Повествование ведется от первого лица, но имя героини нам неизвестно. Вместо имени – говорящая авторская характеристика, давшая название книге: «девочка, с которой детям не разрешали водиться». Или девочка, которая, с точки зрения взрослых, плохо себя ведет.

В жизни каждого ребенка случаются ситуации, когда он плохо себя ведет и взрослые им недовольны. Но жизнь героини повести, кажется, только из них и состоит.

Хотя, может быть, многие дети думают о себе именно так. Ведь мы не можем заглянуть им в душу. И мы очень мало знаем об их переживаниях. Не так уж часто они нам о них рассказывают.

А книга Ирмгард Койн как раз позволяет это сделать. Она похожа на дневник, только события не записываются, а «проговариваются» героиней ‒ для себя самой. И то, что со стороны кажется безусловно плохими поступками – прогуляла школу, вызвала своими вопросами гнев учительницы, обклеила стены съемной квартиры переводными картинками, бегала наперегонки за навозом с сыновьями ночного сторожа в то время, как ее отец принимал дома важных гостей; без спросу притащила в дом собаку по кличке Мария, или пылкая Мария (животное редкого темперамента) – оказывается, имеет очень весомую внутреннюю аргументацию. «Изнутри» ребенка у каждого «проступка» есть свое объяснение, своя мотивировка. С позиций детской логики такое поведение совершенно оправдано. Более того: иначе нельзя было поступить!

Вот только логика взрослых и логика ребенка не совпадают. Это расхождение придает всему повествованию оттенок трагизма, поскольку кажется неразрешимым: непонимание между маленькой героиней и окружающими носит какой-то тотальный и непреодолимый характер.

В отличие от «приключений» Эмиля или Чука и Гека в книге про девочку, с которой никто не хотел дружить, нет такого кульминационного события, которое позволяет что-то существенным образом изменить в жизни, перевести отношения взрослого и ребенка на новый уровень. Книга как начиналась интонацией, сообщающей о приближающейся «катастрофе» и выстраивающей самые ужасные прогнозы на дальнейшее существование, так этой же интонацией и заканчивается. Единственное утешение – что из описания таких «катастроф» и постоянной готовности героини умереть в результате каждой из них состоит вся ее жизнь и все повествование. А поскольку жизнь каждый раз продолжается, то возможная смерть от того, что «все станет известно, и я всего этого, конечно, не переживу», воспринимается как некоторое преувеличение.

Все-таки жизнь – сильная штука. И, кажется, интересная.

Кроме того, трагичность ситуаций уравновешивается тонким авторским юмором: о проделках и проступках девочки рассказывается очень смешно. Точнее, смешно читать об этом будто бы со слов девочки: так устроен ее язык. Словно внутри нее сидят маленькие взрослые – такие маленькие цензоры – и вынуждают ее говорить своими взрослыми штампами: «Моя мама искала меня глазами…. Тут я не выдержала и расплакалась… Я рассказала ей, что кощунствовала перед лицом смерти, и обещала исправиться. А потом составила завещание на тот случай, если умру… Я категорически запрещаю фрейлен Кноль присутствовать на моих похоронах». Фрейлейн Кноль – это учительница, которой принадлежат слова про кощунство и которая запретила героине присутствовать на похоронах директора школы. «Мне пришлось немало вытерпеть из-за того, что я оказалась орудием в руках Божьих. Я все время думаю об Иоанне Крестителе, который будучи божественным орудием, питался в пустыне саранчой, а это, наверное, еще ужаснее, чем все, что переношу сейчас я».

В контексте все это звучит гораздо смешней, потому что вслед за высокопарными репликами идет описание какого-нибудь невообразимого случая.

Если бы литературным героям давались психолого-педагогические характеристики, я бы сказала, что героиня книги – безусловно, одаренный ребенок. Это одаренность проступает в невероятно насыщенной образной речи, в фантазиях, в реальных придумках и в попытках осмысления происходящего. Можно, конечно, сказать, что в действительности это талант автора. Но дело автора – своими средствами показать ребенка: сделать его настолько живым, чтобы мы поверили в его существование. Усомниться в том, что девочка, с которой детям не разрешали водиться, действительно существует, практически невозможно.
Поэтому повторюсь: это невозможно талантливая девочка. Она такая же талантливая в своих жизненных проявлениях, как Том Сойер и Эмиль, как Чук и Гек. И поэтому читателю лет восьми-девяти с ней очень полезно отождествляться. Это не просто зеркало, в котором ты видишь себя смешным. Это зеркало, которое заведомо прощает тебя за все содеянное, потому что ты ребенок с будущим.

Что касается взрослых читателей, которые тоже непременно попадутся на удочку этой книжки, то им, возможно, легче будет прощать реальных детей за какие-нибудь проступки – достаточно только подумать, что ребенок талантлив…

И только поэтому этих детей с их ужасным поведением можно выносить.

Марина Аромштам