Это очень психотерапевтическая книжка – и для детей, и для родителей. «Почему Осликов не хотел пить сок с мякотью?» ‒ спрашивает сын, с отвращением глядя на свежевыжатый апельсиновый сок, который он так мечтал выжать, а теперь выжал – и пить не может. Ему противно и страшно: вдруг мама будет ругаться? Но у него есть не только жизненный, но и некоторый литературный опыт. Он знает: вот персонаж, который не смог и не стал пить такое, и, хотя Петечкина мама ругалась, пить сок ему не пришлось. Больше того, его собственная мама смеялась, когда всем об этом читала. Поэтому сын не говорит: «Не буду пить сок!» – он вспоминает Петечку и спрашивает меня о нем.

Зная Осликова, многое легче пережить. Пока меня не было дома, дочь опрокинула цветочный горшок. «Слушай, я думала, рассказывать или нет, – признается она. – Я, как Осликов, все пылесосом собрала». Дело не в хозяйственных навыках, а в том, что уже известно, как мама реагировала на ту историю о другом мальчике.

Самые искрометные рассказы в книге – как раз о взаимодействии Осликова с его мамой. О столкновении детского страха, смущения, максимализма и взрослого гнева, стыда, разочарования и прочих не менее острых переживаний. Так ясно видно, как они оба – каждый по своему – стараются, но это «по-своему» настолько разное, что встреча понимание приходит далеко не всегда, или не тогда, когда нужно, или после того, как уже разгорелась ссора и один рыдает, а другая кричит. Так и получается, что в воображаемом мире, который Осликов построил в кабинете у «специалиста», он сам – несчастный крокодил, папа – добрый (чаще – добрый) дракон где-то в отдалении, а мама – адский пес Цербер. С кем не бывает.

«Адскому псу» тоже не так горько переживать это осознание, если есть возможность пережить его вместе с мамой Осликова и собственными детьми. Взгляд извне и смех – то, чего вечно не хватает, чтобы выйти из привычной ситуации конфликта или обиды, или глубокого огорчения и разочарования, когда совсем не до смеха. Как Пете и его маме с папой.

Им тоже помогает этот взгляд извне, передоверенный в книжке «специалисту» ‒ психологу, к которому мама ведет своего невозможного сына. «Мама П. Осликова потом долго думала о том, как могли получиться такие поразительные результаты. Ведь специалист Оля почти ничего не делала! Никаких уникальных методик не применяла, только слушала, как мама вспоминает себя в детстве. А рецепт и вовсе звучал смешно: “Хвалить и не кричать!” Как будто не психотерапевт советовал, а чья-нибудь тетушка. Или бабушка. Или вообще – человек».

У Носова, у Драгунского, у тех, кто пишет в русле этой традиции, встречается много ситуаций, похожих на те, в которые попадает П. Осликов, но взрослые всегда остаются снаружи, мы смотрим с точки зрения ребенка-рассказчика. Тут же фокус то и дело смещается на родителей. Дело даже не в том, что они вспоминают, как сами в детстве стеснялись, как их наказывали и воспитывали. Дело в том, что они не меньше Петечки расстраиваются, обижаются, сдерживаются ‒ и ни одна из сторон при этом не издевается над другой. Во всяком случае намеренно.

«Ему очень хотелось, чтобы кто-нибудь объяснил маме, что, когда на человека рычат в телефон, этому человеку очень хочется бросить трубку. И ничего больше не уточнять. Мама, правда, уже тоже это поняла и расстроилась… Поэтому она перезвонила П. Осликову и сказала:

‒ Извини, я не хотела тебя обидеть.

– Ага, – сказал П. Осликов, – а поздороваться?

– Привет! – послушно сказала мама.
– А если я не могу говорить?

Мама досчитала до сорока пяти и сказала грозно:

– Здравствуй, Петя. Можешь говорить?

– Привет! – как ни в чем не бывало сказал П. Осликов. – Я могу говорить. Что ты хотела?»

Дети мои, особенно младший, конечно, спрашивают, почему он «П. Осликов», а не Петя. Их самих никто и нигде по фамилии не называет, поэтому им странно даже школьное обращение «Осликов, ау, ты где? Осликов, ты опять не с нами?», а тут еще и загадочное П.

Объяснить – себе – вроде просто: дистанция увеличивается, мы перестаем автоматически сливаться с героем (если читаем, исходя из детской позиции) или воспринимать героя как маленького мальчика (если смотрим с позиции родительской). Значит, есть шанс увидеть его самого – отдельного такого человека. А еще это просто необычно, сразу обращает на себя внимание. И забавно-иронично. Кстати, когда в одном рассказе Петечка начинает вести себя «как большой», его иронично называют «господин Осликов»: новая роль – новое имя. Такое же настоящее, как Джек Воробей, когда Петя решает перестать быть П. Осликовым, а снаружи ничего и незаметно как будто бы. Почти все его, Петечкины, приключения – внутри.

Подумав, дети мои согласились друг с другом: П. Осликов – это просто чтобы смешнее было. Как-то так. Смех ведь и есть способ отстранения и «остранения».

В книжке есть несколько «программно-методических» рассказов: о школе, о личной жизни П. Осликова, но не хватает в них той искры, которая проскакивает, когда автор (настоящий специалист!) помогает проявиться человеку. Тогда и П. Осликов ‒ не «ребенок, который хотел как лучше» и мама ‒ не «адский пес Цербер», а как будто… Как будто человек. И так, оказывается, легче жить.

Дарья Маркова