В 1980-х годах появились первые научные работы Елены Владимировны Душечкиной, посвященные полузабытому после революции лет жанру святочных рассказов. Разрабатывая эту тему, Елена Владимировна ввела в круг современного чтения большое количество дореволюционных текстов и немало поспособствовала возрождению этого жанра.
– Елена Владимировна, давайте для начала определимся с терминами. Святочный рассказ – это рассказ о святках?
– Не совсем так. В русской литературной традиции мы встречаемся с двумя терминами: святочный рассказ и рождественский рассказ. Казалось бы, святочный рассказ должен был бы включать в себя только сюжеты и мотивы, связанные с обычаем народных святок: гаданий, ряжений, игр, характерных именно для этого периода годового цикла, встреч с нечистой силой, которой именно на святках, как считалось, давалась полная свобода расхаживать по земле, пугая людей. В то время как от рождественского рассказа можно было ожидать использование мотивов и сюжетов о чуде, свершающемся на Рождество. Но на деле вышло иначе: термины святочный рассказ и рождественский рассказ стали взаимозаменяться и по существу превратились в синонимы. И те, и другие приурочивались к святкам – периоду между Рождеством и Крещением. Характерно, что в русской традиции знаменитые рождественские повести Диккенса («Рождественская песнь в прозе», «Колокола» и др., которые в Англии назывались «Christmas Stories») в переводах получили название святочных повестей. Я бы сказала так: святочный (или рождественский) рассказ – это текст, действие которого приурочено к святкам, который повествует о событиях, произошедших на святках и который читается (или рассказывается) тоже на святках.
– А почему вообще возникла необходимость в рассказах, приуроченных к конкретному празднику?
– Объяснение этому следует искать в природе человеческого сознания и психологии. Человеку свойственно в определенных ситуациях вспоминать о событиях, которые произошли в аналогичных условиях и в тот же самый календарный период. Так, на святках в народе обычно рассказывались истории (чаще всего страшные), которые происходили в прежние времена в тот же самый календарный период. Вспомним, как в святочных сценах «Войны и мира» Толстой воспроизводит атмосферу, в которой они рассказываются, и реакцию на них слушателей: «А! А!.. – с ужасом закричала Наташа, выкатывая глаза». Это действительно были страшные истории, в которых говорилось о том, как во время гаданий черт, пришедший к гадальщице в облике ее суженого, разрывал ее на части, душил или что-либо в этом роде. Такие устные истории принято называть быличками.
Литературные святочные рассказы получили распространение в печати с середины XIX века, когда в город стали в массе приезжать крестьяне. Возник новый слой горожан, еще тесно связанных с народной культурой. Они привыкли отмечать святки по-деревенски – с ряженьем, гаданием, играми – это было самое веселое и самое страшное время года. В городе их праздничные потребности удовлетворить было сложно. Издатели газет и журналов, адресующиеся к так называемому «массовому» читателю, поняли это и стали в рождественских номерах своих изданий помещать разнообразные праздничные материалы, в том числе святочные и рождественские рассказы. Такие рассказы как бы компенсировали недостаток праздничных переживаний уже грамотных, но еще малообразованных читателей. Они печатались в громадном количестве на всей территории Российской империи. Это многие тысячи текстов. В большинстве своем это была низкокачественная литературная продукция, но среди них встречаются и произведения высокого художественного уровня – Гоголя, Лескова, Чехова, Бунина и других писателей.
– Известно ли, кто и как их читал эти тексты?
– Как читали? Обыкновенно читали. Приходил или покупался новый номер газеты или журнала и, наряду с другими материалами, читались и праздничные тексты. Видимо, к ним был особый интерес, потому что, повторяю, на праздниках хотелось хоть как-то и хоть чем-то поддержать праздничное настроение. Но поскольку семейное чтение и вообще чтение вслух в те годы было распространено в гораздо большей мере, чем в наше время (уже хотя бы потому, что далеко не все были грамотными), то наверняка многие тексты прочитывали вслух для членов семьи.
– А это чисто русская традиция, или есть какие-то аналоги в других странах?
– Конечно, аналоги есть. На Западе также встречали Рождество и праздновали святки, хотя, конечно, были существенные отличия в обычаях и обрядах. Поэтому и там возникло множество святочных и рождественских текстов. Вспомним «Щелкунчика» Гофмана, «Елку» и «Девочку с серными спичками» Андерсена. О святочных повестях Диккенса я уже упоминала. В России западные рождественские тексты переводились в большом количестве. Чаще всего в их основе лежал мотив рождественского чуда, то есть чуда, свершившегося на Рождество, что поддерживалось евангельской легендой о чудесном рождении Младенца Христа. В таких рассказах повествовалось о примирении людей в рождественский Сочельник, о чудесном спасении, о возвращении отца или матери в лоно семьи, выздоровлении больных и пр. И русские писатели охотно поддерживали эту традицию. Но печальная русская действительность отнюдь не способствовала свершению рождественского чуда. Поэтому многие русские рождественские рассказы кончались плохо: человек погибал, ребенок умирал и т.д. Характерный пример – рассказ Достоевского «Мальчик у Христа на ёлке», где шестилетний мальчик-сирота замерзает под Рождество в холодном северном городе. Этот город наверняка – Петербург, но Достоевский не назвал его. А чудо – чудо все-таки происходит: умерев, этот мальчик попадает на Христову елку, где он видит множество мальчиков и девочек, так же как он умерших в рождественскую ночь и веселящихся на елке у Христа. Такова наша печальная литература – отражение печальной действительности… Рассказов о замерзающих детях, смотрящих через оконное стекло на елку в богатом доме, было множество, так что, в конце концов, появились пародии на этот сюжет. После Октябрьской революции и отмены Рождества как религиозного праздника стала исчезать и традиция рождественского рассказа. Но поскольку Новый год никто не отменял, то мотивы, связанные с этой традицией, охотно использовались писателями и кинематографистами. Вспомним, чем заканчивается чудесный рассказ Аркадия Гайдара «Чук и Гек». К Новому году приезжает, наконец, отец, и вся семья счастливо встречает Новый год. А что такое фильм Эльдара Рязанова «С легким паром!» как не святочный рассказ? Там ведь тоже свершается чудо – воссоединение двух людей, которые, если бы не Новый год, могли бы никогда не встретиться. Вот я говорила о потребности в праздничных переживаниях. Уже в течение многих лет перед каждым Новым годом мы смотрим этот фильм. И нам он не надоедает. И продолжается это уже чуть ли не сорок лет…
– Елена Владимировна, жива ли сейчас традиция святочного рассказа?
– Знаете, как только началась перестройка, во второй половине 1980-х годов (а я в то время уже занималась святочными рассказами и следила за этим), в новогодних номерах периодики стали появляться святочные рассказы. И чем дальше, тем больше. А я стала получать заказы на издание сборников святочных рассказов писателей XIX века. Думаю, что до тех пор, пока мы будем ежегодно наряжать елку и встречать Новый год, традиция святочных текстов (рассказов, стихотворений, песен), никуда не денется.
Беседу вела Анна Рапопорт