Новоявленный бог Интернет резко изменил книжный пейзаж – и с точки зрения публикации произведений, и с точки зрения их оценки. В Интернете сегодня можно опубликовать все что угодно, и кто угодно может назвать себя писателем. Кто запретит? И главное – зачем? Публично высказаться о прочитанном сегодня тоже может любой, у кого есть доступ ко Всемирной паутине.

Это, конечно, хорошо, когда люди могут свободно высказывать свое мнение. Мы долго за это боролись. Но теперь оказывается, что громкие крики агоры способны заглушить любые взвешенные и аргументированные оценки, которые способны давать именно профессиональные эксперты. И в какой-то момент это начинает сильно мешать развитию литературы и книгоиздания – как бывает в любых ситуациях «отключения» саморефлексии: все-таки «мнение» и «экспертная оценка» отличаются уровнем обоснованности.

Книжный рынок вырабатывает свои механизмы регулирования читательской и издательской жизни (и это не только цены). Сегодня на нем представлены издания, которые отвечают психологическим и социокультурным запросам разнообразных читательских групп с самыми разными пристрастиями и представлениями о прекрасном. А на смену институту профессиональной литературной критики пришли разнообразные экспертные группы, сетевые читательские сообщества и популярные блогеры. Они помогают фиксировать и осмыслять происходящее с книгами, которые востребованы или отвергаются конкретными группами читателей.

Но продолжает существовать такой важный общественный институт, как литературные премии. Он позволяет привлечь интерес широкого читателя к книге ‒ то есть, с точки зрения рынка, продвинуть ее продажи, ‒ и заодно поощрить писателя в его творчестве.

Понятно, что премий должно быть много: в идеале каждая экспертная группа и читательское сообщество должны иметь возможность награждать создателей тех книг, которые востребованы этим сообществом (естественно, одни премии будут более престижными, другие – менее). И понятно, что это утопия. Но то, что книжных премий, особенно в области детской книги, нам катастрофически не хватает, это реальность.

И поэтому нельзя не радоваться тому, что в этом году появились сразу две литературные премии для создателей детских книг ‒ имени Корнея Чуковского и имени Эдуарда Успенского (стоит уточнить, что премия Чуковского существовала и раньше, с 2007-го по 2017 год, но в другом формате: она вручалась только поэтам и за «заслуги по совокупности», а не за отдельно взятое произведение).

Однако эти замечательные начинания, к сожалению, пока не отражают некоторые важнейшие изменения, происходящие в мире книги. А премии, которые фиксируют новые тенденции, непременно должны быть.

Я, например, жду не дождусь, когда же появится серьезная профессиональная премия за создание книжек-картинок.

***
Книжки-картинки сильно отличаются от книжек с картинками – даже и «богато иллюстрированных». Картинки в таких книгах ‒ это не иллюстрации, производные от текста, «обслуживающие» и дополняющие его, а необходимая часть повествования: без картинок повествование не может развиваться или приобретает совсем иной смысл. Иногда текст такой книжки вообще невозможно отделить от визуального ряда. Но даже если это и возможно, то, оторванный от картинок, он не может конкурировать с текстом книги классического формата (конечно, всегда есть исключения) ‒ слишком много в нем смысловых «пробелов», которые восполняются картинками. Текст и картинки здесь в равной мере ответственны за смысл.

И именно поэтому у автора книжки-картинки мало шансов получить литературную премию. Но как единое целое книжка-картинка может быть настоящим явлением книжного искусства. Неслучайно это важнейшее направление развития мирового книгоиздания.

До какого-то момента книжки-картинки на нашем книжном рынке были представлены переводными изданиями (сколько ни есть текста в книжке-картинке, а его тоже нужно перевести). Но со временем ситуация стала меняться..

И «Азбуквы», созданные Андреем Бильжо, Машей Голованивской, Аней Левычкиной и Ирой Тархановой, и «Ааа-азбука» дяди Коли Воронцова – совершенно замечательные книжки-картинки. Есть своя логика в том, что они адресованы детям, которые учатся читать: буквы и слова в них словно «рождаются» из картинок на глазах у ребенка.

Азбуками дело не ограничивается. Многие взрослые наверняка оказывались в сложной ситуации, когда ребенок вдруг «ни с того ни с сего» спрашивает: «А я умру?..» Вряд ли у кого-то из взрослых всегда наготове подходящий ответ. Да и как отвечать?.. А в книжке-картинке Светы Нагаевой и Маши Вышинская «Навсегда?» эта задача решается в высшей степени «психосберегающе», с помощью удачно найденных персонажей и красивых метафор. И картинки тут играют определяющую роль: они позволяют переключить внимание со слов (вопрос ведь был сформулирован в словах – то есть волнуют ребенка мысли, облеченные в слова) на изображения ‒ полные таинственности, но не пугающие (скажу лишь, что одним из «действующих персонажей» истории оказывается Свет)…

Иными словами, что может быть «естественней», чем книжка-картинка, адресованная маленькому ребенку?

Но связывать этот вид искусства исключительно с малышами, не умеющими читать, неверно. Все чаще появляются книжки-картинки, адресованные подросткам (и даже людям более старшего возраста). Какие-то из них становятся яркими событиями в мире книги.

Вспомнить хотя бы превращение, которое в 2009 году произошло с популярной «Песней о псе Хип-Хопе» актера и музыканта Владимира Кристовского, одного из создателей группы «Uma2rmaH». Текст песни, вписанный в картинки художника Владимира Радунского, отданный во власть художественного буйства шрифтов, уже не воспринимается как «отдельный»: он и сам буквально движется на страницах в стиле «хип-хоп». «Песня…» стала книжкой-картинкой.

По свидетельству очевидцев, один из подростков, получив эту книгу в подарок, прыгал до потолка от радости. «Он прочитал книгу!» ‒ восклицала его счастливая мама.

Не все подростки читают текстовые книги, тут ничего не поделаешь. Для многих из них привычнее и естественнее видеть текст вписанным в картинки. И, возможно, это один из способов разговаривать с подростком о наболевшем.

В графической истории «Соня из седьмого “Буээ”» Алексея Олейникова и Тимофея Яржомбека всё «на злобу дня» – и героиня, и реалии, и конфликт; всё «подростковое проклятие» под одной обложкой. Палитра в три краски (красная, черная и белая); угловатая, грозящая завалиться геометрия страниц; рукописный шрифт, подчеркивающий «личный характер высказывания»; «облачка» и неровно вычерченные «боксы» – все это работает на текст, на его восприятие. Слова как будто с трудом проталкиваются через нагромождение зрительных образов. Подростку (а в книге Алексея Олейникова и Тимофея Яржомбека слово «предоставлено» подростку) трудно говорить! Да еще и откровенно.

Говорить вообще непросто. А с точки зрения современных технологий, классическое чтение является нерациональным способом получения информации: слишком трудоемко, слишком много времени требует. Знания, полученные при чтении толстенного исторического романа, в сухом остатке практически ничем не отличаются от тех сведений, которые можно получить, читая комикс на ту же тему. Чего читатель при этом лишается – отдельный вопрос, требующий обсуждения. Но для кого-то сам процесс чтения окажется возможным только благодаря существованию книжек-картинок и комиксов. Конечно, комикс и книжка-картинка – не совсем одно и то же. Но современный комикс развивается невероятно интенсивно, осваивая все новые и новые темы, все новые и новые жанры, которые раньше считались территорией исключительно литературы. А художники-комиксисты сегодня пользуются не только традиционным для комикса набором приемов, но и всей инструментальной палитрой иллюстраторов – от цвета и формата картинок до подробной прорисовки исторических деталей костюма или оружия.

Книга Владислава Серова «Витус Беринг. Великая Северная экспедиция» ‒ одно из первых у нас исторических повествований в смешанном жанре книжки-картинки и комикса. Оторваться от книги невозможно – такая повествовательная динамика задана здесь автором-художником. Имена персонажей (исторических личностей), географические пункты, названия животных, даже даты словно сами собой врезаются в память. А закрыв книгу, обнаруживаешь, что у тебя возник целостный образ сложного исторического события. Каждый учитель мечтал бы о таком результате!

Попробуй напиши книгу на такую тему «в прозе» ‒ сразу споткнешься о трудно преодолимые стереотипы имперского колониального мышления. И чтобы не скатиться в совсем уж пошлый и плоский патриотизм, придется все «усложнять» – и мотивы персонажей, и общую картину эпохи, и причинно-следственные связи. Глядишь – и книжка уже не детская… А комикс в силу своих жанровых особенностей позволяет избежать избыточных усложнений (существование героев и даже супергероев для него совершенно естественно) и удержать повествование в поле восприятия ребенка.

Хотя и о сложном, и даже об очень сложном на этом языке тоже можно говорить. Правда, в этом случае термин «книжка-картинка» кажется слишком легковесным. Тема, объем, характер персонажей, пересекающиеся сюжетные линии побуждают использовать сочетание «графический роман» (пусть и не в классическом для теории комиксов значении: там «графическим романом» считается комикс, содержащий более 64 страниц).

Еще пару лет назад обсуждалось, может ли на российской почве возникнуть нечто подобное графической версии «Дневника Анны Франк». В 2019 году вышел графический роман Ольги Лаврентьевой «Сурвило». Сурвило – фамилия его героини, на долю которой выпали и блокада, и репрессии, и последствия того и другого. Не всякий подросток (да и взрослый) решится читать текстовую книгу на такую тему: это требует и времени, и сил, и даже воли (читатель знает, что ему придется переживать и что удовольствия в таком переживании мало). А картинки, по крайней мере, передают читателю/зрителю информацию почти мгновенно: открыл книгу – и увидел! В «Сурвило» много полосных иллюстраций, которые глаз может «ощупывать свободно», давая читателю передышку от последовательного восприятия страшных «кадров», в которых созданные художником графические образы ставят пределы читательскому воображению…

Тематически «Сурвило» встает рядом с «Историей старой квартиры» Александры Литвиной и Анны Десницкой: обе книги – о стремительно уходящей в прошлое так называемой «новой» истории нашей страны. Но заданная в них историческая оптика совершенно разная.

«Сурвило» ‒ это личное свидетельство выжившего в аду. Только знание, что героиня романа не погибнет, и позволяет читателю сохранить равновесие. Странный «побочный» эффект от чтения этого графического романа – возвращение (пусть и ненадолго) к детской вере в чудеса: кто-то выживал… Выжил! И даже умудрился встретиться на развалинах жизни со счастьем. Если вдуматься, то повествование в «Сурвило» выстроено на классическом противопоставлении беспросветного Зла и почти неправдоподобной «настоящей» Любви…

«История старой квартиры» ‒ книга совершенно иной стилистики. Ты двигаешься по ней, как по историческому музею: вот в таких интерьерах жили до нас, вот такими вещами пользовались – жили-жили, а потом переставали жить в Старой квартире. По разным причинам: кто-то переехал, кто-то погиб на фронте, кто-то был репрессирован, а кто-то «просто» умер… Судьбы бывших жильцов квартиры переплелись, перепутались: их свидетельства отрывочны, оставленные ими следы сохранились лишь местами. Ничего не поделаешь, таково свойство человеческой психики – воспринимать историю фрагментарно. А жизнь продолжается, в том числе – и в стенах старой квартиры…

«История…» Александры Литвиной и Анны Десницкой сегодня самая известная и самая успешная (судя по количеству переводов на другие языки) книжка-картинка российских авторов. Видимо, ее создателям удалось найти тот баланс между исторической «этнографией» и умеренным эмоциональным напряжением в кратком изложении жизненных историй, который позволяет получать от книги и познавательное, и эстетическое удовольствие. А с точки зрения графического языка «Историю старой квартиры» можно считать новаторской. Сочетание нарратива с изображением вещей в книжках-картинках, конечно, использовалось, но, как правило, в книгах для самых маленьких, которые еще только учатся узнавать в изображениях реалии. А тут вдруг авторы отдают целые развороты под изображения вещей в книге для взрослых! И оказывается, что это тоже язык – графический язык истории повседневности.

…Язык, подкупающий легкостью восприятия и предоставляющий читателю гораздо больше возможностей для формирования «личного мнения». Тут главным аргументом служит фраза «А я так вижу!».

Книгу Евгении Двоскиной «А Саша выйдет?» можно смело назвать новым бестселлером. И она тоже «об этом» ‒ о минувшем советском. Да еще и о детстве!

Но я всерьез опасаюсь, что мое видение сильно расходится с теми, кто смотрит на черно-белые рисунки Е. Двоскиной через цветное стеклышко умиления: ах, какая изящная графика! Ах, как молоды мы были, как искренне любили…

Евгения Двоскина, сказала бы я, совсем «не добрый» художник. Это художник беспредельно внимательный и честный к тому, что он видит. Ее рисунок пронзительный и едкий в своей точности. «А Саша выйдет?» ‒ вовсе не умильная ностальгия по счастливому советскому детству. И когда ты смотришь на эти детские фигурки, изображенные в самых разных, часто – совершенно нелепых и неудобных позах, пальцы твои невольно сами собой растопыриваются (как будто и ты захватываешь побольше конфет с подноса бортпроводницы), ты сутулишься, пытаясь смягчить неприятные ощущения от того, что тебе дерут расческой волосы после мытья, ты хмуришься, морщишься, корчишься… ‒ настолько миметически заразительны эти рисунки. Правда, если ты – ребенок шестидесятых-семидесятых, и все эти позы и жесты тебе знакомы (подзаголовок книги – «Для тех, кто помнит»)…

Но книга вызвала интерес не только у взрослых. Оказалось, что и подростки обратили на нее внимание. Они восприняли ее как ключ к пониманию родителей: вот сейчас они посмотрят картинки, прочитают, чем была наполнена жизнь их мам и бабушек – ну и… Им будет легче их любить (наверное). Им интересно, хотя, очевидно, миметизм, который так остро ощущаю я, в их телах, воспитанных в других «пейзажах и интерьерах», не срабатывает. Зато срабатывают тексты. Это тот случай, на мой взгляд, когда внимание между текстом и визуальным рядом распределяется в зависимости от возраста.

В любом случае, все это невероятно интересно.

Визуальные книги – это совершенно новый язык, который неизбежно войдет в жизнь нескольких поколений.

Книжная культура продолжает развиваться, и, мне кажется, необходимость общественного и профессионального признания таких произведений и их авторов настолько очевидна и настолько своевременна, что должны найтись и благотворители, и деньги.

Марина Аромштам 

________________________________________________

Здесь можно больше узнать о книге для обучения чтения "Азубквы"
Здесь можно прочитать о "Ааа-азбуке" дяди Коли Воронцова