Эта пародийная стилизация невероятно динамична. Все персонажи «захвачены» художником в момент какого-нибудь действия. Даже если они изображены лежащими в кроватях, мы легко ответим на вопрос, что они делают. «Спящий» что делает? Храпит! Свидетельство тому – его открытый рот «Больной» что делает? Мерит температуру: у него во рту термометр.

А вот «усач» и «бородач». Точнее, их головы в профиль. Вот уж где обобщенность ‒ эти персонажи созданы как будто с помощью аппликации! У них и глаз-то нет. И все же вопросы «что делает бородач?» и «что делает усач?» не останутся без ответа. Они смотрят друг на друга! Ни малейшего сомнения в этом нет. И отсутствие глаз подчеркивает лишь то обстоятельство, что бородач и усач целиком поглощены друг другом и ничего больше не замечают.

Образы в книге живут своей жизнью, и жизнь эта чрезвычайно разнообразна.

Собственно, в этом и заключена главная задача автора-художника – показать невероятную плотность и многообразие жизни. И, что очень важно, на каждой странице мы видим не только образ (или пару образов), но и написанное крупными буквами слово, которое обозначает социальный статус, тот или иной признак или условную «специализацию» персонажа.

Тут, конечно, русский вариант названия – «Люди в картинках» – несколько сбивает с толку – настраивает на нечто остросоциальное, взывающее к толерантности читателя.

До какой-то степени это верно: под обложкой на разворотах вперемешку и вроде бы бессистемно сосуществуют «пара» (семейная) и «холостяк», «сирота» и «семья», «монах» и «раввин», «красавица» и «инвалид». И многие образы призваны нанести непредсказуемый удар по нашим стереотипам.

Взгляните, к примеру, на «папу»: этот папа – африканец, чернокожий, в «платье», и ребеночек сидит у него на шее. Или взять «рыбака»: это совсем не тот «рыбак с удочкой», образ которого привычно предлагает наша память. Это рыбак с острогой, да еще и в одежде какого-то северного народа – какого именно, не уточняется. Но тут для художника важна не точность, а разрушение обыденных представлений.

Про «святого» вообще сказать нечего: мы, мягко говоря, не совсем такими их представляем. Хотя, если подумать, святому человеку лучше не иметь головы: рациональность очевидно мешает совершать святые поступки. (Правда, это – произвольное привнесение смысла в образ, потому что святого с собственной головой в руках придумал не постмодернист Блексболекс. Это всего лишь «цитата». Подобные изображения встречаются и на классических полотнах, и на фресках, и в средневековых книгах. В начале прошлого века для них даже придумали специальный термин – «кефалофор».)

Но только тебе покажется, что ты все понял – понял, «чему нас учит эта книжка», – как буквально на следующем развороте наталкиваешься на нечто, явно вываливающееся из концепции, – на какое-нибудь привидение, оборотня, чучело… Они-то как сюда затесались? Это уж точно не «люди»?

Однако этим образам (смешным или пугающим) все равно присуща антропоморфность, они – производная человеческого воображения на тему возможного расчеловечивания или некой «неполноты существования», «бездушности».

Ну и, опять же, жизнь наша необычайно разнообразна. Ее, конечно, по преимуществу наполняют всевозможные понятные люди – вроде таких персонажей, как «продавщица», «шахтер», «официантка» или «каменщик». Но вдруг в толщах бытия обитает и нечто непредсказуемое, вроде «кентавра»? Может, и нет. Хотя лучше – не зарекаться. К тому же, существует реальность воображения.

Кроме того, с кентаврами и привидениями, конечно, интереснее.

Ребенку ‒ точно интереснее. Особенно, если он читает книгу самостоятельно.

Вот такую, «с картинками и большими буквами». Точнее – с очень крупно написанными словами, именами существительными. Все они – как заголовки или названия главок. Когда ребенок только-только начинает читать, мы предлагаем ему прочитывать заголовки, а текст главы оставляем на долю взрослого. А тут – вся книга состоит из «заголовков». И хотя некоторые слова непростые и довольно длинные («дальнобойщик», «воздухоплаватель», «официантка»), страшного ничего нет: главное – крупно. А торопиться некуда. К тому же иногда выручает картинка-подсказка – как в случае с «инопланетянином».

Можно ли из одних имен существительных составить захватывающий текст? Во взрослой поэзии – да. Если «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека…» – не совсем корректный пример, потому что не исчерпывается назывными предложениями, то «Шепот. Робкое дыханье…» – пример безусловный.

Блексболекс предлагает вариант, который подходит и для детей: такую «прозу художника», где «глагольная функция» ‒ сообщить читателю о действии персонажей в их жизненных ситуациях ‒ делегирована картинкам.

Марина Аромштам