Евгений Рудашевский отмечен многими наградами в области литературы для детей и юношества, в том числе он является лауреатом конкурса «Книгуру» (2013) ‒ за повесть «Здравствуй, брат мой Бзоу!» и премии имени В.П. Крапивина ‒ за книгу «Ворон» (2017), которая также включена экспертами Международной мюнхенской юношеской библиотеки в список выдающихся книг «Белые вороны 2017». Детство Евгений провел в Сибири, потом объездил много стран, путешествовал, работал таежным проводником, дрессировщиком в иркутском «Нерпинарии», журналистом… В общем, жизнь вполне подготовила его к тому, чтобы, став писателем, он сумел создать новые жанровые образцы приключенческой литературы для подростков. Корреспондент «Папмамбука» расспросил Евгения Рудашевского о его литературных пристрастиях, о еще не законченной серии его романов в жанре фэнтези, о том, что стоит за романом «Солонго. Тайна пропавшей экспедиции» и о страсти к путешествиям.
‒ Евгений, насколько я знаю, книга «Эрхегорд. Сумеречный город» ‒ ваш первый опыт в жанре фэнтези. Почему вы решили ее написать?
‒ Именно в жанре фэнтези эта книга ‒ первая, но начинал я, по сути, еще лет в 19‒20, с мистических рассказов. У меня тогда как раз выходили первые публикации ‒ полуфэнтези-полумистика, в них было что-то от Франца Кафки и Маркеса. Именно у этих писателей я черпал какие-то идеи. Меня настолько впечатлило то, как пишет Кафка, что я решил попробовать создать что-то подобное. И примерно в те же годы у меня уже зарождались первые идеи для написания «Эрхегорда», который тогда еще так не назывался. Постепенно эти идеи копились, но я чувствовал, что пока мне не хватает ни литературных навыков, ни видения всей этой истории. Прошло пять лет, прежде чем я смог за нее взяться.
Но когда я пишу, то совершенно не делаю для себя какого-то разграничения между реалистичной прозой и фэнтези. Для меня это просто использование разных художественных средств. Иногда приходят идеи и образы, которые реалистически все равно не получится отобразить, поэтому начинаешь использовать другие приемы. Но сама суть, да и многие образы родственны друг другу. Я воспринимаю все это как единое целое.
‒ Какие книги в жанре фэнтези вам нравятся и какие из них повлияли на вас?
‒ Для меня эталоны фэнтези ‒ это прежде всего «Хроники Дюны» Фрэнка Герберта, первые три книги, и «Хроники Амбера» Роджера Желязны. Конечно, отчасти повлияли и другие книги, в том числе и советские, и Толкин по-своему повлиял. Но образец, на который мне условно хочется ориентироваться ‒ по атмосфере, по выстраиванию образов, по самой литературной технике и по содержанию, ‒ это «Хроники Дюны».
‒ В вашей книге много отсылок к прошлому Земель Эрхегорда, почти каждая глава начинается с «исторической» справки, «цитаты» из какой-то древней книги или текста листовки, снятой с заброшенного здания. Расскажите, как вы создавали этот мир?
‒ Для меня вообще сам мир, включая историю Земель Эрхегорда, ‒ это и есть основа произведения. Часто в основе книг в жанре фэнтези лежат человеческие взаимоотношения: кто-то спорит, влюбляется, женится, или же в центре внимания находятся какие-то большие сражения. По-своему это тоже интересно. Но сама фэнтезийная составляющая оказывается фоном, и если взять отдельно отношения между героями, какие-то разговоры, то можно подумать, что это вполне реалистичное произведение. Иногда даже создается впечатление, что антураж фэнтези немного лишний. А для меня важна прежде всего сама история Земель Эрхегорда. Я, к сожалению, не могу рассказать, в чем суть, поскольку главная идея раскрывается только в последней книге серии. Изначально я задумывал одну книгу, но потом понял, что мне не удастся передать в ней всю эту атмосферу. Поэтому первая, вторая, третья, четвертая книги и возможные продолжения ‒ это такая подводка к тому центральному образу, который я как раз и придумал лет в 20‒21, который мне очень хочется отобразить и к которому я постепенно подбираюсь. И история Земель Эрхегорда, их легенды, предания – это и есть самое интересное. Наибольшее наслаждение я получаю от работы над ними.
В книгу вплетаются всевозможные истории, которые я узнаю в своих поездках, и еще в ней очень много отсылок к истории Сибири. Тот, кто живет в Иркутске или в Бурятии, наверняка многие места будет узнавать. Для меня прообразом был Окинский район, Тофалария, про которую уже в реалистичном ключе я рассказал в книге «Солонго. Тайна пропавшей экспедиции». Если читать ее внимательно, можно заметить определенные пересечения. Они будут продолжаться, и потом даже станет понятно, почему они перекликаются. Все подробности черпаются из реальной жизни, наблюдений, из культуры бурятов, тофаларов (они же карагасы). Это такой плавильный котел, из которого ты постепенно достаешь те или иные образы. И чтобы отобразить их более глубоко, ты используешь фэнтезийные приемы, появляется элемент мистики. Мне кажется, мистика нужна, чтобы глубже понять идею того же шаманизма, сам дух этой культуры. Я, конечно, не говорю: почитайте «Эрхегорд», и вы что-то поймете в бурятском шаманизме! Для нас это воспринимается как сказка. Но ведь бурятские народы во все это действительно верили. Их предания, сказки, бурханы (скульптурные изображения будды, бодхисаттвы или других персонажей буддизма. ‒ Прим. ред.) ‒ для них все это было абсолютно реальным. И чтобы рассказать о мире, где это до сих пор реально, мне и потребовались истории Эрхегорда.
‒ В одном из интервью вы сказали, что обычно при работе над книгой стараетесь опираться на три проверенных источника. Какими источниками вы пользовались, когда писали «Солонго»?
‒ Действительно, это такое правило журналистской работы: желательно, чтобы каждый факт, о котором ты сообщаешь, всегда подтверждался тремя независимыми источниками. К сожалению, не всегда удается соблюдать этот принцип. Например, тофалары ‒ о них известно очень мало. Мало научных работ посвящено им. В основном это были работы Сибирского отделения Российского географического общества, какие-то советские научные работы. Но фактов не так много. Мало наследников карагасов, и они уже ассимилированы. Поэтому иногда просто недостает источников. Но в своей литературной работе я, как правило, опираюсь на такие три источника: первый – это личный опыт (тайга, Саяны, Сибирь – из личных походов), второй – научная литература, которую удается найти, а третий – это «эксперты», местные жители и те, кто хорошо разбирается в нужной мне теме. Приходилось обращаться к ним за помощью, чтобы сверять некоторые моменты. Так что условно получается три источника.
‒ В «Солонго» главный герой часто вспоминает своего дедушку, и впоследствии он даже пошел по его стопам. Есть ли в вашей жизни человек, который повлиял на вас так же сильно?
‒ Это проявляется в разных областях. Например, мой дедушка по папиной линии ‒ ученый, доктор наук, преподавал в физтехе (Московском физико-техническом университете – прим. ред.). В научном подходе к источникам я всегда ориентируюсь на дедушку. Его любовь к книгам не могла мне не передаться. Дома была огромная библиотека, из которой я узнавал для себя много нового. Я просто подходил к шкафу и брал наугад книжку, которая, как мне казалось, могла бы навести меня на какие-то мысли. Поэтому детская литература прошла мимо меня, но я был и не против, мне это нравилось.
А если говорить о дедушке и бабушке иркутских, то от них я черпал любовь к родному городу и вообще Сибири, интерес к ее истории. Мне повезло, потому что у меня, по сути, вся семья – преподаватели, и это не могло на мне не отразиться.
‒ Вот одно из высказываний дедушки героя: «Мы проживаем много жизней. Изменившись, становимся другими людьми, чужаками сами себе». Вспоминая себя прошлого, вы тоже видите чужого человека?
‒ Да, поскольку жизнь заставила меня жить в совершенно разных местах, заставила менять занятия. Это разные этапы, в каком-то смысле разные люди. Иногда я даже не понимаю, почему «тот человек» так себя вел. По-своему интересно проживать разные жизни и потом вспоминать. Иногда ‒ с грустью из-за того, что еще хотелось бы пожить той жизнью, но она не вовремя закончилась. Это такое рождение-перерождение в течение одной жизни, и оно довольно увлекательное. Я очень надеюсь, что сейчас этот процесс несколько затормозился, раньше это более бурно происходило. Надеюсь ‒ и в то же время понимаю, что пройдет лет десять, и, может, я себя сегодняшнего буду вспоминать как знакомого, но несколько чужого человека. И это прекрасно, потому что ты не имеешь ни малейшего представления о том, как ты будешь думать, чем ты будешь заниматься. Я, конечно, собираюсь писать и дальше, хотя бог его знает, как там сложится, ‒ и это тоже хорошо.
‒ В «Солонго» главный герой часто представляет себе карту мира, на которой черными пятнами обозначены места, куда он не смог бы попасть даже при самом сильном желании. А на вашей карте есть такие черные пятна?
‒ Черные пятна есть. Марианская впадина для меня ‒ черное пятно, потому что у меня несколько повышенное внутричерепное давление и дайвингом заниматься мне не полезно. Я когда-то занимался плаванием, погружался, но не больше чем на десять метров. Реально оценивая вещи, я понимаю, что Эверест тоже для меня закрыт. Он такой наполовину черный, наполовину серый. Серый ‒ потому что стал туристическим местом, туда едут тысячи людей, и мне просто не хочется портить впечатление. Для меня Эверест – это Эверест времен Хиллари, Норгея (совершили первое восхождение на Эверест 29 мая 1953 г. ‒ прим. ред.), когда это все-таки была настоящая вершина мира, еще совсем не туристическая. Но «черных» мест на моей карте вообще-то немного. Весь мир мне интересен, а недоступны только Эверест и Марианская впадина.
‒ С одной стороны, туризм ‒ это хорошо, люди узнают много нового. Но, с другой стороны, он может приносить определенный вред природе и культуре. Как вам кажется, есть ли решение у этой проблемы?
‒ Я бы все-таки не стал называть это проблемой. Прекрасно, что сейчас мир настолько доступен. Например, весной я собираюсь в Перу. Смешно подумать ‒ я доберусь туда в общей сложности за шестнадцать часов. Что такое шестнадцать часов перелета, когда у нас по России, чтобы добраться, например, до Иркутска, не так давно нужно было три-четыре месяца. Сегодня все эти далекие расстояния сократились. Практически любой человек, имеющий более или менее доходную работу, может отложить какую-то сумму, чтобы отправиться в Европу или Азию. Конечно, это прекрасно. Мир стал более открытым. Но при этом он стал более скучным. В том числе и поэтому иногда не хочется куда-то ехать. У тебя есть какой-то образ места, сложившийся из книг, из истории, а потом ты приезжаешь туда и видишь туристов с зонтиками. Какая-нибудь опасная скала, на которую тяжело забраться, ты весь измученный, взмыленный забираешься туда с рюкзаком, думаешь, что покорил вершину, а там туристы ходят счастливые и довольные ‒ их туда на вертолете забросили. В этом смысле мир стал немного скучным.
А то, что туристы после себя часто оставляют грязь, разрушают какие-то памятники культуры ‒ конечно, это печально. Но, с другой стороны, для нас это естественно. Это такой дым цивилизации ‒ то, что мусор везде распространяется. Но, к счастью, люди любят и убираться. У нас всегда одно за другим следует. Вначале толпа туристов после себя оставляет консервные банки, потом идет толпа волонтеров-добровольцев и все эти банки убирает. Естественный процесс. Было бы несколько странно говорить, что нужно запретить туризм, чтобы не загрязнять какие-то важные места. Хотя в том же Перу сейчас немного ограничили доступ к Мачу-Пикчу, и это логично ‒ туда идут тысячи людей. Мы все равно, конечно, пойдем в Мачу-Пикчу, но я немного боюсь того, что там увижу. Для меня это что-то такое сверхъестественное, а тут я приду, и там будут тысячи туристов и кучи мусора. Конечно, это вид слегка подпортит… И все же это большой плюс, что у людей появилась возможность путешествовать по всему миру.
Единственное, грусть остается оттого, что мир оказался необычайно тесен, и мы сейчас живем в таком промежутке между космическими путешествиями и тем временем, когда по земле еще было интересно ходить пешком. Я надеюсь, что лет через 40‒50 я еще застану тот момент, когда можно будет отправиться на экскурсию на Марс. С удовольствием слетаю туда. До полетов к Туманности Андромеды я, понятно, не доживу, но ничего, по Марсу я тоже с удовольствием похожу и тоже там свой фантик брошу, отмечусь, оставлю человеческий след. Пусть знают, что люди ‒ они такие.
Беседу вела Полина Андреева
______________________________
Полина Андреева, 14 лет, обладатель диплома «Книжный эксперт XXI века», г. Москва
Книги Евгения Рудашевского:
О книге Евгения Рудашевского «Здравствуй, брат мой Бзоу!» рассказали Ксения Барышева в статье «Когда цветет алыча...» и Ксения Полковникова в статье «Юный нарт и его морской конь»
О книге Евгения Рудашевского «Солонго. Тайна пропавшей экспедиции» рассказали Полина Андреева в статье «Тайна приключений, или Наездница с черными косичками» и Даниэль Бронский в статье «Солонго – нераскрытая тайна»