‒ Ольга, скажите, пожалуйста, насколько в Америке разработана тема болезни, с которой сталкивается ребенок? Понятно, что эта тема пересекается с темой смерти. Но все-таки это не одно и то же. Тема болезни обладает своей спецификой.

‒ Я успела подумать над вашим вопросом и неожиданно для себя поняла, что таких книг очень мало. Первое, что приходит мне в голову, это «Чудо» Палассио и «Привет, давай поговорим» Шерон Дрейпер.

‒ Но это все-таки не совсем то. В этих книгах поднимается тема Другого, тема «особого ребенка» с физическими недостатками.

‒ Что касается книг, где бы описывалось столкновение ребенка с болезнью… В Америке существует миллион книжек, адресованных детям, попавшим в самые разные жизненные ситуации. Но они сильно отличаются от европейских. Это совершенно другой подход. Такие книги напоминают инструкции, где четко обозначено, что нужно в подобных ситуациях делать, а что не нужно. То есть не напоминают даже, а по сути ими и являются. Инструкции на все случаи жизни: руководство по пользованию горшком, руководство по гигиене (почему и как надо мыть руки), руководство на случай, если ты потерялся… И в этом же ряду существует руководство на тот случай, если у тебя кто-то умер, и руководство на случай, если твоей маме назначили химиотерапию. В американском обществе обожают инструкции. В кабинете детского психолога непременно лежит стопочка подобных книжек. И когда к нему приводят ребеночка с проблемами (а в Америке это чуть ли самое важная и распространенная форма выражения родительской заботы – привести ребенка к психологу), то психолог первым делом достает нужную книгу-инструкцию и вручает ее взрослому со словами «почитайте ребенку вот это». Я хочу сказать, что книги-инструкции очень полезны. Но вы ведь спрашиваете о другом? Вы спрашиваете, существуют ли книги художественные?

‒ Да, как литературное явление. В европейской детской литературе эта тема в последнее время стала остро актуальной. Главной болезнью нашего времени (до появления коронавируса) считался рак. (И, думаю, он таковым и остается.) На нашем книжном рынке за последнее время появилось несколько важных книг, где описывается столкновение подростка с болезнью родителя, его реакция на болезнь и преодоление страха и отчаяния. Причем все это высокохудожественные произведения: «Щучье лето» Ютты Рихтер, «Удивительные приключения Маулины Шмитт» Финн-Оле Хайнриха и Рауна Флингенринга, «Тонкий меч» Фриды Нильсон. Но, должна сказать, на рынке эти книги страшно буксуют. Такое впечатление, что в нашем читательском сообществе, в родительском сообществе к таким книгам совершенно не готовы.

‒ Мне кажется, к такой теме не готовы ни в каком обществе. И американские родители тут мало чем отличаются от российских. Ни один родитель не хочет, чтобы его ребенок страдал. И редкий родитель хочет, чтобы его ребенок читал о грустном…

‒ Ну почему? Мы же предлагаем ребенку книги не только для того, чтобы он веселился. Все-таки задачи наши гораздо сложнее…

‒ Да, это правильно. Но для американцев, мне кажется, характерно иное отношение к смерти, чем для европейцев, например. Это связано с влиянием идей протестантизма и иудаизма. Твое человеческое качество определяется не «там», а «здесь и теперь» ‒ тем, чего ты достиг при жизни, а не после смерти. И это качество, в принципе, конвертируется в деньги. Деньги – это показатель успешности. Ты ведь их сам заработал! Своим трудом. Поэтому лучше думать не о том, что будет со мной после смерти, а о том, что происходит со мной сейчас.

Вы знаете, что в США совершенно другая культура похорон? Вы можете себе представить, что кто-то умер, а похорон как таковых нет? Вот у меня некоторое время назад умер родственник. Тело свое он завещал больнице, для исследований. Спустя два месяца на его работе состоялось «мероприятие», на котором его вспоминали. Еще через две недели встретились близкие члены семьи и немного пообщались. Кладбища в этой ситуации вообще не было… А человек этот, между прочим, был вполне публичный! Регулярно посещать кладбище у американцев не принято. Я имею в виду белых американцев, которые живут в городах и относятся к среднему классу. Белый протестантизм избегал слова «смерть», как среднестатистический россиянин избегает слова «рак». А вот у латиноамериканцев, с их католическими традициями, совсем другое отношение к смерти. И многие темнокожие американцы относятся к смерти по-другому. В этих субкультурах о смерти часто вспоминают.

‒ Видимо, там, где царит бедность и неустроенность, где мало возможностей обустроить свою жизнь, такие мысли сложно вытеснить. Точнее, меньше возможностей сместить вектор переживаний и утешений.

‒ А если о смерти говорить и думать не принято и не имеет смысла, то и книжки писать об этом, особенно для детей, вряд ли станут… Но в последнее время ситуация сильно меняется благодаря смешению культур. Мы переживаем настоящий слом традиционных воззрений – главным образом, из-за увеличения числа смешанных браков. Выдерживать принцип монокультуры никому не интересно. Это отражается на всем – в том числе, и на детских книгах.

‒ И эти тенденции можно обнаружить в появлении книжек-инструкций?

‒ В первую очередь. Но книгу-инструкцию ребенку дают в тот момент, когда он оказался в эпицентре проблемы. У тебя умерла бабушка? Вот, почитай, что нужно делать. Или пусть тебе кто-нибудь прочитает. А пока проблемы нет, и в инструкции нет надобности… Однако существует колоссальная разница между книгами-инструкциями и книгами, которые мы называем «книгами-окнами». Книги-окна позволяют увидеть проблему иначе – шире, глубже. Вот таких книг пока немного – особенно, адресованных подросткам. Хотя они есть, конечно. И очень интересные.

‒ Говорить с подростками на эту тему еще сложнее, чем с детьми или со взрослыми?

‒ Безусловно. И я об этом долго думала. Почему, например, книжек о детях-сиротах много, а книжек, в которых болеют родители, мало. Мне кажется, все дело в психологических особенностях подростка. Подросток, в силу своего возраста, страшно эгоистичен. И ему, по большому счету, совершенно плевать на родителей. Главное для него – это сверстники. И хотя смерть близкого человека, тем более – родителя, для него ужасная травма, она еще и отягощена его отношениями с родителями. Может, он их и любит. Но в то же время – и ненавидит.

‒ Это понятно. Родители постоянно ограничивают подростка – вставляют ему палки в колеса в его стремлении к свободе.

‒ А когда родитель «позволяет себе» еще и умереть, это только усиливает острые чувства подростка. Написать об этом глубоко и честно очень сложно. Но такие книги появляются. И в них, в частности, могут описываться не только непростые отношения с родителями, но и непростые родители. Родители ведь могут болеть не только раком. Родители могут болеть психически. И тут существует довольно тонкая грань между неправильным родительским поведением и психическими отклонениями. Мне недавно попалась одна книжка – «Война, которая спасла мне жизнь» Кимберли Брубейкер Брэдли (премия Ньюбери, 2016), ‒ в которой описывается такая мама. Ее нелюбовь девочке приобретает совершенно чудовищные формы. Мама выглядит абсолютным монстром… Так что, думаю, это очень сложная тема. И даже шведы, которых в России так любят и на которых пытаются равняться, об этом не писали.

‒ Видимо, потому что люди в скандинавских странах, при всех их «страстях», все-таки более уравновешенные, а общества – гораздо более стабильные. Может, поэтому скандинавским писателям легче найти точку опоры, когда они берутся за сложные темы. Они решают их не в социальном, а в психологическом ключе. Со своей стороны, мы можем вспомнить, к примеру, «Дети подземелья» Короленко. Там герой тоже встречается с болезнью и смертью. Но и у болезни, и у смерти очевидно «социальное лицо», «социальные корни». И вектор проблемы сдвинут. Психологизация темы – это роскошь, которую могут позволить себе там, где социальные проблемы если и существуют, то на другом уровне. А можно найти книги скандинавских писателей на американском рынке? Вот тот же «Тонкий меч» Фриды Нильсон могут перевести?

‒ Ну, если она получит 150 премий…

‒ Мне кажется, Фриде Нильсон премий не занимать… Вы считаете, что эта книжка – не для американских читателей?

‒ Понимаете ли, в чем тут дело… Весь этот замечательный набор книг скандинавских писателей, который мы так любим и ценим и на котором выросли наши дети и внуки… Из него в США известна «Пеппи Длинныйчулок» ‒ и все! Ну, какое-то время назад перевели еще «Остров в море» Анники Тор – главным образом, потому что там затронута тема Холокоста. Перевели «Вафельное сердце» Марии Парр – через два года после того, как она появилась на русском языке. Но в книжных магазинах я этих книг ни разу не видела. До начала пандемии я время от времени заходила в книжный магазинчик детской литературы недалеко от нас (не хочу даже думать, переживет ли он пандемию), чтобы посмотреть и полистать там книги. Среди них есть переводные, конечно, но их очень мало, они не выделены в отдельную секцию и совершенно теряются…

Я всегда считала американцев счастливыми людьми, с точки зрения доступа к гениальным произведениям. Им не нужно было переводить ни «Алису в Стране чудес», ни «Питера Пэна», ни «Винни-Пуха». Однако сейчас они практически перестали читать даже то, что написано по-английски, но за пределами Штатов. («Гарри Поттер» ‒ это редкое исключение.) Это интенсивно пишущая страна. Американцы, по их представлениям, сами способны написать все, что им надо…

‒ Но вот мы уже столкнулись с некоторыми сложностями в подборе произведений на «заданную тему»?..

‒ Я думаю, что трудности тут такие же, как везде. И если поставить себе такую задачу и поискать, книги непременно найдутся. А «главную» современную американскую книгу на эту тему можно сразу назвать. Это «Виноваты звезды» Джона Грина – об отношениях подростков, больных раком. У Джона Грина есть и другая книга ‒ «В поисках Аляски». А в ней как раз затрагивается тема отношений десятилетней девочки и ее больной мамы. Девочка не догадалась в нужный момент вызвать «скорую помощь», и из-за этого мама умерла. Героиню с того момента мучит чувство вины, которое не ослабевает с годами и приводит к трагическому концу и ее саму. Я в свое время не сумела предсказать коммерческую успешность этого писателя, и до сих пор считаю это своим главным просчетом в качестве эксперта. Я ведь была самым первым рецензентом его «Аляски». Я о ней писала для американского журнала, но не догадалась, что нужно как можно быстрее перевести эту книгу для российского читателя. Но она, конечно, уступает по популярности и успешности гриновским «Виноваты звезды» ‒ книге о подростках, больных раком. Что делает Грин с темой? Он рассматривает ее в широком контексте.

‒ И с учетом целого веера именно подростковых проблем. Переплетение телесных ощущений с душевной привязанностью, их неразрывность (или наоборот – отдельность), гиперсексуальность, от которой сходишь с ума, ощущение, что ты постоянно на краю, ‒ это ведь характерно для любого подростка, для любого «юного взрослого». Понятно, что автор попадает в самую сердцевину его проблем.

‒ Да. Книга оказалась настолько успешной, что следом за ней появился еще с десяток похожих. По крайней мере, по тематическому заходу и использованным приемам. Понятно, что они гораздо менее интересные, чем книга Грина, потому что он был первым.

‒ Ольга, а как в Америке определяется успешность книги? По суммарному количеству тиражей? По количеству переводов?

‒ Тиражи здесь ни при чем. Тиражи на американских книгах не указываются. Если книга в магазинах заканчивается, ее допечатывают – и все. Кроме того, американские подростки не читают бумажных книг. Они читают тексты в своих «читалках». Ну или берут книги в библиотеке. Зачем им тратить деньги на книги? А подростковые книги – не из тех, которые родители покупают своим детям. Поэтому «физические тиражи» не так уж важны, с точки зрения успешности книги. Успешность книги определяется тем, снято по ней кино или нет. «Виноваты звезды» почти мгновенно превратилась в фильм.

‒ У нас эта книга тоже вызвала широкий отклик. Подросткам она нравится, это правда.

‒ Думаю, что в ближайшее время в Америке появятся новые книги, в которых тема болезни будет развернута совершенно по-новому. Мне кажется, нас ожидает настоящий взрыв…

Беседу вела Марина Аромштам

_________________________________________________

Другие интервью с Ольгой Бухиной:
«Вся история человечества – это желание свободы. Только женщинам очень поздно разрешили об этом думать»
Переводчик и журналист Ольга Бухина: «Я люблю детские книги и с удовольствием читаю их всю жизнь»

Книги по теме, которые упоминаются в разговоре Ольги Бухиной и Марины Аромштам:

Щучье лето »

Ютта Рихтер

Виноваты звезды »

Джон Грин

Тонкий меч »

Фрида Нильсон

В поисках Аляски »

Джон Грин

Удивительные приключения Маулины Шмитт. Часть 1. Мое разрушенное королевство »

Хайнрих Финн-Оле

Удивительные приключения Маулины Шмитт. Часть 2. В ожидании чуда »

Хайнрих Финн-Оле

Удивительные приключения Маулины Шмитт. Часть 3. Конец вселенной »

Финн-Оле Хайнрих