Судьба классических произведений, дошедших до нас из условной «глубины веков» и до сих пор живущих на книжных полках современных читателей, может складываться прямо противоположным образом. Одни из них, написанные в свое время для взрослых, меняют адресата. Так, например, произошло с «Робинзоном Крузо» и «Гулливером», написанными в первой четверти XVIII века. Усилиями переводчиков эти произведения вошли в круг чтения русскоязычных детей ХХ века, да и сейчас у них есть читатели. Правда, советские дети имели дело с адаптированными и сильно «отредактированными» версиями. (Хорошо это или плохо – отдельный вопрос, но, возможно, именно благодаря этому книги продолжают читаться.)

Вообще снижение возрастной планки характерно для многих классических произведений. Как писал Мирон Петровский в «Книгах нашего детства», «Крокодила» Чуковского в 1920-х годах «распевали» подростки в каждой подворотне. «Волшебника Изумрудного города» и его продолжения в начале 70-х читали четвероклассники и пятиклассники (я помню, как мы ждали выхода каждой книги!). Теперь родители торопятся прочитать их дошкольникам. Еще более показательна судьба классических романов XIX века, очевидно, не предназначавшихся детям. Но в круг чтения советского читающего ребенка входили и Дюма, и Стивенсон, и Гюго.

Такие «перемещения», видимо, связаны с отношением к образной системе, проблемам и языку, которыми оперирует книга. Взрослые как бы «уже все поняли» про данное произведение: оно уже не шокирует новизной, канон его толкования отработан, восприятие считается предсказуемым, поэтому книга получает статус «безопасной» и перемещается в «детскую».

Но существует и прямо противоположная тенденция в восприятии книги. Произведение, изначально адресованное детям, может перемещаться в область взрослого чтения. Это часто относится к историческим произведениям: исторические пласты «наращиваются», исторические события множатся, в общественном сознании меняется их иерархия и интерпретация, возникает еще и история интерпретаций…

«Пак с Волшебных Холмов» увидел свет в 1906 году. Это легенды и героические повествования из истории древней и средневековой Англии: реальные события перемежаются с мифологическими, волшебные персонажи становятся свидетелями кровавых и благородных деяний рыцарей, монахов, королей и баронов. Вереница вторжений континентальных завоевателей, которые, едва пустив на острове корни, оказываются перед угрозой новых завоевателей: бритты, саксы, англы, норманны… А рядом с ними – эльфы и феи, боги старые и боги новые. Странствия, междоусобицы, заговоры, жестокость Средневековья – и в бою, и в быту. И стремление средневекового человека открыть свое предназначение, сохранить свою душу, его мысли о будущем Англии… Тут, надо признать, автор в большей степени руководствовался патриотическими соображениями, чем принципом историзма и психологической достоверности. Но в исполнении Киплинга это, безусловно, придает повествованию романтическую возвышенность. А жесткость происходящего смягчается «проскальзывающим» то тут, то там волшебством и постоянным напоминанием, что все описываемое происходит в прошлом. Историческая дистанция позволяет читателю здесь и сейчас ощущать себя в безопасности. И в этом залог читательского удовольствия.

А это особенно важно, если читатель – ребенок!


«Пак с Волшебных Холмов» изначально был адресован детям.

Неслучайно Киплинг вводит в повествование двух детей – мальчика Дана и девочку Уну. Они прямые адресаты книги и «законные представители» всех потенциальных читателей своего возраста. На лугу у Волшебных Холмов Уна и Дан встречаются с Паком, «старейшим из старых духов Англии». Пак знает и помнит все, что когда-либо происходило под небом Туманного Альбиона, и становится проводником детей в прошлое.

Нам не сообщается, сколько именно лет Уне и Дану. Но они любят слушать рассказы, играть друг с другом, то есть еще не размежевались по «гендерному принципу», доверчивы, послушны и в то же время умеют читать, знают какие-то легенды и имена. То есть это дети, об образовании которых пекутся. И им, скорее всего, 8‒10 лет. Ну, может, 9‒11. А это возраст, когда интерес к сказкам постепенно замещается интересом к историческим рассказам. То есть Киплинг написал историю древней и средневековой Англии для читателей 8‒11 лет. И судя по тому, что «Пак…» через короткое время после выхода в свет приобрел такую же популярность, как и «Книга Джунглей», Киплинг не ошибся в расчетах. Разве что круг читателей у «Пака…» был гораздо шире.

Но с первых слов понятно, что Уна и Дан, возраст которых соответствует возрасту современных школьников начальных классов, в буквальном смысле из другого мира. Начать с того, ка́к дети сводят дружбу с духом Паком: они оказываются на лугу, где играют в театр. Это ладно. Игру в театр еще можно себе вообразить. Но что дети представляют? «Сон в летнюю ночь» Шекспира! То есть дети уходят на луг, чтобы развлекать себя шекспировской пьесой, потому что это занятие очень подходит для Купальской ночи. Ночью им давать преставление не разрешили, но они выбрали час после полдника, когда тени начинают расти…

Мне почему-то кажется, что эту ситуацию Киплинг не придумал. Что она «списана с реальности». В данном случае это хуже всего.

Много вы видели современных российских детей, которые в возрасте 8‒11 лет хотя бы знают слово «Шекспир»? Хорошо, пусть не «Шекспир». Пусть это будет, к примеру, «Шварц». Много вы видели детей, которые развлекают себя игрой в пьесы Шварца? Не в театральной студии, а на лугу, по собственной инициативе?

И то обстоятельство, что зрителями Уны и Дана являются три коровы (присутствие которых, видимо, должно смешить читателей), и то, что отец детей «сильно сократил пьесу», чтобы им было легче ее запомнить, и то, что мать репетировала с Уной и Даном, пока они не выучили роли наизусть, ‒ все это не помогает справиться с ощущением, что речь идет о каких-то нездешних детях. И нездешних родителях. И, возможно, о нездешних коровах.


Во время чтения ты вообще перестаешь думать о каких-то там детях, погружаясь в глубины повествования, отдаваясь на волю его совершенно волшебной языковой волны (по отношению к русскому языку это абсолютная заслуга переводчика). Никаких упрощений в изображении событий, сложные яркие образы, сложные событийные связи. Чтение, абсолютно достойное взрослого, позволяющее еще и сделать некоторые «побочные» открытия.

К примеру, Джон Толкин, автор знаменитой трилогии «Властелин колец», в книге филологических эссе «Дерево и лист» сетовал на искажение образа эльфов в викторианской литературе (произведениях, создававшихся в эпоху правления английской королевы Виктории, 1837 ‒ 1901 гг.). Ему казалось неправомерным, отступающим от «первоисточников» представление об эльфах как о маленьких существах с прозрачными крылышками, обитающих в цветках и питающихся нектаром. Во «Властелине колец» эльфы представлены совершенно иначе.

И тут выясняется, что Киплинг вполне может считаться предшественником профессора филологии Дж. Р. Р. Толкина в попытках «реабилитировать» образ эльфов: «…те, о которых вы толкуете, ‒ говорит Пак Уне и Дану, ‒ придуманные существа, о которых Народ с Холмов и слыхом не слыхивал, ‒ все эти жужелицы со стрекозиными крылышками, в прозрачных юбочках, с их сияющими звездочками в волосах и волшебным жезлом, похожим на указку, которым они наказывают гадких мальчиков и награждают хороших… Народу с Холмов обидно, когда его смешивают с этим размалеванным и жеманным племенем самозванцев! Стрекозиные крылышки? Ха-ха! Видел я, как Сэр Хьюэн выезжал из замка Тинтаджел, отправляясь в Гибразильский поход… и волшебные Кони с Холмов хрипели, вставая на дыбы… и скакали по гребням волн при вспышке молний…»

Но мысль о детях все-таки не отпускает: такая замечательная книжка, такое возвышающее душу чтение! Неужели никто из «них» не сможет разделить с тобой это удовольствие?

Понятно, что языковые достоинства книги от детей до поры до времени скрыты. Очень редко даже не ребенок, а подросток, оценивая какую-то книгу, упоминает ее язык как важное достоинство. И все же мне кажется, что соприкосновение с чудесным языком (в данном случае, с языком Григория Кружкова и Марины Бородицкой) на уровне подсознания фиксируется. (Иначе откуда берутся ценители языка?)

Но заманить ребенка в чтение языком не получится… если только это не чтение вслух!

При чтении вслух язык книги становится главным «инструментом доставки» адресату всего остального. А «Пака…» читать вслух одно удовольствие. Только нужно, чтобы какой-то взрослый на это решился.


И вдруг одна знакомая мне говорит: «Вы представляете, мы начали читать вслух “Пака…” в переводе Кружкова – и сын слушает! С интересом. Я сама удивляюсь!»

Мальчик, которому «Пака…» читают вслух, учится в пятом классе. То есть он в возрасте Дана.

Я, конечно же, понимаю, что нельзя ни с того ни с сего взяться читать вслух «Пака…». Взрослый, который на это решится, должен, по крайней мере, знать, что Шекспир написал «Сон в летнюю ночь» и эта пьеса способна заворожить даже коров. А у ребенка должна быть привычка слушать чтение этого взрослого.

Но возможность все-таки существует!

И ее осуществление я почему-то восприняла как подарок судьбы, преподнесенный мне лично…

Марина Аромштам

____________________________________

Редьярд Киплинг
«Пак с Волшебных Холмов»
Перевод прозаического текста Григория Кружкова
Перевод поэтических текстов Марины Бородицкой и Григория Кружкова
Художник Гарольд Роберт Миллар
«Издательский дом Мещерякова», 2017