Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» очень сложно поставить в театре или снять по нему кино. Еще сложнее нарисовать, ведь кроме хорошо знакомых читателям персонажей, живых и не очень, в романе есть еще один герой ‒ текст. Тот самый текст, что так легко ложился на бумагу в жарко натопленном подвале домика со скрипучей калиткой и кустом сирени у низкого окна, те самые фразы, что были произнесены под липами на Патриарших, те слова, что прозвучали во сне мятущегося поэта Иванушки Бездомного. Не случайно, услышав от него рассказ о встрече на Патриарших, Мастер восклицает: «О, как я угадал!» Роман о Пилате не был придуман.
Описанные Мастером события действительно происходили. Был удушающий запах роз, застывшее неумолимое южное солнце, разговор на балконе и казнь на Лысой горе. Ведь Воланд, появившийся на Патриарших, еще не был знаком ни с Мастером, ни с его романом, но рассказанное им точь-в-точь совпадает с содержанием сожженных страниц. Заслуга Мастера не в том, что он написал роман о Пилате, ‒ романов о Пилате было много и тогда, и потом, но только Мастеру удалось прикоснуться к тому, что на самом деле происходило на крытой колоннаде дворца Ирода Великого четырнадцатого числа весеннего месяца нисана, услышать те слова, что были тогда произнесены.
В «Мастере и Маргарите» роман о Пилате живет самостоятельной жизнью. Находясь в клинике доктора Стравинского, Мастер отказывается рассказать Ивану о дальнейших событиях своего романа, о казни, свершившейся на Лысой горе, но в ту же ночь Ивану снится сон, где падает в пыль несчастный Левий Матвей, где тьма накрывает Ершалаим, и где на Лысой горе остаются два тела и три столба. Но почему сон поэта слово в слово повторяет роман Мастера? Возможно, здесь все дело в том, что любой творец, поэт, даже не очень, по его собственному признанию, хороший, обладает какой-то особой чувствительностью, способностью угадывать прошлое. Ведь если два человека видят одно и то же, есть большая вероятность, что увиденное ими ‒ не мираж. И, может быть, поэтому Воланд не может расправиться с Иванушкой так же, как с Берлиозом, ‒ он не может уничтожить дар, данный не им.
Вот почему мне было очень интересно прочитать графическую адаптацию романа «Мастер и Маргарита», сделанную Аскольдом Акиньшиным и Мишей Заславским, и попытаться понять, как авторам удалось справиться со сложной задачей, передать множество заложенных в нем тем, пластов, смыслов.
В графической адаптации Роман о Пилате выделен в отдельную главу. В психиатрической больнице Мастер пересказывает Иванушке содержание своей книги, что сразу упрощает «Мастера и Маргариту», сводит на нет понимание того, что описанное Мастером действительно существовало, что Мастеру была дана способность из пыли, из ничего воссоздать реальность. У Булгакова в главах романа о Пилате совсем другой ритм, другой язык, насыщенный латинскими терминами, но эти главы ‒ часть единого текста романа «Мастер и Маргарита». В графической адаптации роман о Пилате тоже нарисован иначе, чем другие главы, ‒ штриховкой, как будто художник пытается поймать ускользающую зыбкость прошлого, подобно археологу, который кистью осторожно очищает древние свитки пергамента от засыпавшего их песка, или как будто ливень, к концу дня обрушившийся на Ершалаим, уже успел смыть, унести все следы. Но в этом пересказе роман Мастера все равно становится похож на любые другие, где автор подчиняет сюжет исключительно своей идее: на «Жизнь Иисуса» Эрнеста Ренана или на «Прокуратора Иудеи» Анатоля Франса. В графической версии к Воланду не является Левий Матвей с просьбой даровать покой Мастеру и той, что была рядом ним, акцент здесь смещается: вечный приют дан Маргарите за роль королевы на балу Сатаны.
В графической версии романа, как мне кажется, упущен еще один важный момент. У Булгакова Понтий Пилат, услышав, что Иешуа обвиняется еще и в оскорблении императора, на мгновение видит перед собой плешивую голову с редкозубым золотым венцом и с круглой язвой на лбу, беззубый рот с отвисшей нижней капризной губой ‒ голову императора Тиберия. Пятый прокуратор Иудеи прекрасно знает, что в действительности представляет собой Тиберий и римская власть, которой нет никакого дела до блага колоний, но, отогнав эти мысли, Пилат провозглашает то, во что не верит. И именно поэтому Иешуа говорит о трусости. У Акиньшина и Заславского в тот момент, когда на крытой колоннаде дворца секретарь зачитывает Иешуа обвинение в оскорблении императора, читатель видит бюст императора Тиберия, запечатленного во всем величии своей власти, и становится не совсем понятно, при чем здесь трусость, ведь отправляя Иешуа на Лысую гору, Пилат, вполне возможно, исходит из представлений о благе и пользе римской власти, а не пытается спасти свою шкуру. Поэтому в графической адаптации романа последние слова Иешуа утрачивают смысл.
Мне кажется, что графическая версия ‒ это скорее история о визите Сатаны. С первых же страниц у читателя не возникает никаких сомнений о том, кто именно жарким летним вечером явился в Москву тридцатых годов прошлого века: на голове Воланда, удивительно похожего на графа Дракулу из старых фильмов, отчетливо видны рожки, и никакой симпатии к нему и его свите у авторов графического романа нет. Свита Воланда больше похожа на шайку щипачей, чем на благородных разбойников времен Робин Гуда.
Но больше всего меня поразило то, как художник передает ритм, динамику «Мастера и Маргариты», в каждом рисунке вслед за Булгаковым повторяет: «За мной, мой читатель…» Страницы сценария движутся, как кадры черно-белого немого кино, где каждый рисунок предваряет последующие. Уже первый рисунок, где Иванушка с Берлиозом мирно беседуют под сенью лип, пересечен фигурой смерти с косой, намекая на следующие события, а вверху страницы вдалеке спускаются на землю летучие мыши. А дальше Берлиоз, устремляясь к телефону, перешагивает за рамку рисунка, как будто уходит со страниц романа, и читатель понимает, что живым он этого героя больше не увидит. Вот Степан Лиходеев, не в состоянии повернуть голову, чтобы не испытать головокружения, застыл на переднем плане, но взгляд невольно смещается вглубь рисунка, туда, где в мягком кресле утопает высокая худая фигура с рогами, ‒ и ты понимаешь, что ничего хорошего с Лиходеевым уже не произойдет. На другом рисунке Маргарита, сидя на лавочке в сквере, разговаривает с Азазелло, но общий план мгновенно сменяется крупным, как будто камера наезжает на лица героев, и движение продолжается: бьют часы, в нетерпении дрожит метла… На тех рисунках, где герои статичны, художник меняет перспективу, использует обрамление рисунка так, что глаза читателя невольно движутся по странице, наносит диагональные линии. Это бесконечное движение заканчивается только в эпилоге, когда герой, Мастер, уходит за линию горизонта, и читатель остается наедине с автором, который иронично улыбается с портрета, как будто ставит последнюю точку.
Булгаков работал над «Мастером и Маргаритой» около двенадцати лет, постоянно вносил поправки, оттачивал стиль, и авторам графического сценария удивительным образом удалось этот стиль повторить, попасть в ритм текста, уловить иронию автора там, где он говорит о Москве тридцатых годов, трепет тех страниц, что рассказывают о любви, обращение к торжественной латыни в главе о Пилате.
Ксения Барышева, 16 лет, г. Ярославль
_________________________________________________
Еще о книге «Мастер и Маргарита (по роману Михаила Булгакова)» рассказала Дарья Пономарева в статье «Бумажный феникс»