– Анна, мне бы хотелось поговорить с вами на животрепещущую тему – о подростковой любви. Вы в своих книгах не первый раз обращаетесь к этой теме. Но «Прогулка по прямой» все же стоит особняком. Ее подзаголовок – «Шесть историй о любви» ‒ не дает потенциальному читателю ошибиться. Мне бы хотелось понять, из чего, «из какого сора» выросла эта книга.

– Не то чтобы я вдруг взялась писать книгу о любви. Тогда получилось бы что-то другое, мне кажется. А «Прогулка…» появилась на свет так же, как, наверное, складываются сборники стихов у поэтов. Я вдруг обнаружила, что у меня есть несколько рассказов, написанных в разное время, но все они – про любовь. И решила объединить их в книгу.

– Как вы считаете, подростки нуждаются, чтобы с ними прямо говорили о любви?

– Я думаю, это важная для них тема. И она в том или ином виде всегда присутствует в книгах для подростков. В этом возрасте человек выпадает из домашней шкатулочки. Именно в этот период, а не в детском саду и не в первом классе, начинается его настоящая социализация и ему становятся по-настоящему важны другие люди. Подростки, с одной стороны, «сбиваются в стаи» по каким-то признакам. С другой стороны, каждый начинает рефлексировать на тему «Кто я? Где мое место? С кем мне может быть хорошо?» Да еще к этому добавляются проблемы физиологического созревания… Вообще первая любовь не обязательно настигает человека в подростковом возрасте. Кто-то переживает ее в начальной школе, а кто-то – даже в детском саду. Но настоящее испытание Другим случается именно тогда, когда ребенок становится подростком.

– Но ваши рассказы скорее не про испытание Другим, а про острое желание «встречи». Ваши героини страстно этого желают, мечтают об этом. Кто-то прямо задачу такую перед собой ставит – «влюбиться этим летом». Кого-то это накрывает нежданно-негаданно и опознается через ревность. Кто-то полагает, что уже влюбился, и именно поэтому надо вести себя в соответствии с заданными книжными образцами – «чтобы было похоже». Скажите, вы сами в свою бытность подростком переживали это так же, как описано в ваших рассказах?

– Пишу я, конечно, и с позиции себя сегодняшней, и с позиции подростка. Я именно так думала о любви, именно такой любви хотела– романтической. Я была подростком 90-х годов. А в 90-е вдруг стало очень много всего про любовь ‒ и фильмов, и песен. На мои представления о любви, о том, какой она должна быть, очень повлияли сериалы тех лет и голливудские фильмы. А там девушка непременно встречала «того самого…». На белом коне. Такие нереалистичные ожидания… Но еще до этого я перечитала всего Дюма, и моей первой экранной любовью (предметом первого краша, как сейчас говорят) был д’Артаньян.

– А вы с кем себя ассоциировали – с Констанцией или Миледи?

– Мне было очень жалко Констанцию, но я не ассоциировала себя ни с той, ни с другой. В детстве, когда мы играли в «Трех мушкетеров», я всегда выбирала себе роль Атоса.

– Атос ‒ пожалуй, самый романтический образ из всех четырех мушкетеров. Значит, описанное в рассказах отражает переживания того подростка, которым в 90-е годы была Анна Ремез?

– Не совсем. Я уже говорила, что писала рассказы с позиции взрослого человека. И многое выросло из наблюдений за сегодняшними подростками. Я уже восемь лет работаю в школьной библиотеке и вижу их почти каждый день. Кроме того, моей дочери сейчас тринадцать: есть у кого консультироваться.

– Интересно, насколько представления современных подростков о любви совпадают с представлениями девочки Анны Ремез?

– Чьи-то представления совпадают, чьи-то – нет. Есть, например, девочка, с которой мы обсуждаем романы Джейн Остин и Шарлотты Бронте. И в ней я прямо вижу себя. А есть девочки абсолютно другие. Для них любовь не важна. Для них на первом месте равенство возможностей, обретение своего пути в жизни: главное – моя личность и мои интересы.

– Но ведь и в вашу бытность подростком не все разделяли ваши романтические представления о любви? Не все же взращивались на романах XIX века? Были люди и… скажем так, попроще?

– Да, кто-то из моих одноклассниц уже в 9 классе заводил романы с одиннадцатиклассниками. И эти романы не были платоническими. Моя лучшая подруга уже в десятом классе вступила в сексуальные отношения. Да еще и с мальчиком, в которого я тоже была влюблена… Я не могла ее осуждать. Я ее только поддерживала. Но такие отношения были скорее исключением, чем правилом в нашем классе.

‒ Но в ваших рассказах ничего этого нет ‒ ни намека на то, что любовь может быть и неромантичной. Или лучше так сказать: что у любви бывают разные формы и стадии.

‒ Вы имеете в виду, что в моих рассказах нет секса? Мне кажется, писатель, который пишет для подростков, должен ответить себе на вопрос: можно ли в подростковом возрасте заниматься сексом, или еще нет?

‒ Решить, можно ли заниматься сексом, или можно ли об этом писать? Хотя я спрашивала о другом: должен ли писатель писать об этом как о проблеме. Знаете, у всех ваших замечательных рассказов есть одна композиционная особенность: они заканчиваются там, где в жизни, возможно, открываются врата ада.

‒ Я попробовала ответить на этот вопрос в повести «Пятнадцать».

‒ Но там эта проблема решена категорично. Девочка впервые сталкивается с «физиологией любви» ‒ и это оказывается отвратительным. Правда, в «Пятнадцати» все-таки описан унижающий девушку секс. Практически насилие, да еще и групповое. А рассказы из «Прогулки по прямой» – своего рода противоположность повести. В них всё исключительно романтично.

‒ Вот вы мне сейчас открыли глаза. В рассказах у меня действительно ничего нет о сексе. Не написалось – и все. Возможно, дело в том, что это рассказы про самое начало любви. Они о том состоянии приподнятости, возвышенности, которое характерно именно для начала. Предвкушение праздника часто лучше самого праздника. И дело не в том, что секс – это плохо или недопустимо. Просто когда люди переходят определенную грань, их отношения меняются. И вернуться к тому первому, романтическому восприятию другого человека уже невозможно… А о том, что случается дальше, нужно писать другие рассказы. Или повести… Слушайте, вы вынудили меня признать, что у меня в рассказах нет секса, и я стала думать: что со мной не так?

‒ Но вообще-то я не стремилась получить от вас подобное признание. Скорее, я сама хотела сделать признание. Читая ваши рассказы (от которых не хочется отрываться, они захватывают, заставляют забыться), я пыталась примерить все это к тому подростку, которым была сама, ‒ к девочке семидесятых. На уровне мечтаний и книжной ориентации все было очень похоже. Но «романтической реализации» не получалось. И я остро помню, как сталкивались во мне советские образцы «правильной любви» и реальная подростковая гиперсексуальность, от которой сходишь с ума, потому что ей нет выхода. И потому что ты не знаешь, что с этим делать. То есть мало того, что ты одержим этой самой «физиологией», о которой вы упомянули, так все еще и осложняется столкновением с угнездившимися в тебе моральными стереотипами и полной беспомощностью. Что со всем этим делать? Как жить?..Но современные подростки производят впечатление более трезвых, более защищенных от подобных «перепадов давления» и сбоев в представлениях о прекрасном?

‒ Да, это так. Сейчас они получают гораздо больше информации. Стоит войти в интернет – и тебе объяснят, какие отношения считаются «здоровыми», а какие – нет. Что такое «личные границы». И что нужно вовремя понять: мне по каким-то причинам некомфортно с этим человеком, он на меня давит.

‒ То есть всё психологизируется. И людей учат собой управлять.

‒ Не то чтобы управлять, а слушать себя, разбираться в себе. В мое время никто со мной об этом не разговаривал. Правда, о физиологии мама мне рассказывала. Объясняла, что может произойти, какие бывают последствия. И вообще, как всё устроено.

‒ В запретительном ключе?

‒ Нет. У меня поразительная мама, творческий человек, по профессии режиссер. Мы написали с ней вместе две книги. И она была кладезем информации, в которой так нуждались мои подруги. В семье с ними никто о сексе не разговаривал. А я рассказывала им об этом со слов мамы. Про меня у них даже поговорка была: «Вот Анька Ремез со своим жизненным опытом, неизвестно откуда взявшимся…» Но теперь существует много книг, в которых об этом рассказывается. Нет недостатка в информации.

‒ Выходит, тема любви перестала быть «сложной темой»? Я-то к ней именно так относилась.

‒ Ну почему? Это сложная тема. Сложная и важная. Но мне хотелось писать не о сложностях и даже опасностях любви… Хотя один рассказ в книге именно об этом…

‒ Тот, где учитель влюбился в ученицу? Да, он выпадает из общего ряда. И об этом, конечно, мало кто пишет, – хотя чувство, возникающее между учителем и ученицей (учеником и учительницей), относится к области профессиональных рисков и не является чем-то совсем уж редким. Между прочим, это одна из главных тем книги «Вверх по лестнице, ведущей вниз» Белл Кауфман – «неформальные отношения» между учеником и учительницей, которые круто меняют жизнь каждого из них. Но у вас это описано как ситуация из разряда «бывает и так». Бывает, что от любви хочется убежать…

‒ Ситуация из разряда «бывает и так» – это тоже важно. Рассказ написан на основе реальной истории, которой со мной поделилась молодая учительница. Я очень долго над ним работала, думала, что оставить, что добавить, что убрать. Ведь нельзя полностью перенести жизнь в литературу. Тогда это уже будет очерк, а не рассказ. Героиня рассказа «Сюрприз» не устаёт меня благодарить. Для неё публикация личной истории в виде художественного произведения стала очень важным событием. Она сказала мне, что если бы тогда, будучи девятиклассницей, в которую влюбился учитель, она бы прочитала что-то на эту тему, ей было бы легче. Но остальные рассказы все-таки, по большей части, не об этом. Они о предчувствии праздника. О том хорошем, что случается с людьми. О том периоде, когда в кровь выбрасываются гормоны счастья, когда жизнь обретает неожиданный смысл.

‒ То есть вы хотели приобщить читателя к переживанию счастья?

‒ Боже мой! Когда я это писала, я совершенно не думала о том, будет ли хорошо читателю.

‒ Но вам как автору было хорошо?

‒ Иногда хорошо, иногда не очень. Я же понимаю, что у героев скорее всего ничего не получится. Или они скоро друг друга забудут.

‒ А страдать из-за любви полезно, по-вашему? Есть представление, что через страдание развивается человеческая душа.

‒ Сейчас я могу ответить на этот вопрос утвердительно, но в подростковом возрасте мне вовсе не хотелось страдать. Когда мама говорила мне: «Не плачь, это у тебя ещё не любовь, а просто желание нравиться», меня это нисколько не утешало.

‒ Слушайте, Данте страдал, Петрарка страдал. И мы в результате имеем великую поэзию.

‒ Но это происходило в «другом мире». От наших подростков все это уже слишком далеко. У них совсем другая мировоззренческая парадигма.

‒ То есть они не хотят страдать? И вы как автор не хотите заставлять их страдать?

‒ Я думаю, вредно искать чего-то, что плохо с тобой согласуется. И посвящать свою жизнь без остатка другому человеку тоже не надо. Вредно. Тем не менее, тема любви в литературе вечна. Нам никуда от нее не деться – так же, как от тем дружбы, предательства и смерти.

‒ Но мы тем не менее относимся к любви не так, как Петрарка и Данте?

‒ Конечно! На наши чувства влияет эпоха, в которой мы живем. Мы ищем любовь и любим так, как диктует нам наше время. И любая подростковая книжка, даже про любовь, все равно шире, чем «заданная» тема. Она всегда касается взаимоотношений в семье, в обществе. Она помогает раздумывать над твоим местом в мире, над выбором пути. Любовь же не в вакууме случается!

‒ Скажите, а как подростки реагируют на вашу книгу? Вы имели возможность что то с ними обсудить?

‒ Да. В лицее, где я работаю, я устроила открытое обсуждение двух рассказов. Спасибо учительнице литературы, которая дала мне возможность это сделать. В нем приняли участие восьмиклассники. Они прочитали два рассказа, а я предложила им обсудить вопросы, поставленные в них: «Имеют ли родители право вмешиваться в личную жизнь подростка, если с ним, по мнению родителей, происходит что-то опасное?» и «Насколько уместно верить знакам судьбы?». Очень живыми получились обсуждения. Но это, конечно, было связано не только с самими текстами, сколько с вопросами ‒ они задели за живое и девочек, и мальчиков.

‒ Ну так ведь важно, что эти вопросы поднимались и в рассказах! Анна, а в каком ряду вы видите свою книгу? Что тематически и стилистически близкое вы бы поставили рядом с «Прогулкой…»?

‒ Если говорить о современной литературе, то «Янку» Тамары Михеевой, «Брауни с секретом» Юлии Кузнецовой и «Город с видом на море» Натальи Евдокимовой. Это книги о первой любви.

Янка »

Тамара Михеева

Брауни с секретом »

Юлия Кузнецова

Город с видом на море »

Наталья Евдокимова

‒ Скажите, пожалуйста, ваша книга – для девочек? Традиционно считается, что про любовь читают по преимуществу девочки.

‒ Наверное, для девочек. У мальчиков и девочек разное восприятие литературы. Девочки легко идентифицируют себя с персонажем любого пола. Вот я без труда представляла себя Атосом, а моя дочь с легкостью воображает себя хоббитом. У мальчиков, мне кажется, все происходит иначе. Одна моя коллега, например, озабочена поиском книг для сына-семиклассника, где бы главным героем был мальчик, и все время натыкается на книги с героинями-девочками. Таких книг, и правда, больше. Но я знаю мальчиков, которые, например, читали «Пятнадцать». И говорили потом: ого! Как интересно узнать, что там в голове у девочек! Но когда я пишу, я об этом не думаю. Когда я пишу, то целиком погружена в текст. И это не оставляет места ни для чего иного.

Беседу вела Марина Аромштам

______________________________________

Книги Анны Ремез:

Пятнадцать »

Анна Ремез

Прогулка по прямой. Шесть историй о любви »

Анна Ремез

Волны ходят по четыре »

Анна Ремез

Как устроить праздник »

Анна Ремез

Шоколадный хирург »

Анна Ремез

Кошка с Юпитера и позвоночные »

Анна Ремез

Стражи белых ночей. Петербургская сказочная повесть для любознательных »

Анна Ремез

На коньках по Неве, или Мышь в рукаве »

Анна Ремез