Традиционно Змей Горыныч изображается как трехглавый огнедышащий ящер с козлиными рогами на каждой голове, огромными кожистыми крыльями, длинным хвостом стрелой и орлиными когтями. Он очень похож на европейских драконов, отличающихся от него лишь количеством голов ‒ у них она всего одна. Правда, на рубеже 19 и 20 веков писатель Кеннет Грэм создал литературный образ «Дракона-лежебоки», который в дальнейших своих трансформациях превратился чуть ли не в домашнего питомца, что не могло не сказаться и на его внешнем виде: он значительно уменьшился в размерах (особенно досталось крыльям), а рога заменились длинными ушами.

Но Катерина Дубовик вдохновлялась вовсе не аристократической художественной «родословной» Змея, а образами белорусского фольклора. Так ужасный грозный Змей оказался бескрылым соломенным чучелом с приставной ногой-колесом, которому, чтобы взлететь, приходится запрягать десяток гусей. Не потребовалось даже искать иглу в яйце, чтобы победить этого бедолагу!

«Как ты думаешь, почему люди испугались такого никчемного зверя?» – спросим мы у читателя 5‒6 лет, рассматривая первый разворот книги. А у ребёнка постарше поинтересуемся: «Почему художница изобразила Змея таким уязвимым?»

В то же время этот смешной злодей, страдающий от своих пороков (он настолько объелся, что с трудом передвигается), вызывает у читателя если и не сочувствие, то что-то похожее, и поэтому вторая вольность Катерины Дубовик, которая оставляет Змея живым там, где по сюжету он умирает, воспринимается почти с облегчением. Художнице не хочется убивать чудовище, родившееся в ее фантазии, а читателю радостно верить, что Змей постарается исправиться.

Довольно необычна для современных сказочных иллюстраций техника рисования пером и тушью, будто переносящая нас в прошлые века. Но мы находим в книге знакомые черты сказки – например, наполненность мира Природы, где на каждом миллиметре копошится своя жизнь и из дупла наблюдают за всем чьи-то глазищи; есть здесь и любовное изображение людей и их быта.

Так в эпоху постмодерна, когда одним из принципов искусства становится деконструкция, рождается история о новом Змее, который уже не воплощает ни языческие верования (вспомним «дракона на верёвочке» с византийских фресок), ни мифическое зло мира. А благодаря работе художника народная сказка о человеческой смекалке и мужестве позволяет задуматься еще и о природе страха ‒ что и взрослому читателю, возможно, будет интересно.

Маша Васильева