О чем свидетельствует это открытие: «Моя любимая книга оказалось совсем не такой, какой я помню ее со времен детства!» – о качестве конкретной книги или о тебе самом, маленьком читателе того времени?

Я не хочу приводить примеры из собственной жизни. Лучше сослаться на классиков. Вот, к примеру, Леонид Пантелеев пишет в воспоминаниях, что подростком зачитывался романами Чарской, просто заглатывал их. А когда в зрелом возрасте перечитал, то так и не смог понять, чем был так очарован.
Возможно, этим лишний раз подтверждается тезис, что ребенок – «некультурный зритель» и его восприятие отлично от восприятия взрослого. Но и наше собственное восприятие, восприятие взрослого человека, сильно зависит от обстоятельств и меняется вместе с нами. Книги Лидии Чарской во времена Пантелеева-ребенка выходили миллионными тиражами. Ими зачитывались все – примерно так же, как зачитываются сейчас романами Дарьи Донцовой. Романы Чарской, можно сказать, были провозвестниками массовой литературы (провозвестниками – потому что процент грамотного населения в России того времени был слишком мал, чтобы говорить о действительно массовом чтении.) Революция изменила все в тогдашней России, в том числе и принципы книгоиздания, и отношение к «старым» писателям. Чарская была признана «осколком буржуазного прошлого», в ее книгах стали усматривать признаки классовой ограниченности, излишней сентиментальности и слащавости. Любить ее сделалось не только не модным, но неправильным и даже опасным. И следующие поколения детей уже знать не знали об этой Чарской – когда-то властительнице детских дум. И те взрослые, которые ее обожали в свое время – вот как Пантелеев, легко и без дрожи в сердце отказались от своей детской привязанности.

Что это – объективная оценка творчества? Политическая цензура? Или поучительная история о тщете писательских амбиций?

Переиздание детских книг советского периода (в той же редакции, с теми же картинками, только с лучшим полиграфическим качеством), которое сегодня стало ведущим трендом для многих российских издательств, отражает только наши собственные детские привязанности, нашу былую любовь. Вещь сильная с точки зрения покупательского порыва, но совсем не являющаяся гарантом качества. Перечитывание любимых детских книг оказывается делом рискованным.

Поэтому, когда мне в руки попала «Козетта» – одна из любимейших книжек моего детства: я до сих пор помню не только сюжет, не только детали, но даже некоторые фразы, – она долго лежала у меня на столе. Я все смотрела на нее – на старую узнаваемую гравюру на обложке, воспроизведенную с увеличением и потому с выраженным «зерном» (такая дизайнерская хитрость), – и эта прекрасно изданная книга (твердый переплет, плотная белая бумага, крупный шрифт, цветные полосные картинки) прямо отсылала к детской памяти, хотя та книжечка была в два раза меньше, тоненькая, в бумажной обложечке… А вот с перечитыванием тянула: вдруг что-то окажется не так? Это ж какой будет удар по хранимому детскому ощущению!

Но – ничего такого. То есть, как говорил один мой маленький знакомый, «мне было счастье».

Конечно, текст «Козетты» заведомо обладает некоторой гарантией качества: все-таки это отрывок из лучшего романа Виктора Гюго «Отверженные». Но отрывок не в полном смысле слова, а компиляция из текстовых фрагментов нескольких глав, в романе далеко отстоящих друг от друга. И к тому же несколько подправленный советскими редакторами. К примеру, там предусмотрительно выпущено упоминание пьяниц, которыми набит трактир Тенардье (место, где происходит действие) и которые едят, поют, ругаются и вообще всячески «создают атмосферу». В адаптированном варианте облегчено описание страха, который переживает маленькая девочка, оказавшаяся поздним вечером одна в лесу. Кроме того, в соответствии в атеистическими принципами советского воспитания в тексте опущено упоминание Рождества и рождественского сочельника: говорится лишь, что есть такой «милый обычай, по которому дети в канун праздника ставят свои башмаки в камин и ждут, что волшебница положит туда какой-нибудь подарок».

Сегодня такая трансформация темы Рождества выглядит несколько странно, но не наносит серьезного ущерба тексту в целом. Сокращение текста и смягчение некоторых авторских характеристик не очень заметны, но делают текст более адекватным для детского восприятия.

А компиляция фрагментов «по теме», как это ни странно, превратила материал «исходника» в совершенно новое художественное произведение – сказочную историю про девочку Козетту, которая очень точно адресована детям в возрасте от пяти с половиной до девяти лет. Да, история про маленькую Козетту превратилась в сказку и так и воспринимается. (Не выпади оттуда упоминание Рождества, можно было бы сказать, что это рождественская сказка.) Мы легко опознаем в ней известные сказочные мотивы и знакомую сказочную структуру.

Маленькая восьмилетняя девочка по имени Козетта живет у чужих людей, которые сделали из нее служанку. То есть девочка – сирота. Она ничего не знает о своих родителях. Более того, она уверена, что у нее никогда и не было матери. Ей приходится очень много и тяжело работать – слишком тяжело для своего возраста. Одета она в лохмотья, худа, измождена и поэтому некрасива. Ее кормят объедками под столом – так же, как живущую в доме собаку. На нее всё время кричат, ее бьют плеткой. Иными словами, это страдающее, униженное существо.

И вдруг случается событие, которое коренным образом меняет жизнь Козетты: в трактир приходит незнакомец, которому жизнь бедной сироты оказывается небезразличной. Он покупает ей свободное время для игры, дарит куклу, которую не может купить ни один горожанин из местных; накануне праздника, согласно «милому обычаю», кладет в старый уродливый башмак Козетты золотую монету; и, наконец, уводит девочку с собой. Но не просто так уводит, а сначала предлагает ей переодеться. У него с собой оказывается узелок с одеждой, рассчитанной как раз на девочку возраста Козетты. Понятно, что впереди у Козетты новая жизнь. И, следуя сказочной логике, это прекрасная жизнь.

Бедная сирота, которую угнетает хозяйка (мачеха) и обижают мачехины дочки; появление доброго волшебного покровителя, утешающего бедняжку и наделяющего ее невозможными по щедрости дарами; счастливое преображение замарашки, связанное с переодеванием в новую одежду («многие не узнавали Козетту – на ней больше не было ее лохмотьев»), – разве не проступает через все это сюжет сказки про Золушку?

А сюжет про Золушку в самых разных модификациях неизменно трогает девочек (она трогает и взрослых женщин, если модификации отвечают особенностям их восприятия) – в первую очередь, вот этой своей волшебной возможностью преобразования из замарашки в красавицу. Из униженного, покинутого существа в существо любимое.

Чувство «я замарашка» (читай – «я уродлива») – довольно характерно для девочки-подростка, переживающей свое телесное преобразование, поэтому эта книжка придется «впору» ребенку на пороге подросткового возраста.

Но и детям помладше знакомо подобное переживание. Как правило, оно возникает в связи с недовольством родителей: ребенок чувствует, что он не такой, каким его желают видеть; что он «недотягивает» и в этом смысле «урод». Понятно, что у разных детей такие чувства присутствуют в разной степени. Но известны они практически каждому ребенку.

Кроме того, когда ребенок достигает шести-семи лет (начало школьной жизни), требования родителей к нему резко возрастают. То есть у родителей возникает значительно больше поводов для недовольства, чем раньше. Как писал психоаналитик и исследователь волшебной сказки Бруно Беттельгейм, ребенок время от времени ощущает, что его родная мать обратилась в мачеху.

Все это основа для отождествления с падчерицей и даже с круглой сиротой из сказок.

Однако «Козетта» недаром вышла из романа великого мастера. В ее истории есть психологические характеристики, которых лишены героини волшебных сказок, и детали, которые делают несчастья Козетты особенно понятными ребенку.

Обязательное вязание, тяжеленные ведра, которые надо носить; ледяная вода, выливающаяся на голые ножки, – все это воспринимается в общем ряду печальных подробностей, но отсутствует в опыте современного ребенка.

А вот то, что злые хозяева не дают Козетте играть, это очень понятно и прямо соответствует детскому опыту. К тому же у Козетты нет игрушек. Сегодняшними детьми это вообще воспринимается как нечто запредельное. И то, что рядом с Козеттой живут другие дети, которым играть разрешается и у которых игрушки есть, но Козетте до этих игрушек нельзя дотрагиваться, кажется невероятной жестокостью. Даже пыткой.

Собственно, преображение Козетты начинается не в тот момент, когда незнакомец спасает ее от порки, и не когда она сама переодевается, а когда ей дарят невероятно дорогую куклу в розовом платье с блестящими волосами – «даму», как называет ее сама Козетта. Даже выйти замуж за принца – перспектива не столь привлекательная, как получить в подарок желанную игрушку. Это и есть тот «бал», на который по волшебству попадает сирота. И опять-таки это очень понятная для ребенка развязка.

История про Козетту самым полным и понятным образом удовлетворяет детское стремление к справедливости и потребность в счастливом конце.

И это то произведение, которое обеспечивает встречу ребенка с литературной классикой.

Судя по всему, нетленной.

Марина Аромштам

______________________________________________

В 2020 году в издательстве «Стрекоза» вышло новое издание «Козетты» с иллюстрациями Оливье Дево.