Иногда приходится слышать, что есть некие детские чувства, а есть взрослые, и в детской литературе должны быть только детские. Но если мне с книгой интересно, если она становится моим «собеседником» – так ли важно ограничивать себя литературой строго по возрасту? Я убеждена, что есть истории и чувства, которые несправедливо загонять в рамки возраста.
Примером такой истории для меня является рассказ израильского писателя Меира Шалева «Ямочки Зоар», который опубликован в его книге «Дедушкин дождь и другие удивительные истории». По сюжету четырехлетняя Зоар замечает у другой девочки ямочки на щеках, и так ей эти ямочки нравятся, что она тоже очень хочет иметь такие. Сначала Зоар пытается купить ямочки в магазине, потом «заказывает» это чудо у фокусника, обращается к Богу, экспериментирует с «рожами», просит соседского мальчишку нарисовать ей ямочки и, наконец, долго давит на щеки пальцами, из-за чего теряет возможность делать что-либо еще, – и только тогда понимает, что ямочек у нее никогда не будет.
Для меня это история о настоящей страсти: Зоар так сильно жаждет иметь ямочки, что готова идти самыми разными путями, чтобы их заполучить. Сильная мотивация толкает ее к изобретательности. И эта изобретательность «законная»: Зоар не причиняет никому вреда – просто выкладывается для достижения того, к чему стремится, и оставляет попытки только тогда, когда понимает, что перепробовала все что можно. В этом стремлении Зоар ведет себя как героиня: она не ноет и борется за свое желание до последнего. Можно ли такую страсть назвать только детской или только взрослой? Конечно, Зоар в силу возраста не знает о невозможности «получить» ямочки на щеках. Но ведь и мы, взрослые, взявшись за какое-либо дело, часто не знаем, получим ли мы то, на что рассчитываем. Но продолжаем упорствовать. Потому что знай мы результат заранее – в силу возраста, – стали бы мы идти вперед?
Кроме того, для меня это история о смирении. Можно ли назвать смирение только детским или только взрослым чувством? Получи Зоар то, что ей так хочется, это сделало бы книжку наивной. Но Зоар выходит на тот уровень чувства, который доступен не каждому взрослому – примирение с тем, что не все доступно, не все подвластно, не всего можно добиться, не все можно иметь. Точный образ, найденный писателем и выраженный в рассказе для детей, утешает в нужные минуты и меня, взрослую.
– …Как это «невозможно»?!
– Ну так. Это просто «ямочки Зоар».
Или:
– Что я сделала не так?!
– Эй! Это просто «ямочки Зоар»…
Мне особенно нравится, что это смирение не без юмора. Согласившись с тем, что есть невозможные вещи, Зоар не падает в яму злости или печали – она знает, что этой невозможности можно состроить «безобразную рожу» с ямочками и посмеяться. И тут есть чему у нее поучиться (уж я-то как взрослая знаю, что это далеко не всегда получается). В конце рассказа подросшая Зоар, нарисованная Надеждой Бугославской, смотрит прямо мне в глаза, как будто говоря:
– А ну-ка посмотри: если скорчить рожу и посмеяться, то яма превратится в ямочку!
Нет, конечно, яма никуда не исчезает, просто взглянуть на нее можно с другого ракурса.
А еще для меня эта история ‒ об устойчивости. Рассказ начинается с описания Зоар:
«Жила-была девочка в городе Иерусалиме. Ее звали Зоар.
Ей было четыре с половиной года.
Она была похожа на многих других детей:
у нее были глаза,
красивые и карие,
и нос,
симпатичный и маленький,
и волосы,
мягкие и гладкие,
и лицо,
веселое и приятное…»
Эти слова повторяются в середине рассказа, когда Зоар в жажде обладания ямочками обращается к Богу. Но здесь к описанию добавляются ямочки. Вот они есть. А вот их нет. Две равнозначные ситуации. Без знака «плюс» или «минус». Просто для сравнения:
«Ночью ей снился сон, и во сне у нее были глаза –
красивые и карие,
и волосы –
мягкие и гладкие,
и нос –
маленький и симпатичный,
и…
ямочки на щеках.
Утром она встала и сразу помчалась к большому зеркалу.
Глянула и увидела, что у нее действительно есть нос,
маленький и симпатичный,
и глаза,
карие и красивые,
и волосы,
гладкие и мягкие,
и…
нет ямочек на щеках…»
А в конце мы читаем:
«– Зачем тебе вообще эти ямочки на щеках? – спросила мама. – У тебя такие мягкие гладкие волосы.
И такие красивые карие глаза.
И такой маленький симпатичный носик…»
И история закругляется. Она начинается и заканчивается словами об одной и той же девочке. И хотя эти слова описывают девочку с внешней стороны, они говорят о внутреннем: что бы с тобой ни происходило, какие бы отчаянные эмоции и желания тебя ни захватывали – ты уже важна и нужна такая, как есть.
Я думаю, это самое лучшее, что может почувствовать и ребенок, и взрослый – и любой человек вообще.
Анна Анисимова