отделяет бесконечное пространство воды. Свои города – как немые вопросы к морю – люди строили на побережье. Где-то вопрошающие пытались оторваться от берега, взлетая над морем на воздушных шарах, где-то они пытались сделать свой город частью вод, кто-то искал ответа у морских богов. И все они смотрели и смотрели за горизонт, все мечтали и мечтали туда доплыть, и страсть их множилась и достигла такой силы, что в какой-то момент «воды заняли место суши, а суша стала водой»: в конце книги мы видим другую карту – хорошо знакомого нам Средиземноморья…

Автор книги Марино Амодино отталкивался в своем повествовании от древних легенд о левантийских городах (или о городах земли восходящего солнца) и о том, как суша и море поменялись местами. А чтобы найти мифологическим событиям понятное для современного читателя обоснование, Амодино соединил их с просветительскими представлениями о силе познания.

Если бы мы имели дело исключительно с текстом, можно было бы отнестись к нему сколь угодно критически. Но «Средиморье» – не текстовая книга. Это книжка-картинка. Один из ярких примеров этого вида книги. Текст здесь играет роль стержня, сшивающего иллюстрации в единое целое. А главный смысл и главное достоинство «Средиморья» – в иллюстрациях и способе создания образов. Иллюстрации, как это часто бывает в книжках-картинках, рассказывают читающему свою историю, которая может выходить за пределы заданного текстом сюжета, и акценты в ней расставлены по-своему.

Главная задача визуального повествования «Средиморья» – поразить воображение читающего неожиданными, интересными образами городов. Ради этого все и «затевалось», мне кажется.

Автор текста Марино Амодино – архитектор. И его главный вклад в книгу – не только и не столько сюжетная «прошивка», сколько концепция этих образов: каждый город (действительно существовавший или мифический ‒ это неважно) должен быть представлен как нечто цельное, имеющее антропоморфные черты. То есть в буквальном смысле представлять собой «город с человеческим лицом». А художник Винченцо Дель Веккьо очень интересно эту идею воплотил. Как можно изобразить город «в целом», да еще и с лицом? Как скульптуру! И если до сих пор архитектуру называли «застывшей музыкой», то у Винченцо Дель Веккьо это застывшая антропоморфная фигура, сложенная из многочисленных фрагментов – башен, храмов, домов, крепостных стен, лестниц. И каждая скульптура города смотрит «своими глазами» на море ‒ как того и требует сюжет. Читателю предлагается эти скульптурные композиции разглядывать, угадывать их характеры, настроение и т.д.

Люди в книге тоже есть. Но поскольку они являются плотью от плоти своих городов (или наоборот), они тоже изображены как скульптуры. Это застывшие фигуры, как будто кто-то вдруг взял и заколдовал их: люди-скульптуры рифмуются с очеловеченными городами.

Больше того: и море «скульптурно», и облака «скульптурны». То есть художник последовательно проводит принцип «архитектура – это застывшие… (музыка, город, небо, море, люди…)». В результате все скульптурные композиции оказываются чем-то вроде памятника Познанию (можно в поддержку автора принять такую благородную версию).

***
У меня перед глазами сразу возникает картина: некий родитель, соблазненный интересной обложкой, листает «Средиморье», критически оценивает объем текста (на некоторых разворотах всего одна строка, на некоторых, кроме этой строки, есть еще «островок» текста, в котором тремя-четырьмя предложениями, напечатанными меленьким шрифтом, характеризуется тот или иной древний город) и спрашивает: «Ну и что здесь читать?»

В отличие от представлений древних спартанцев, превыше всего ценивших в речи лаконичность, для подавляющего большинства современных родителей небольшой объем текста вовсе не является достоинством детской книги. Мы ведь хотим, чтобы дети читали, так? Поэтому и ищем книги, в которых есть что читать. В целом мы не против картинок (даже «за») – если они помогают ребенку одолевать повествование. Но если картинки в книге перевешивают текст, то это допустимо лишь в книге для малышей. Зачем малыши смотрят на картинки, слушая чтение взрослого, понятно: это помогает им удерживать внимание. Но чем старше становится ребенок, тем меньше ему нужны эти «подпорки» для слушания. И «настоящая» книга – это полноценная текстовая книга. В ней вообще может не быть картинок.

И с этим не поспоришь – если речь идет о чтении.

Но книжка-картинка не только и не столько учит читать (хотя иногда ее роль в этом процессе трудно переоценить), сколько помогает ребенку или подростку овладеть другим языком – невербальным. Современный мир отличается визуальной насыщенностью. А визуальный язык, как и язык слов, имеет разные уровни сложности. Что-то – вроде условных знаков и смайликов – легко «прочитывается» и неискушенным зрителем. А что-то – вроде произведений изобразительного искусства (в том числе – современного) воспринимать совсем не просто. И только кажется, что смотреть не надо учить, что это приходит само. Нет, конечно.

В середине прошлого века отечественный художник и педагог Борис Неменский заговорил о важной функции так называемой «насмотренности»: чем больше ребенок видит разных художественных изображений, созданных в разные времена, в разных стилях и разных техниках, тем большую опытность приобретает его глаз, тем больше развивается его способность художественного восприятия. А в американской педагогике в начале нулевых годов возник термин с более широким значением – «визуальная грамотность». Стали говорить, что визуальная грамотность для ребенка не менее важна, чем умение читать.

Книжки-картинки – конечно, не панацея. В книжной педагогике, как и в педагогике вообще, не существует никаких универсальных «волшебных палочек». Но помочь ребенку приобрести какой-то опыт насмотренности и продвинуть его на пути к визуальной грамоте книжки-картинки в какой-то степени могут. Не все, конечно, а те, которые можно считать произведениями графического искусства. Такие, как «Средиморье».

Правда, тут надо сделать существенную оговорку: книжки-картинки ничего не дадут ребенку одним фактом своего существования. Надо, чтобы какие-то взрослые вдруг поставили перед собой такую задачу – помочь ребенку овладеть визуальной грамотностью. Книги приходят к детям через взрослых. Как и представления о жизни в целом.

Марина Аромштам